События, произошедшие 80 лет назад, в июле 1936 г. в Испании стали своего рода точкой перехода, определившей судьбы мира на многие десятилетия вперед. Безусловно, при этом, что они не возникли из ничего, как не возникает из ничего что бы то ни было, и не исчезает бесследно, согласно закону сохранения энергии, и, вместе с тем, вовсе не закончились в один миг. Т.е., да, чисто исторически, если мы смотрим на них с позиции человека из XXI столетия, живущего в эпоху все продолжающегося системного кризиса капиталистической мир-системы, равного каковому не было со времен Великой Депрессии, и которая, начавшись в 1929 г., закончилась лишь с началом Второй мировой войны, военный мятеж и его последствия вполне могут быть вкратце сведены к двум конкретным точкам: 17 июля 1936 г., как началу мятежа, и 1 апреля 1939 г., как его финальному аккорду, подведшему итог 986 дней борьбы.

С точки же зрения собственно исторического процесса точка бифуркации была растянута, причем одновременно в двух не тождественных друг другу, хотя и параллельных плоскостях: 1) от 17 июля 1936 г., когда в Испанском Марокко начался военный мятеж, до 22 февраля 1938 г., когда закончилась битва за Теруэль, ознаменовав собой катастрофическое поражение республиканской армии, уже никогда не сумевшей от этого оправиться (практически сразу после этого началось наступление франкистов в Арагоне против деморализованной республиканской армии, и никакая последующая битва на Эбро уже не могла спасти ситуацию, разве что противникам националистов помогло бы какое-нибудь «чудо», чего, как известно, не произошло); 2) от 19 июля 1936 г., когда в качестве реакции на мятеж началась масштабная социальная революция, до 20 сентября 1937 г., когда революция окончательно потерпела поражение, после атаки сил сталинистов и республиканской полиции на центральную штаб-квартиру комитета конфедеральной обороны Барселоны, расположенную в Лос Эсколапиос де Сан Антонио, Ронда де Сан Пабло[1]. При этом поражение революции во многом стало следствием действий самих же «революционных лидеров». В этом смысле «отличились», от НКТ-ФАИ (Национальная конфедерация труда и Иберийская анархистская федерация) Гарсиа Оливер, один из лидеров анархо-синдикалистского движения, министр юстиции в составе правительства Ларго Кабальеро, и Мариано Васкес, в начале войны бывший секретарем каталонского отделения НКТ, а с ноября 1936 г. по июнь 1939 г. занимавших пост генерального секретаря Конфедерации, и от ВСТ-ИСРП (Всеобщий союз трудящихся и Испанская социалистическая рабочая партия) Ларго Кабальеро, до 1938 г. занимавший пост генерального секретаря ВСТ, одновременно с тем считавшийся лидером «левого» крыла социалистов.

Однако вернемся к 17-19 июля 1936 г. Предыстория событий этих дней уходит глубоко в прошлое. Так, современная национал-традиционалистская (неофранкистская) концепция, выраженная на страницах книг бывшего леворадикала Пио Моа Родригеса[2] гласит, что отправной точкой стала осень 1934 г.[3], т.е. восстание, организованное в октябре того года социалистами, при участии анархо-синдикалистов, коммунистов и других революционных левых[4]. Однако же, если внимательно всмотреться в действительную, а не мнимую историю, то мы легко сможем убедиться в том, что такая версия – это не более чем примитивно-поверхностная концепция, призванная обосновать военно-фашистский[5] мятеж 1936 г., так сказать «легитимизировать» его в глазах своих читателей, возвращая их к апрельскому докладу все того же 1936 г. одного из парламентских лидеров националистов Кальво Сотело, в котором тот, основываясь на общих данных о политическом насилии и поджогах церквей в стране, начиная с февральских выборов, требовал наведения порядка[6].

Дело, однако же, в том, что данная версия автоматически ставит серьезного исследователя перед вопросом о причинах, приведших к восстанию 1934 г.

