Михаэль Лёви: Сигнал пожарной тревоги: критика техники Вальтером Беньямином

СИГНАЛ ПОЖАРНОЙ ТРЕВОГИ: КРИТИКА ТЕХНИКИ ВАЛЬТЕРОМ БЕНЬЯМИНОМ[1]
 
С конца 19-го столетия некритический подход к техническому прогрессу стал в марксизме преобладающей тенденцией. Взгляды самого Маркса на сей счет были не столь односторонними. В его работах можно обнаружить попытку диалектически понять антиномии прогресса[2].
 
Действительно, в некоторых работах основной упор делается на исторически прогрессивной роли индустриального капитализма. В "Манифесте коммунистической партии", к примеру, легко найти полную энтузиазма похвалу буржуазного технического прогресса: "Буржуазия менее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые. Покорение сил природы, машинное производство, (...) пароходство, железные дороги, электрический телеграф (...) - какое из прежних столетий могло подозревать, что такие производительные силы дремлют в недрах общественного труда!". Но даже здесь дается несколько ясных указаний на негативные последствия индустриальной техники: вследствие экстенсивного применения машин, труд "утратил всякий самостоятельный характер, а вместе с тем и всякую привлекательность для рабочего", пролетарий "становится простым придатком машины", и растет "непривлекательность" труда[3] – слово, заимствованное Марксом у Фурье[4].
 
Оба эти аспекта подробно рассматриваются в важнейших экономических работах Маркса. Он подчеркивает "великое цивилизирующее влияние капитала"[5] и в то же время отмечает в "Экономических рукописях", что из-за возрастающего применения машин труд утратил всякую самостоятельность и привлекательный характер (фурьеристская категория). Он не сомневается в том, что капиталистическая техника означает "деградацию" индивида до роли простого работника и интенсификацию труда: «Самая развитая машина заставляет тем самым рабочего работать теперь дольше, чем это делает дикарь или чем это делал он сам с самыми простыми, грубыми инструментами"[6]. В "Капитале" эта теневая сторона современной техники весьма рельефно выступает на передний план: из-за применения машин труд на капиталистических фабриках "становится средством пытки". Это "унылое однообразие бесконечной муки труда, при котором все снова и снова совершается один и тот же механический процесс, похоже на муки Сизифа" (здесь Маркс цитирует из "Положения рабочего класса в Англии" Энгельса). Весь процесс труда предстает "организованным подавлением его (работника) индивидуальной жизнедеятельности, свободы и самостоятельности". Иными словами: при существующем способе производства машина отнюдь не улучшает условия труда, но освобождает труд от его содержания и "отнимает у человека всякую возможность свободной физической и духовной деятельности"[7].  
 
Точно так же Маркс по-видимому сознавал экологические последствия капиталистической техники. В разделе "Крупная промышленность и земледелие" в "Капитале" он замечает, что капиталистическое производство "препятствует обмену веществ между человеком и землей" и "нарушает вечное, естественное условие постоянного плодородия почвы". В результате "оно разрушает одновременно физическое здоровье городских рабочих и духовную жизнь сельских рабочих". Всякий прогресс капиталистического земледелия, всякое краткосрочное повышение плодородия "есть в то же время прогресс в разрушении постоянных источников этого плодородия. Чем более известная страна, как, например, Соединённые Штаты Северной Америки, исходит от крупной промышленности как базиса своего развития, тем быстрее этот процесс разрушения. Капиталистическое производство, следовательно, развивает технику и комбинацию общественного процесса производства лишь таким путём, что оно подрывает в то же самое время источники всякого богатства: землю и рабочего"[8].
 
Хотя Маркс отнюдь не был романтиком, он во многом опирается на романтическую критику капиталистической индустриальной цивилизации и техники. Среди тех, кого он охотно цитирует в своих экономических работах, встречаются не только утопические коммунисты, как Фурье, но и мелкобуржуазные социалисты, как Сисмонди, и даже правые тори, как Дэвид Уркварт.
 