И вот вопрос: а можно ли в принципе проследить некое «начало» предыстории мятежа, которое не будет вызывать столь же принципиальные и многочисленные «почему?», поможет проследить истоки тех социальных процессов, которые привели к рассматриваемым событиям. Думается что до известной степени все-таки можно. Речь идет о народном мадридском восстании 2-3 мая 1808 г., с которого началась испанская война за независимость против наполеоновской оккупации. К тому времени Испания находилась в глубоком кризисе, оказавшись на низшей точке своего исторического падения. Восстание же горожан, в котором приняло участие «лишь небольшое количество солдат и офицеров»[7] положило начало своего рода «возрождению» Испании, когда страна попыталась вновь проложить себе дорогу в мир Большой политики. При этом всему этому сопутствовало начало серьезнейших внутренних «брожений», ростом и постепенным обострением социально-политических противоречий, вылившихся, в конечном счете, в несколько революций и гражданских войн, в т.ч. три Карлистские войны, ни одна из которых так и не смогла разрешить породившие их внутренние проблемы испанского общества[8]. И именно из этих же событий начала девятнадцатого века родилось острое противостояние «радикалов» и «клерикалов» в современной истории Испании. Первоначально это было противостояние прогрессивно настроенных либералов стремившихся отделить Церковь от Государства, а также положить конец Инквизиции, консервативному духовенству, а также их сторонников, пытавшихся сохранить свои старые привилегии.

«Сто долгих лет с конца Наполеоновских войн до 30-х годов прошлого [двадцатого] века можно рассматривать как противостояние между католической церковью и либеральным режимом в поисках modus vivendi», цитировала в одной из своих последних статей Светлана Пожарская современного испанского историка Виктора Перес Диаса. По ее мнению именно это во многом лежало в основе концепции о противостоянии «двух Испаний», о котором в свое время поэтически высказывался Антонио Мочадо, или, как еще иногда говорят, противостояние Испании и Анти-Испании[9]. Впрочем, стоит сразу отметить, что к началу гражданской войны сложилось уже не «две», а «три Испании», когда, как писал о том Гомес Касас, ссылаясь, при этом на книгу Стэнли Пейна «Испанская революция» (1970), друг другу противостояли мятеж, революция и контрреволюция[10].

В свою очередь такие современные исследователи как Крис (Кристофер) Илэм и Майкл Ричардс в совместной статье 2005 г. «История, память и гражданская война в Испании: современные точки зрения» отмечали, что все попытки выставить гражданскую войну в свете концепции о противостоянии «двух Испаний», что бы за этим ни стояло, представляют собой не более чем следование давним «примитивным манихейским мифам», игнорируюшими внутриреспубликанский конфликт вокруг социальной революции[11].

Вернемся, однако, вновь к июльским дням 1936 г. Почему они столь важны для понимания новейшей мировой истории? Почему невозможно понять и оценить многие последующие международные исторические события и процессы без обращения к теме испанской войны?

Ответ на эти вопросы не может быть дан в двух словах, т.к. включает в себя множественность разноплановых аспектов, от военных и политических, до культурных и социально-революционных.

Военно-политическое значение испанской войны

Так, с точки зрения политической, испанская гражданская война стала прологом Второй мировой войны. Более того, в историографии до сих пор ведутся споры о том, что вообще можно считать моментом начала Второй мировой, и, согласно одной из версий, («традиционной левой», выражаясь словами Энтони Бивора) таковой является как раз испанская война[12], т.к. в той или иной степени она вовлекла в свою орбиту ведущие державы мира, неоднократно ставя его на грань открытого столкновения между странами Западных демократий и Оси. Тот же факт, что до осени 1939 г. конфликт этот так и не приобрел форму формально объявленной войны не столь уж и концептуально отличается от периода «Странной войны». Сюда же можно добавить и официальную позицию правящих кругов Советского Союза, изложенную в «Кратком курсе истории ВКП(б)», согласно которой по состоянию на 1938 г. «вторая империалистическая война на деле уже началась». И роли испанских событий там отводилось немалое значение[13]. Вне зависимости от отношения к данной работе и политике Сталина обратить внимание на данное положение «Краткого курса» стоит уже хотя для того, чтобы оценить состояние умов того исторического периода и понять, в какой степени испанская гражданская война приковала к себе в тот момент внимание буквально всего мира, завладев сердцами и умами миллионов людей по всей планете, так что в итоге она «и по сей день сохраняется в коллективной памяти»[14].

Так или иначе, но интернационализация испанской гражданской войны в 1936 г. серьезнейшим образом отразилась на дальнейшем развитии международной политики. По мнению отечественного исследователя Веры Малай, «в Европе второй половины 30-х годов XX в., в обстановке острой политической и идеологической поляризации, локальный конфликт (тем более с ярко выраженным анти- или профашистским контекстом) не мог сохранить только внутреннее наполнение». При этом главными факторами интернационализации конфликта она называет обращение за помощью к иностранным государствам: сначала республиканского правительства к Франции, а затем и Франсиско Франко к Германии и Италии, а также последовавшее вскоре объявление ведущими европейскими государствами политики невмешательства в испанские дела[15]. Что касается последней, то она с самого начала работала именно на мятежников, о чем свидетельствовал, например, генеральный секретарь Независимой лейбористской партии Великобритании Феннер Брокуэй, отмечавший осень 1936 г., что, несмотря на провозглашение политики невмешательства, в зону националистов продолжались поставки авиации и другой техники[16].

Общественное мнение, и, в первую очередь, широких кругов интеллигенции, во многих странах мира резко разделилось. Одни, по совершенно различным причинам, активно выступали в поддержку республиканского правительства и испанских «левых» (в широком смысле этого слова), другие – в поддержку мятежников, католической Церкви и традиционных ценностей. Именно в этом контексте об испанской войне 1936-39 гг. можно говорить как о «последней войне идеалистов». И это же во многом способствовало «романтизированию» образа испанской войны, и его «врезанию» в память поколений, тем более что немало представителей левой и либеральной интеллигенции из разных стран не просто выражали свою поддержку Республике и / или развернувшейся в Испании социальной революции, находясь дома, но направились в объятую гражданской войной страну в качестве журналистов и военных добровольцев. Среди них стоит отметить столь разных по своим взглядам людей как английский писатель и журналист Артур Кёстлер, американский писатель и журналист Эрнест Хемингуэй, британский писатель Джордж Оруэлл, американский писатель Джон Дос Пассос, французский писатель Андре Мальро, французский писатель-сюрреалист Андре Бретон, французский философ-экзистенциалист Альбер Камю, и многих других. Свой опыт и впечатления они переносили впоследствии на страницы своих мемуаров и художественных произведений[17].

При этом, как уже было сказано, позиция интеллигенции вовсе не была однородной, хотя уже со времен войны стало «модным» говорить о том, что в целом интеллигенция поддерживала именно Республику[18]. На самом деле это было, конечно же, не совсем так. У мятежников нашлись и свои сторонники среди известных деятелей культуры, таких как, например, английский писатель Джон Р.Р. Толкин, а также испанский художник-сюрреалист Сальвадор Дали.

С военной, или, если угодно, военно-политической точки зрения Испания стала полигоном испытания новейшей военной техники и вооружений. Именно здесь проходила испытание в боевых условиях авиация Страны Советов и Люфтваффе, а в конструкции самолетов и другой техники (танки, и т.д.) вносились все новые модификации. «Полученный опыт изучался всеми европейскими армиями и впоследствии использовался во второй мировой войне», – резюмирует отечественный исследователь Юрий Рыбалкин[19].

Именно благодаря Испании Германия окончательно пришла к тактике «блицкрига», который был теоретически разработан еще в начале двадцатого столетия, и именно здесь она отрабатывала тактику массированной бомбардировки мирного населения вражеских городов[20]. В итоге бомбардировки Дуранго, Герники, Барселоны, Мадрида и др. городов, обстрел с моря Альмерии, прочно вошли в историю как одни из первых военных преступлений международного фашизма[21]. При этом главными причины ставки верхушки германского генштаба и правительства Рейха именно на стратегию блицкрига была экономическая слабость Германии, ее неспособность к ведению затяжной войны, что лишний раз подтверждали испанские события[22]. Готовясь к предстоящей новой большой войне Верховное командование вермахта (ОКВ) осуществляло постоянную ротацию персонала личного состава легиона «Кондор», чтобы как можно большее число летчиков получило боевой опыт, благодаря чему в общей сложности через Испанию прошло порядка 16-20,000 немцев[23].

Также через Испанию прошло порядка 80,000 итальянских солдат и офицеров, а также «добровольцев»[24]. При этом официальная франкистская пропаганда старалась по возможности «скрыть» присутствие итальянских и немецких частей, иногда, при этом, отговариваясь «“сложными” историческими аргументами», такими как «пробуждение давнего имперского братства, некогда объединявшего Империю Габсбургов и Рим, в эпоху славного шестнадцатого века»[25]. Кроме того, на стороне националистов сражалось от 2 до 15 тыс. португальских солдат и офицеров.

В свою очередь СССР послал в Испанию до 2,100-2,150 военных специалистов, а всего, возможно, до 4 тысяч человек[26].