Однако же, в отличие от романтических политэкономов, Маркс критикует не современную технику как таковую, но лишь способ и форму ее применения капитализмом. Противоречия и антиномии машинной системы происходят "не из самих машин, а от их капиталистического применения", поскольку "машина сама по себе сокращает рабочее время, между тем как ее капиталистическое применение удлиняет рабочий день; так как сама по себе она облегчает труд, капиталистическое же ее применение повышает его интенсивность; так как сама по себе она знаменует победу человека над силами природы, капиталистическое же ее применение порабощает человека силами природы; так как сама по себе она увеличивает богатство производителя, в капиталистическом же применении превращает его в паупера и т.д."[9]   
 
Как же должно было выглядеть посткапиталистическое или социалистическое применение  машин и индустриальной технологии? Ответ, данный и в «Капитале», и в «Экономических рукописях», состоит в том, что механизация призвана сократить продолжительность рабочего времени и тем самым создать свободное время, которое «является как временем для досуга, так и временем для более высокой деятельности». В социалистическом обществе технический прогресс позволит «сократить необходимый общественный труд до минимума», обеспечивающего в свободное время художественное, научное и т.п. развитие индивидов[10]
 
Означает ли это, что современная индустриально-технологическая структура является нейтральным инструментом, который может применяться как по-социалистически, так и по-капиталистически? Или же характер нынешней технологической системы несет на себе отпечаток её капиталистического происхождения? Этот и многие другие важные вопросы остаются у Маркса без ответа. Однако и из диалектичности его работ о машинах – его попытки охватить противоречивый характер их развития – в позднейшей марксистской литературе многое было утрачено. Эта литература попала в русло технического прогресса и воспевала его достижения как благословение.
 
Вальтер Беньямин не занимался проблемами современной технологии систематически, однако в его произведениях можно обнаружить замечательные прозрения, которые указывают на него как на одного из первых марксистских мыслителей, подошедших к этим вопросам с точки зрения критического разума. Он отверг полу-позитивистские и наивно-оптимистические аксиомы, преобладавшие в марксистском мэйнстриме до Второй мировой войны (как во Втором, так и в Третьем Интернационале). Он попытался нажать на кнопку пожарной тревоги, предостерегая об опасностях, заложенных в основе современной модели технического прогресса. Его двойной протест – против технического прогресса в ведении войн и против разрушения природы – звучит пророчески и имеет большое значение для нашего времени.
 
Корни отношения Беньямина к технике можно обнаружить в романтической традиции. Немецкие романтики и неоромантики (конца 19-го века) подвергли критике цивилизацию – бездушный материальный прогресс, связанный с техническим и научным развитием, бюрократической рациональностью, количественным отношением к жизни – во имя культуры, органической целостности моральных, культурных, религиозных и социальных ценностей. В частности, они обличали пагубные последствия механизации, разделения труда и товарного производства, ностальгически возвращаясь при этом к докапиталистическим и доиндустриальным образам жизни. Хотя этот романтический антикапитализм был во многих отношениях консервативным или реакционным, он служил выражением и мощной революционной тенденции. Революционеры-романтики критиковали буржуазный индустриальный строй во имя ценностей прошлого, но их надежды были нацелены на посткапиталистическую, социалистическую и бесклассовую утопию. Этот радикальный взгляд на мир, который разделялся такими авторами как Уильям Моррис или Жорж Сорель, а в Германии – Густавом Ландауэром и Эрестом Блохом, служит культурным фоном для Вальтера Беньямина и является первоначальным источником его размышлений о технике.
 
В одном из своих первых произведений, написанном в конце 1912 г. «Диалоге о религиозности современности», в котором он утверждает, что «все мы все еще глубоко живем в открытиях романтики», Беньямин обрушивается на сведение человека к роли рабочей машины и «унижение всякого труда до техники». Прямо отзываясь эхом на определенные современные ему неоромантические мотивы, он верит в необходимость новой религии (вдохновляясь Толстым и Ницше) и отвергает поверхностный материализм, который низводит любую общественную деятельность «до такого же дела цивилизации, как электрический свет»[11].
 
После 1924 г. Беньямин все больше интересуется марксизмом и симпатизирует коммунистическому движению. Его критика приобретает более политический и конкретный характер. В статье «Оружие завтрашнего дня», опубликованной в 1925 г., он обращает внимание на применение современной техники на службе «современного милитаризма». Он дает детальные описания будущих сражений «с применением хлорацетофенола, дифениламинхлорина и дихлоретилсульфида», изготовленных в химических и технических лабораториях, и разъясняет, что ужасы газовой войны превосходят человеческое воображение. Ядовитые газы не различают между гражданскими лицами и военными и могут уничтожить на обширных площадях земли всю человеческую, животную и растительную жизнь[12].
 
Однако именно в своей книге афоризмов «Улица с односторонним движением» (написанной до 1926 г. и опубликованной в 1928 г.) Беньямин на самом деле пытается подойти к проблеме техники с марксистскими категориями, увязывая ее с классовой борьбой. В одной из самых впечатляющих главок – разделе под названием «Сигнал пожарной тревоги» – он рассматривает свержение буржуазии пролетарской революцией как единственный способ предотвратить катастрофический итог «трехтысячелетнего культурного развития». Иными словами: «И если ликвидация буржуазии не будет совершена до наступления почти что рассчитанного момента экономического и технического развития (его сигнализируют инфляция и газовая война), то все пойдет прахом. Горящий запал должен быть перерезан, прежде чем искра дойдет до динамита»[13]. Такой ход мыслей – удивительно похожий на тот, который разделяется сегодня антиатомным движением за мир – опять-таки ставит в центр проблемы гибельную угрозу войны и военной технологии. К тому же он воспринимает пролетарскую революцию не как некий «естественный» или даже «неизбежный» продукт экономического и технического «прогресса» (вульгарная полу-позитивистская аксиома, разделявшаяся в то время многими марксистами), но как критическое прерывание эволюции, ведущей к катастрофе.
 
Связь между капитализмом и манипуляцией техникой в военных целях рассматривается в другом разделе «Одностороннего движения» с заглавием «К планетарию». Техника могла бы стать средством «брачного союза» человека и космоса, «но поскольку жажда прибыли господствующего класса вознамерилась принести ее (технику) в жертву собственной воле, то техника предала человека и (в ходе мировой войны, – М.Л.) превратила брачное ложе в море крови». Беньямин связывает военное использование технического прогресса с общей постановкой вопроса о взаимоотношении между человеком и природой: «Овладение природой, учат империалисты, составляет смысл всякой техники». Она же должна быть не овладением природой, а «овладением отношением между природой и человечеством». Он сравнивает убийственную ночь прошлой войны с эпилептическим припадком человечества и видит первое мерило его выздоровления и первую попытку подчинить технику контролю людей во власти пролетариата[14].  
 
Трудно узнать, насколько Советский Союз, который Беньямин посетил в 1926 – 1927 гг., соответствовал его ожиданиям. В нескольких статьях о советском кино, опубликованных им в 1927 г. (где он защищал его от всевозможной критики), он жалуется, что советская публика из-за своего страстного восхищения «всем техническим» не может принять западные гротескные фильмы, высмеивающие технику. «Ироническое и скептическое отношение к техническим вещам новый русский понять не в состоянии»[15].  
 
Возлагая на советский эксперимент некоторые надежды, он однако же не питал никаких надежд в связи с развитием техники в капиталистическом мире. Вслед за французским (оппозиционно-троцкистским) коммунистическим автором Пьером Навийем[16], Беньямин призывает к «организации пессимизма» и с иронией говорит о «безграничной вере исключительно в ИГ Фарбен и мирное совершенствование ВВС»[17]. Оба эти института очень скоро продемонстрировали – и куда в большей мере, чем это пессимистически предсказывал Беньямин, – для каких чудовищных целей может быть применена современная техника.
 
Беньямин видел в буржуазном обществе «зияющий разрыв между гигантскими средствами техники, с одной стороны, и их крошечным этическим раскрытием, с другой». Этот разрыв проявился в империалистических войнах. Рост технических средств и источников энергии невозможно остановить, и они идут в русле, ведущем к уничтожению. Тем самым «любая грядущая война… (будет) рабским восстанием техники». Тем не менее, Беньямин верит, что в свободном обществе техника перестанет быть «фетишем заката» и превратится в «ключ к счастью». Освобожденное человечество, благодаря технике, переведенной «обходным путем к устройству человеческих вещей», сможет использовать и объяснять тайны природы[18]
 
В знаменитом эссе «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» (1936 г.) он снова подчеркивает, что империалистическая война – это «восстание техники», имея в виду при этом следующее: «Если естественное использование производительных сил сдерживается порядком собственности, то рост технических средств, темпа, источников энергии подталкивает к неестественному. И находит его в войне». «С точки зрения техники», положение дел можно сформулировать следующим образом: «Только война делает возможной мобилизацию всех технических средств при сохранении отношений собственности»[19].  
 