Как и в Германии, в СССР также активно изучали свежий боевой опыт. Издавались брошюры, публиковались многочисленные статьи, в военных учебных заведениях издавались специальные пособия, обобщающие полученный в Испании боевой опыт различных родов войск.

Изучение и обобщение опыта войны в Испании проходило по примерной схеме: сбор информации; её систематизация и анализ; выработка рекомендаций и предложений; внесение изменений в боевые уставы и наставления; доработка техники, внедрение опыта в практику боевой подготовки войск[27].

В итоге был создан колоссальный механизм по изучению уроков испанской войны, однако, несмотря на всю проделываемую работу, как пишет об этом Ю.Рыбалкин, «широкому кругу командиров этот опыт был неизвестен»[28]. При этом иногда, как в случае авиации, требования командования РККА к изучению использования авиации в испанской войне оставались только на бумаге, так что «опыт участия советских летчиков в боевых действиях в Испании, а позже в Китае, за некоторым исключением декабря 1936 г. и первых месяцев 1937 г., должным образом не изучался»[29]. Более того, изучению боевого опыта мешал откровенно параноидальный поиск врагов народа, в т.ч. в высших эшелонах Красной армии. Доходило до того, что конкретные выводы и теоретические выкладки могли быть объявлены «сомнительными», т.к. в их разработке принимали участие объявленные «врагами народа» офицеры. В итоге, в отличие от Германии, в СССР, не смотря на всю проделанную аналитическую работу, многое так и осталось лишь в форме выводов, не получивших дальнейшего развития, что во многом было обусловлено «кампанией борьбы с “врагами народа”», среди которых «оказалось» немало вернувшихся из Испании военспецов[30].

Все это привело к тому, что советское командование во время Советско-Финской войны вновь совершало допущенные в ходе испанской кампании ошибки, а также способствовало серьезным просчетам, выливавшимся в огромные потери в начале Великой отечественной войны[31].

Кроме того, что касается военно-политического значения испанской войны, необходимо отметить, что именно поражение итальянских частей под Гвадалахарой в марте 1937 г. окончательно поставило Муссолини в подчиненное положение относительно Гитлера[32]. А ведь еще в 1934 г. все было совсем иначе: летом того года Муссолини «одернул» нацистскую Германию с ее попытками подмять под себя Австрию, выдвинув к перевалу Бреннер шесть своих дивизий[33].

Кроме того, по словам сотрудника советских спецслужб, участника испанской войны Ильи Старинова, опять же именно Испания стала отправной точкой для партизанской диверсионной войны современного типа[34].

Также необходимо добавить, что отсюда же, и отчасти из Китая, где использовался свежеприобретенный «испанский» опыт, СССР извлек для себя концепцию участия в локальных конфликтах, когда формально ни во что не вмешиваясь, Союз посылал туда своих военных и технических специалистов, а также военную технику[35].

Еще одним важным моментом, связанным с историей испанской гражданской войны стал колоссальный подъем интернациональной солидарности: сражаться на стороне Республики приехало до 40,000 добровольцев из многих стран мира[36]. Правда, при всем своем ореоле литературной славы реальная история интернациональных бригад, хотя и сыгравших достаточно важную роль в битве за Мадрид в ноябре 1936 г., а также отличившихся в сражениях на Хараме и Гвадалахаре, в действительности далека от своего легендарного лоска: хватало разгильдяйства, пьянства, межнациональных конфликтов, и других недостатков, серьезно подорвавших боевые качества части интербригад к лету 1937 г.[37]

По своей же сути интербригады, которыми руководил один из лидеров французской компартии Андре Марти, из-за своей жестокости в отношении подчиненных известного как «мясник Альбасете»[38], стали одним из средств проведения промосковской политики Коминтерна. Кроме того они также являлись поставщиком кадров для действовавшей в Испании резидентуры НКВД. Выражаясь словами Дэна Ричардсона, это была «армия Коминтерна»[39]. Вместе с тем часть интербригадовцев уже на рубеже 1936-37 гг. дезертировала из своих частей, чтобы присоединиться к милиции НКТ и Рабочей партии марксистского объединения (ПОУМ). Причем в родных бригадах они, как правило, значились «убитыми»[40].

Необходимо также отметить, что в принципе отнюдь не все иностранные добровольцы сражались в рядах интербригад. Так, по данным Энтони Бивора, через милиционные подразделения НКТ и ПОУМ прошло еще порядка 5,000 иностранных добровольцев[41].