Критика вульгарного марксизма
 
 Вальтер Беньямин все больше обнаруживал, что его критические взгляды на технику находятся в радикальном противоречии с благожелательно-оптимистическим подходом, столь характерным для идеологии, господствовавшей в рабочем движении – в особенности, для позитивистски ориентированного марксизма, как его восприняла социал-демократия с конца 19-го столетия. В эссе «Эдуард Фукс, коллекционер и историк» (1937) он критикует позитивистское отождествление техники с естественными науками: техника – не чисто научное явление, но и историческое, и в существующем обществе она в значительной мере обусловлена капитализмом. Социал-демократический позитивизм, который Беньямин прослеживает вплоть до Бебеля, со всей очевидностью, игнорирует тот факт, что техника в буржуазном обществе служит преимущественно для производства товаров и ведения войн. Такое апологетическое и некритическое отношение не давало социал-демократическим теоретикам увидеть деструктивную сторону технического развития и его негативные социальные последствия. От сен-симонистских гимнов во славу индустрии простирается прямая непрерывная линия к современным социал-демократическим иллюзиям безраздельного одобрения техники. По мнению Беньямина, сегодня мощь и возможности машин намного превосходят потребности общества, и «энергия, развиваемая техникой, преступившей этот порог, разрушительна». В первую очередь, она служит техническому совершенствованию войны. Сомнительному оптимизму современных эпигонов Маркса он противопоставляет свою пессимистически-революционную перспективу и увязывает ее с прогнозом самого Маркса о том, что развитие капитализма ведет к варварству[20]
 
Негативные воздействия механизации и современной капиталистической техники на рабочий класс стали одним из основных мотивов «Капитала» Маркса. В эссе «О некоторых мотивах у Бодлера» (1938) и заметках к планировавшейся им книге о парижских пассажах Беньямин соединяет взгляды Маркса с романтическим кошмаром: превращением человеческих существ в автоматы. По Марксу (Беньямин цитирует это место), одним из общих признаков капиталистического производства служит то, что «условие труда применяет рабочего», а не наоборот, «но только с развитием машины это извращенное отношение получает технически осязаемую реальность». Работая с машинами, рабочие приучаются уподоблять свои действия «неизменной регулярности крупного автомата» (Маркс). В то время как ремесленный труд еще требовал опыта и умения, современный неквалифицированный рабочий, пишет Беньямин, «глубочайшим образом унижен дрессировкой машины», а его «работа уплотняется вопреки опыту»[21].  Индустриальный процесс труда – это «автоматический труд», освобожденный от содержания, причем каждое движение руки является «строжайшим повторением» предыдущего. Он сравнивает поведение рабочих на фабриках с поведением прохожих в толпе в большом городе (описанным Эдгаром По): и те, и другие «ведут себя так, как если бы, приноровившись к автоматам, могли теперь выражать себя только автоматически»; и те, и другие «влачат свое существование как автоматы…, полностью уничтожившие свою память»[22].
 
Беньямин говорит о «тщетности», «пустоте», «невозможности-завершения, которое… неотъемлемо присуще деятельности наемного рабочего на фабрике» и сравнивает индустриальную эпоху с «адским временем, в котором разыгрывается существование тех, кому не дано завершить ничего из того, к чему они приступают». Как описанный Бодлером игрок, наемный работник принужден «все-время-начинать-сначала», повторяя одни и те же движения[23]. Именно поэтому Энгельс в «Положении рабочего класса в Англии» сравнил (и Беньямин приводит эту цитату) бесконечную муку рабочего, вынужденного совершать одни и те же движения, с инфернальной карой Сизифа[24]. Учитывая такое представление об «адском» характере современного индустриального труда, неудивительно, что Беньямин в последнем своем произведении, тезисах «О понятии истории» (1940) резко критикует идеологию труда в немецкой социал-демократии как новое издание («в светском обличье») старой протестантской трудовой этики – например, то обстоятельство, что фабричный труд рассматривался социал-демократией не только как результат технического прогресса, который следует приветствовать, но даже как «политическое достижение»[25]
 
Тем не менее, критика Беньямином полупозитивистского «вульгарного марксизма» куда шире и ставит под вопрос все понимание в нем техники: «Нет ничего, что коррумпировало бы немецкий рабочий класс сильнее, чем мнение, что он плывет по течению. Техническое развитие считалось им направлением течения, по которому он, как ему казалось, плыл»[26]. В этой, напоминающей о Панглоссе идеологии[27] Беньямин отвергает как посылку, что технический прогресс как таковой ведет к социализму, создавая экономическую базу для нового общественного строя, так и веру в то, что пролетариату требуется всего лишь взять в свои руки существующую (капиталистическую) техническую систему и развивать ее дальше. Будучи слеп в отношении всех опасностей и негативных общественных последствий современной техники, вульгарный (т.е. позитивистский) марксизм намерен «учитывать лишь прогресс в овладении природой, но не регрессы истории. Он уже проявляет те технократические черты, которые позднее можно было встретить в фашизме»[28].     
 
Поиск альтернативного подхода
 
В действительности, критика Беньямина еще глубже: сама аксиома «овладения» природой или ее «эксплуатации» техникой есть для него, как мы видели, была неприемлема уже в первых его марксистских работах. Для позитивистской концепции природа – это то, что «безвозмездно присутствует здесь» (выражение социал-демократического идеолога Йозефа Дицгена) – иными словами, она сводится к товару и рассматривается лишь с точки зрения меновой стоимости. И она здесь для того, чтобы эксплуатироваться человеческим трудом. В поисках альтернативного подхода к взаимоотношению между человечеством и его естественной окружающей средой Беньямин отсылает к социалистическим утопиям 19-го века и в особенности к Фурье[29].
 
Этот вопрос он обсуждает в набросках к книге о парижских пассажах (1938): как показал Бахофен, в матриархальнызх обществах современное «убийственное представление об эксплуатации природы отнюдь не было определяющим»; природа воспринималась как «дарящая мать». Так же может быть снова и в социалистическом обществе, потому что с того момента, как производство перестает быть основанным «на эксплуатации человеческого труда», «труд, в свою очередь, сбросит с себя характер эксплуатации природы людьми. Он будет отныне осуществляться по модели детской игры, которая у Фурье лежит в основе увлеченного труда обитателей Гармонии… Такой труд, вдохновленный игрой, направлен не на производство стоимостей, а на улучшенную природу»[30]. В тезисах 1940 г. он также приветствует Фурье как утопического провидца «труд, который, будучи далек от эксплуатации природы, в состоянии освободить ее от творений, которые брезжат в ее недрах как возможные». Это не означает, что Беньямин хотел заменить марксизм утопическим социализмом: он рассматривает Фурье как дополнение к Марксу, и в том же сочинении, где он столь одобрительно отзывается о французском социалисте, он противопоставляет и взгляды Маркса путаным взглядам социал-демократической Готской программы в отношении понятия труда[31].   
 
В первой из своих марксистских работ (написанной между 1923 и 1926 гг. «Улице с односторонним движением») Беньямин подает сигнал пожарной тревоги: если пролетарская революция не произойдет своевременно, экономический и технический прогресс при капитализме приведет к катастрофам. Поражение революций в Германии, Франции и Испании привели к одной из величайших катастроф в истории человечества – Второй мировой войне. Когда война началась, в 1940 г. было уже поздно поднимать тревогу. Беньямин не утратил своей отчаянной надежды на революцию, но определял ее с помощью новой версии аллегорического образа, который он использовал в 20-х годах: «Маркс говорит, что революции – это локомотивы мировой истории. Но, возможно, дело обстоит совсем иначе. Возможно, революции – это когда едущий в этом поезде род человеческий хватается за стоп-кран»[32].  
 
В заключение, Беньямина можно (быть может) упрекнуть в том, что он предлагает образы, утопии и аллегории вместо конкретного и научного анализа современной техники и возможных альтернатив. Но его значение как провидца-пионера и революционного философа неоспоримо. Своим критическим пониманием опасности и вреда капиталистической индустриальной техники он обновил марксистскую мысль в этой области и открыл дорогу будущим размышлениям Франкфуртской школы. Его можно рассматривать также как предшественника двух наиболее значительных социальных движений конца 20-го столетия: экологического и антиатомно-антивоенного. Когда сегодня читаешь его эссе «Сигнал пожарной тревоги» (и другие тексты), достаточно заменить слова «газовая война» на «атомную войну», чтобы понять чрезвычайную актуальность и содержательность его предостережений.
 