При этом не стоит думать, что иностранные добровольцы сражались только на стороне Республики. На стороне националистов также воевали волонтеры из разных стран, хотя их количество и было значительно меньшим. По данным Джудит Кин всего на стороне Франко воевало от 1 до 1,5 тысяч иностранных добровольцев, большую часть среди которых составлял контингент ирландских католиков (Ирландская бригада) во главе с политиком-фашистом Оуэном О’Даффи[42].

По обе стороны фронта сражались русские белоэмигранты[43].

Социально-культурологическое значение испанской революции

Что же касается значения испанских событий 1936-39 гг. с социально-революционной точки зрения, то они подарили миру глубочайшую социальную революцию в истории современности, как в социально-экономическом плане, так и, что известно в меньшей степени, в особенности в нашей стране, в культурном плане.

В экономическом смысле это был колоссальный эксперимент построения нового типа социальных отношений. Причем ему суждено было развиваться в двух параллельных направлениях: с одной стороны, в качестве реализации анархо-коммунистической социально-экономической модели общественного устройства, и, с другой стороны, в качестве создания своего рода «синдикалистского сектора экономики»[44].

Что касается попыток реализации анархо-коммунистической программы, то, хронологически, они приходятся на период между июлем 1936 – августом-сентябрем 1937 гг. При этом конец коммунистическому эксперименту поставили не националисты, а республиканские власти силами подконтрольных коммунистам армейских частей и полиции, взявших к осени 1937 г. под практически полный государственный контроль социально-экономическую жизнь Республиканской зоны.

Стоит отметить, что при этом как таковой революционный процесс начался стихийно, став ответом рабочих организаций на военно-фашистский мятеж. Ни одна из организаций или партий не была ответственна за начало данного процесса, даже анархо-синдикалисты, настойчивее других призывавших к радикальным переменам. Повсеместно в городах разного рода предприятия переходили под контроль и / или управление профсоюзов, а на селе создавались многочисленные коллективы, бравшие на себя управление производством и распределением продукции среди населения. При этом точно неизвестно, сколько и в какой конкретно временной период было создано коллективов. Если же суммировать имеющуюся в литературе серьезно расходящуюся между собой информацию различных авторов, то получится что-то около 2,217-3,051 коллективов.

При этом неизвестно не только точное количество созданных сельских коллективов, но также и количество вовлеченного в данный социально-экономический эксперимент населения республиканской зоны. Так, с одной стороны французский историк Франк Минц пишет о том, что сельская коллективизация вовлекла в свою орбиту порядка 758,000, а городская (промышленная) еще 1,080,000 человек. С другой же стороны, немецкий историк Вальтер Бернеккер, а вслед за ним и американский исследователь Роберт Александер, настаивают на том, что только аграрная коллективизация охватила до 3 миллионов человек[45].

До 70% предприятий в Барселоне, а также 50% в Валенсии и 30% в Мадриде перешли под контроль  рабочих коллективов[46]. Их усилиями в короткие сроки была создана военная промышленность, там, где ее раньше не было[47].

Отдельно стоит добавить про Арагон, где социально-экономические преобразования получили возможность для наибольшего развития. Дело в том, что история деятельности коллективов данного региона нередко сопровождается демагогическими утверждениями о том, что коллективизация там осуществлялась насильственными методами, а также, что в результате этого сельское хозяйство республиканской части Арагона пришло в упадок[48]. Действительно, отдельные эксцессы имели место[49], однако они далеко не носили систематического характера. Право же желающих на ведение «индивидуального хозяйства» уважалось, хотя подобная форма хозяйствования и признавалась менее эффективной, чем коллективная[50].

Что же касается производства сельскохозяйственных культур, то в условиях коллективизации оно выросло здесь в 1937 г. на 20% по сравнению с предыдущим годом. В качестве сравнения Грэхем Кэлси приводит данные о том, что в тоже время в Каталонии, где коллективизация охватила лишь незначительную часть аграрного населения, наблюдалось снижение производительности до 30%, а также наблюдалось его заметное снижение (до 40% в течение 1937-38 гг.) в части Арагона, оставшейся под контролем националистов, и это притом, что  там остались наиболее важные сельхозугодия региона[51].

Что же до создания «синдикалистского сектора экономики», то, пожалуй, главной вехой данного явления стал Национальный экономический пленум НКТ, состоявшийся 15-23 января 1938 г., в Валенсии. Впрочем, к собственно анархистскому социальному эксперименту это уже имело весьма опосредованное отношение, заключающееся в основном в ставке на самоуправление, которое должно было быть краеугольным камнем синдикалистского сектора в экономике[52]. Более того, комментируя последовавшее за этим апрельское заключение соглашения между НКТ и ВСТ, ветеран международного анархистского движения Эмма Гольдман назвала его «трагическим крушением позиций НКТ»[53]. Примечательно, что фактически одновременно с этим, в марте того же года, Полуостровной комитет ФАИ заявил о крахе испанской Компартии[54]. В совокупности данные оценки демонстрируют, что к весне 1938 г. в республиканской зоне наблюдался серьезный политический кризис, накладывавшийся на негативный эффект от сокрушительного поражения в битве за Теруэль и прорыв армии националистов в Арагоне[55].

Теперь, что касается «культурного значения» испанской революции.

Среди важнейших эффектов, вызванных началом революции, стало массовое строительство школ и детских садов, распространение образования на широкие слои населения, в т.ч. посредством образовательных курсов для взрослой части населения, общем повышении уровня культуры. При этом образование в принципе являлось одной из важнейших областей, которыми занимались наиболее радикальные силы, состоявшие в весьма условном «республиканском лагере». Это было связано с тем, что, несмотря на все ранее предпринимавшиеся попытки повысить грамотность населения, к началу войны она продолжала оставаться в целом крайне низкой; неграмотными оставалось до 45% населения. При этом среди женщин процент неграмотности был заметно выше, чем среди мужчин. В этой связи радикальная женская анархистская организация «Свободные женщины» сделала борьбу за повышение уровня грамотности центром своей программы, т.к. без этого было немыслимо достижение социального равенства мужчин и женщин. На организованных ими курсах преподавали всеобщую культуру, социальную историю, экономику, право.

Они, а также молодежное анархистское объединение Иберийская федерация либертарной молодежи (ФИХЛ), приложили массу усилий в данном направлении, организовывая школы, образовательные курсы для взрослых, библиотеки, культурные центры[56].

27 июля 1936 г. каталонский Женералитат объявил о создании Совета новой объединенной школы (СЕНУ), в основе работы которого лежали идеи рационалистического образования казненного в 1909 г. по ложному обвинению педагога-анархиста Франсиско Феррера. В течение нескольких месяцев в Барселоне было создано около 20,000 новых школ, под которые часто отдавали помещения бывших церковных заведений[57], что, как комментирует Крис Илэм, «создавало право на образование, чего ранее никогда не существовало»[58]. При этом заявленная официально идеологическая нейтральность СЕНУ вызвала недовольство со стороны активистов Либертарной молодежи[59]. Стоит также отметить, что в самом конце июля 1936 г. силами молодых каталонских либертариев в Барселоне был создан народный университет, а в декабре «Свободными женщинами» открыта Школа сознательного материнства, действовавшая при барселонском Доме материнства. Кроме того, в конце того же года «Свободные женщины» открыли в Барселоне свой Институт Свободных женщин, число слушательниц которого через несколько месяцев достигло 15,000[60].

Было и множество других реализованных образовательных проектов, хотя при этом некоторые так и остались лишь на уровне планов.

«Свободные женщины» вели активную работу среди населения, в особенности среди молодежи, и конкретно среди молодых девушек, активно распространяя культуру половой гигиены, использования противозачаточных средств для предотвращения нежелательной беременности и распространения заболеваний, передающихся половым путем, распространяли культуру грудного вскармливания младенцев, и т.п.[61] Все это было тесно связано с активно проводившейся анархистами борьбой с проституцией, в т.ч. путем социализации бывших «жриц любви» путем обучения их новым общественно-полезным профессиям, для чего создавались специальные реабилитационные центры. Через организованные «Свободными женщинами» при поддержке министра здравоохранения в правительстве Ларго Кабальеро, активистки НКТ-ФАИ Федерики Монтсени курсы прошли тысячи женщин[62].

В целом, благодаря десятилетиям предшествующей пропагандистской работы, начавшаяся испанская революция дала колоссальный импульс в деле дальнейшего развития молодежного и женского движения[63], хотя и прерванного с победой в войне франкистской диктатуры. Тем не менее, культурный «багаж» был сохранен, и со временем вновь стал востребован новыми поколениями молодых радикалов.