Михаэль Лёви
 
Перевод: Вадим Дамье            


[1] Первую публикацию статьи см.: M.Löwy. Fire Alarm: Walter Benjamin`s Critique of Technology // R.B. Day, R.Belner, J.Masciulli (Ed.) Democratic Theory and Technological Society. NY;L., 1988. P.271–279. См. также: M.Löwy. Revolution against "Progress": Walter Benjamin`s Romantic Anarchism // New Left Review. 1985. No.152. July – August.   
[2] Антиномии – противоречие между высказываниями, каждое из которых является (в действительности или якобы) для себя истинными или считается таковым.
[3] К.Маркс, Ф.Энгельс. Манифест коммунистической партии – http://www.marxists.org/russkij/marx/1848/manifesto.htm
[4] Шарль Фурье (1772 – 1837) во многих произведениях разрабатывал планы и проекты кооперативного или "социетарного" хозяйства. Он выступал за формирование нового, позитивного отношения к труду путем гармонизации отношений между людьми в процессе труда и во всех остальных сферах жизни. Термины "привлекательный" и "отталкивающий" можно встретить в заглавии его последней крупной работы: "Ложная индустрия, раздробленная, отталкивающая и лживая, и противоядие, естественная индустрия, комбинированная, привлекательная и истинная, дающая учетверенный продукт" (Париж, 1835 –1836). Маркс и Энгельс неоднократно цитировали Фурье. "Вспомним также, что Фурье на место нынешнего travail repugnant (отталкивающего труда) желал поставить travail attrayant (привлекательный труд)", – подчеркивается в "Немецкой идеологии" (К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Изд.2. Т.3) (http://www.marxists.org/russkij/marx/1845/german_ideology/06.htm). См. также: "Экономические рукописи 1857 – 1858 гг.", "Капитал" и т.д. Подробнее о связи между Марксом и Фурье см.: J.R. Majler. Fourier et Marx // H. Levebvre (Ed.). Actualité de Fourier. Colloque d`Arc-et-Senana. Paris, 1975. P.239 – 290.  
[5] К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Т.46. Ч.1. С.387.
[6] K.Marx. Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie // K.Marx, F.Engels. Werke. Bd.42. S.604. 
[7] К.Маркс. Капитал. Т.1. Гл.13 – http://www.esperanto.mv.ru/Marksismo/Kapital1/kapital1-13.html
[8] Там же.
[9] Там же.
[10] K.Marx. Grundrisse… S.607, 601.
[11] W.Benjamin. Dialog über die Religiosität der Gegenwart // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.II.1. S.24, 20, 19.
[12] W.Benjamin. Die Waffen von morgen // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.IV.1. S.475–476.
[13] W.Benjamin. Die Einbahnstrasse // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.IV.1. S.122.
[14] Ibid. S.147.
[15] W.Benjamin. Zur Lage der russischen Filmkunst // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.II.2. S.750. См. также: W.Benjamin. Erwiderung an Oscar A.H. Schmitz // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.II.2. S.753.
[16] Пьер Навий (1903 – 1993) с 1923–1924 гг. принимал участие в парижской группе сюрреалистов, с 1926 г. состоял во Французской коммунистической партии, был секретарем группы коммунистических студентов. В 1928 г. был исключен из компартии. После Второй мировой войны – социолог труда, член левосоциалистической Объединенной соцпартии. Вальтер Беньямин ссылается на его работу 1927 г. «Лучше и менее хорошо» (См.: P.Naville. Mieux et moins bien // P.Naville. La révolution et les intelectuels. Paris, 1975. P.116).     
[17] W.Benjamin. Der Sürrealismus (Die letzte Momentaufnahme der europäischen Intelligenz) // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.II.1. S.308.
[18] W.Benjamin. Theorien des deutschen Faschismus (Zu der Sammelschrift „Krieg und Krieger“, herausgeheben von Ernst Jünger) // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.III. S.238, 250, 247.
[19] W.Benjamin. Das Kunstwerk im Zeitalter seiner technischen Reproduzierbarkeit (zweite Fassung) // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.I.2. S.506 и далее.
[20] W.Benjamin. Eduard Fuchs, der Sammler und der Historiker // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.I.2. S.474, 488.
[21] W.Benjamin. Über einige Motive bei Baudelaire // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.I.2. S.631 и далее. Цитаты Маркса из 13-й главы «Капитала» (http://www.marxists.org/russkij/marx/1867/capital_vol1/29.htm)
[22] W.Benjamin. Über einige Motive… S.632 – 634. В написанной за несколько лет до этого (в 1930 г.) статье об Э.Гофмане Беньямин писал о «дуалистической метафизике» писателя-романтика, которая «принимает форму противоречия между жизнью и автоматом» и ужаса перед сатанинским механизмом, который превращает людей в автоматы (W.Benjamin. E.T.A. Hoffmann und Oskar Panizza // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.II.2. S.647). В замечаниях Беньямина о существовании современных рабочих и люднй юольшого города можно уловить нечто от этого романтического ужаса.
 