Также во время войны были легализованы гражданские браки. Данное явление с самых первых дней революции приняло столь массовый характер, что уже 17 августа 1936 г. каталонский Женералитат был вынужден обнародовать декрет об их формальном признании, пусть и с оговоркой, подчеркивающий их временный характер, настаивающий на последующем юридическом закреплении[64].

Кроме того, в ходе революции происходили серьезные сдвиги в области развития медицины, были легализованы аборты, сначала на каталонском, а затем и на общереспубликанском уровне, создан банк крови для проведения хирургических операций в полевых условиях[65]. Именно благодаря революции многие сельские жители впервые в своей жизни получили возможность попасть на прием к врачу.

Все это вполне позволяет говорить о том, что испанская революция во многом предвосхитила события молодежных выступлений «бурных шестидесятых».

Также необходимо добавить, что около 1,000 женщин ушли сражаться на фронт в рядах народной милиции с оружием в руках. Они активно участвовали в боях наравне с мужчинами, однако уже в ноябре-декабре 1936 г. началась кампанию по их выводу с фронта. В первую очередь это было связано с процессом создания регулярной народной армии, в которой не было места для вооруженных женщин[66].

Во время гражданской войны в Испании впервые появилась женщина-министр, которой стала анархо-синдикалистка, активистка НКТ и ФАИ Федерика Монтсени[67]. При этом сама она признавала, что мало что могла сделать на своем министерском посту, во многом из-за консервативного министерского окружения, постоянно ставившего ей палки в колеса и мешавшего продвижению ее законодательных инициатив[68].

Также испанская революция дала серьезные толчок к развитию киноиндустрии, чья продукция стала теперь гораздо доступнее для широких слоев населения. Было снято множество фильмов на остросоциальные темы. Фильм «Зарю надежды» Антонио Сау по мнению некоторых критиков предвосхитил собой неореализм в кино.

Активное использование в ходе испанской войны кинодокументалистики предвосхитило ее роль в период собственно Второй мировой войны[69].

При этом наиболее заметную роль в развитии киноотрасли играл созданный в 1930 г. Единый профсоюз общественных зрелищ (СЕУП), входивший в НКТ. Фильмы, снимавшиеся данным профсоюзом, такие как уже отмеченная «Заря надежды», а также другие, среди которых наиболее известными стали «Мясо зверей», «Нижние кварталы», музыкальный фильм «Вот мы какие!», комедия «Наш виновный», и некоторые другие, носили остросоциальный характер, и пользовались большим успехом у зрителей.

Кроме того испанская гражданская война и революция оказала огромное влияние на мир искусства. Достаточно вспомнить творчество уже упоминавшихся выше Андре Мальро и Эрнеста Хемингуэя, Жан-Поля Сартра и Альбера Камю, а также знаменитую «Гернику» Пабло Пикассо, стихотворения Пабло Неруды (цикл «Испания в сердце»), «Испанский вариант» (1973, роман) Юлиана Семёнова, фотографии Роберта Капы, фильмы Гильермо дель Торо и т.д., и т.п.

Темы, прямо или косвенно связанные с историей испанской гражданской войны время от времени и сегодня всплывают в различных фильмах и литературных произведениях. Среди вышедших за последние годы фильмов можно отметить такие, как «Хребет Дьявола» (2001; Испания, Мексика, Франция, Аргентина, реж. Гильермо дель Торо), «Путешествие Кэрол» (2002; Испания, Португалия, реж. Иманоль Урибе), «Божественный свет» (2003; Испания, реж. Мигель Эрмосо), «Голова в облаках» (2003; Великобритания, Канада, реж. Джон Дайган), «Солдаты Саламины» (2003; Испания, реж. Давид Труэба), «Лабиринт Фавна» (2006; Испания, Мексика, США, реж. Гильермо дель Торо), «13 роз» (2007; Испания, Италия, реж. Эмилио Мартинес Ласаро), «Жена анархиста» (2008; Германия, Испания, Франция, реж. Мари Ноэль и Петер Зер), «Отголоски прошлого» (2008; Великобритания, Испания, реж. Пол Моррисон), «Испанцы!» (2010; Испания, реж. Карлос Иглесиас), «Печальная баллада для трубы» (2010; Испания, Франция, реж. Алекс де ла Иглесиа), «Обожженное лицо» (2010; Испания, реж. Луис Гальтер), «Черный хлеб» (2010; Испания, Франция, реж. Агусти Вильяронга), «Спящий голос» (2011; Испания, реж. Бенито Самбрано), «Там обитают драконы» (2011; Испания, США, реж. Роланд Жоффе), «Нечувствительный» (2012; Испания, Франция, Португалия, реж. Хуан Карлос Медина), «Мул» (2013; Испания, Великобритания, реж. Майкл Рэдфорд), «Запрещённый Бог» (2013; Испания, реж. Пабло Морено), «Герника» (2016; Испания, реж. Кольдо Серра). Данные кинопроизведения, по большей части снятые самими испанцами, очень разные, некоторые сняты с профранкистских, некоторые, с прореспубликанских, а в некоторых из них рассказывается и об анархистах.

Относительно последних стоит также отметить фильмы «Земля и свобода» (1995; Великобритания, Испания, Германия, Италия, Франция, реж. Кен Лоуч) и «Поборницы свободы» (1996; Испания, Италия, Бельгия, реж. Висенте Аранда), причем первый из них особенно примечателен тем, что в нем присутствует сцена, на которой с речью в защиту коллективизации выступает старый анархист, который и в действительности, будучи молодым активистом либертарного движения участвовал в испанской революции 1936 г., а также тем, что снят он по мотивам мемуаров Джорджа Оруэлла «В честь Каталонии» (известных в России под названием «Памяти Каталонии»).

Испанской войне и революции посвящали музыку и театральные постановки, создавали скульптуры. В целом события испанской войны 1936-39 гг. нашли значительное отражения в различных областях искусства[70].

Необходимо отметить, что, формально закончившись 1 апреля 1939 г. гражданская война продолжалась в форме партизанского сопротивления вплоть до 1960-х гг., после чего были попытки его возрождения, ограничившиеся, впрочем, уровнем политического терроризма против представителей диктатуры. Ну а забастовочное движение не утихало весь период франкисткого периода, причем первая известная забастовка состоялась в разгар репрессий в марте 1941 г.[71]

При этом в рядах партизан-антифранкистов («испанских маки») в 1939-1940 гг. сражалось, по некоторым данным, до 40,000 человек. Вместе с тем Александр Сагомонян, опираясь на данные Эдуардо Понс Прадеса, пишет о 50,000 человек, прошедших через ряды партизанских отрядов между 1939 и серединой 1960-х гг.[72]

По этой причине, вполне можно по аналогии с событиями гражданской войны в России говорить о «малой гражданской войне в Испании», начавшейся после ее формального окончания, и разворачивавшейся теперь в формате партизанского сопротивления[73]. При этом сложно точно сказать, когда именно данная «вторая фаза» войны закончилась, но, по всей видимости, с некоторой долей условности можно говорить о первой половине 1950-х гг., когда закончилось массовое участие в партизанском сопротивлении анархо-синдикалистов (коммунисты свернули свое участие в партизанском движении в конце 1940-х гг. по указанию Сталина), после чего, до 60-х гг. действовали уже лишь небольшие группы последних партизан[74].

В результате вызванных войной бедствий до 450-500 тыс. испанцев отправились в эмиграцию, хотя ок. 100,000 из них и вернулась в Испанию в течение первых нескольких месяцев, столкнувших с невыносимыми условиями жизни во французских лагерях для интернированных, которые часто называют концентрационными[75].

Вместе с тем из Испании было вывезено до 34,000 детей, в т.ч. до 17,5-20,000 (по другим данным – 9,000) во Францию, 5,000 в Бельгию, 4,000 в Великобританию. В СССР было отправлено 2,895 детей[76].  При этом только из одной Страны Басков было эвакуировано ок. 14,000 детей, по большей части во Францию, Бельгию и Великобританию, а также небольшое число в Советский Союз[77].

Безусловно, в СССР эмигрировали не только дети, но и взрослые испанцы. Их судьбы сложились очень по-разному: некоторые из них участвовали в Великой отечественной войне, некоторые, как вчерашний генерал-коммунист Валентин Гонсалес (Эль Кампесино), прошли через сталинский ГУЛаг[78], некоторые, как Долорес Ибаррури, остались верны идеалам Компартии.

Во время Второй мировой войны многие испанцы (до нескольких десятков тысяч), находившиеся во Франции к моменту ее оккупации солдатами вермахта, оказались в нацистских лагерях смерти Маутхаузен, Дахау, Освенцим, Бельзен, многие при этом умерли[79].

Андрей Фёдоров, июль-август 2016