(Примечание переводчика: Отметим, что футуризм и фашизм (по крайней мере, итальянский), напротив, воспевали индустриалистское превращение человека в автомат, считая это, в частности, своей миссией. «Кончилось господство человека, – провозглашал, например, Ф.Т. Маринетти. – Наступает век техники! (…) Мы сначала познакомимся с техникой, потом подружимся с ней и подготовим появление механического человека в комплекте с запчастями». Цит. по: Технический манифест футуристической литературы // Называть вещи своими именами. Программные выступления мастеров западноевропейской литературы ХХ в. М., 1986. С.168).  
[23] W.Benjamin. Über einige Motive bei Baudelaire… S.633, 635 и далее.
 
(Примечание переводчика: Позднее Ж.-П. Сартр назвал разрыв между индивидуальными действиями людей в современном обществе и коллективным результатом этих действий «анти-финальностью», то есть невозможностью добиться поставленной цели, завершить свои усилия. Как отмечал А.Горц, такое положение в принципе характерно для рыночного механизма и капиталистического производства, которое работает стихийно, не подчиняясь согласованной воле людей. См.: A.Gorz. Kritik der ölonomischen Vernunft. Berlin, 1989. S.75).  
[24] W.Benjamin. Das Passagen-Werk // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.V.1. S.162. Цитату Энгельса Беньямин заимствовал в разделе «Фабрика» 13-й главы «Капитала» Маркса (http://www.marxists.org/russkij/marx/1867/capital_vol1/29.htm). По словам Беньямина, Маркс сравнивал фабричные ворота с вратами ада (W.Benjamin. Dantes Inschrift am Höllentor und die Einbahnstrasse // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.V.2. S.813). Маркс утверждал, что в современной спичечной мануфактуре «Данте нашел бы, что все самые ужасные картины ада, нарисованные его фантазией, превзойдены» (К. Маркс. Капитал. Т.1. Гл.8.3. – http://www.esperanto.mv.ru/Marksismo/Kapital1/kapital1-08.html#c8.3
[25] W.Benjamin. Über den Begriff der Geschichte // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.I.2. S.698.
[26] Idid. S.698 и далее
[27] Панглосс – персонаж философского романа Вольтера «Кандид, или оптимист» (1759). Учитель Кандида, который считал, что мы живем в лучшем из миров, и всякое развитие неизбежно приведет к позитивному результату.
[28] W.Benjamin. Über den Begriff der Geschichte… S.699. Определение фашизма как технократического является важным пересмотром прежних взглядов самого Беньямина. В тексте 1934 г. «Автор как производитель» (одном из немногих, где он вроде бы питает некоторые иллюзии в отношении полезности технического прогресса) он противопоставляет необходимость «технического обновления» производства культуры пропаганде «духовного обновления», которую он считает типичной для «фашистов», забывая о неистовых гимнах Маринетти во славу современной техники (W.Benjamin. Der Autor als Produzent (Ansprache im Institut zum Studium des Fascismus in Paris am 27. April 1934) // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.II.2. S.691).    
[29] W.Benjamin. Über den Begriff der Geschichte… S.699.
[30] W.Benjamin. Das Passagen-Werk… S.456.
[31] W.Benjamin. Über den Begriff der Geschichte… S.699.
[32] W.Benjamin. Vorarbeit zu: Über den Begriff der Geschichte // W.Benjamin. Gesammelte Schriften. Bd.I.3. S.1232.