Пол МакАйзек:

Те из вас, кто читает журнал "Земля - прежде всего!" и работы Мюррея, или посещает конференции "зелёных", наверняка заметили, что в последние годы внутри радикального природоохранного движения существуют резкие противоречия, иногда переходящие в достаточно грубые споры. Мюррей и Дейв играют в этой полемике значительную роль. И мне кажется очень важным, что сейчас они оба присутствуют здесь, на этой сцене, и что они достигли такого единодушия в своих выступлениях, открывающих нашу дискуссию. Теперь уже мы можем приступить к плодотворному рассмотрению тех различий в их воззрениях, которые обсуждались в их предшествующих беседах и работах. Вот сейчас мне хотелось бы остановиться только на одном различии и попросить их рассказать, чем отличаются их взгляды на роль в экологическом движении того общественного явления, которое я, за неимением лучшего термина, называю левым.

Будучи в Орегоне, я присутствовал на обеде с представителями "Земли - прежде всего!", и между ними возник этот спор. Одна из женщин, Джуди Бари, родом с Восточного побережья, долгое время была активистской левого рабочего движения. Приехав в Калифорнию и оказавшись в конце концов в Орегоне, она стала членом "Земли - прежде всего!". Сейчас она очень активный и успешный организатор её деятельности в этом регионе. Интересно отметить, как она использует свои левые традиции. Она обратилась к огромному опыту деятельности Индустриальных рабочих мира на Северо-западе, чтобы понять, что они делали, как они работали, и нельзя ли извлечь из их деятельности какие-либо полезные уроки для современного радикального природоохранного движения.

Рассматривая организацию работы "Земли - прежде всего!" с точки зрения радикально настроенного рабочего класса, она пришла к осознанию того, что, если мы уменьшим потребление древесины, прекратим её экспорт в Японию и другие страны тихоокеанского бассейна, и если мы прекратим рубки первичных лесов, мы создадим ситуацию, требующую переобучения целой армии рабочих и даже вообще создания экономики нового типа. Она считает, что в такой ситуации "Земля - прежде всего!" обязана обратиться к рассмотрению вопросов рабочего контроля и создания децентрализованной отрасли лесного хозяйства, которая бы работала в гармонии с природой. Это значит, что необходимо подумать о рабочих местах для рабочих и об их опасениях.

Слушая Джуди, я заметил, что глаза другого члена организации, сидевшего с нами за столом, стали заволакиваться неким туманом, стоило ей начать этот разговор. В ходе нашей дальнейшей беседы стало ясно, что он не понимал или не хотел иметь дела ни с какими левыми традициями и не чувствовал себя в своей тарелке, присутствуя при всех этих разговорах о рабочем классе. Рабочие, на его взгляд, были просто аморальной, антропоцентрической массой, являясь такой же частью экологической проблемы, как и сами лесозаготовительные компании.

И вот я хочу спросить вас обоих: может ли традиционное левое рабочее движение предложить что-нибудь полезное радикальному экологическому движению? Я знаю, Дейв Формэн сказал когда-то, что радикальная левая традиция - это язык, образ мыслей, образ действий, которых нам следует избегать, если мы хотим двигаться вперёд. Мюррей же, наоборот, представляет то крыло левого движения, которое выражает чаяния и волю к свободе широких народных масс. Он называет себя эко-анархистом. Он является активным сторонником левых традиций и призывает к этому других. Не так давно он содействовал созданию "Сети левых зелёных", призванной чётко и осознанно выражать левые тенденции внутри более широкого природоохранного движения. Что каждый из вас может сказать по этому поводу? Какова ценность левой традиции для радикального природоохранного движения?

Дейв Формэн:

Хочу отметить, что я начинал совсем с другой традиции, активно настроенной против левого движения. Как я уже упоминал, я начал с организации избирательной кампании Барри Голдуотера в 1964 году. Для воспитанника Военно-воздушных сил это было совершенно естественно. Кроме того, в 60-е годы я был председателем организации "Молодые американцы - за свободу" (МАС) в Нью-Мексико. Однако я состоял в её анархической фракции. Мы ненавидели Вильяма Бакли, этого елейного язвительного коротышку. Даже тогда, даже ещё когда я был девятнадцатилетним панком в рядах МАС и жил в общежитии Университета Нью-Мексико, - уже тогда я не выносил Вильяма Ф.Бакли. Меня от него просто выворачивало наизнанку.

И всё же в те времена я купился на их большую ложь в годы холодной войны, ложь о том, что существует всемирный коммунистический заговор, покушающийся на нашу свободу. Больше всего привлекали меня выступления Голдуотера в защиту свободы. Вас бы, несомненно, удивило количество студентов колледжей, работавших на Голдуотера, впоследствии ставших радикалами.

Война во Вьетнаме поколебала мою веру, однако я начал задавать себе достаточно серьёзные вопросы только после окончания колледжа в 1968 году. В те времена вы либо записывались в армию, либо вас исключали. Поэтому я поступил в Школу кандидатов в военно-морские офицеры в Квантико. Я учился там одновременно с Олли Нортом. Однако мы никогда с ним не сталкивались. В этой школе я провёл всего шестьдесят один день. Из них тридцать один - в одиночном заключении на гауптвахте.

Командир этой школы в Квантико сказал, что я - самый никчемный кандидат в военно-морские офицеры за всю историю школы. Теперь мне это кажется неплохим комплиментом. Беда была в том, что я очень быстро обнаружил - и сама школа, и Военно-морской флот, и война во Вьетнаме не имели никакого отношения к нашей свободе, к идеям Джефферсона. После исключения я вернулся в Нью-Мексико - к великому огорчению своего отца. Он предпочёл бы, чтобы я умер во Вьетнаме, нежели опозорил семью (впрочем, мы уже давно восстановили наши дружеские отношения). В Университете Нью-Мексико я стал активистом борьбы против войны во Вьетнаме и произнёс несколько речей, протестуя против войны и вербовки ЦРУ. Для университетских левых это было довольно крупное достижение - заполучить в свои ряды бывшего лидера ястребов, вернувшегося из Морской школы и перешедшего на их сторону.

С тех пор я частенько не очень ловко танцевал с левыми. Я разделяю с ними многие их убеждения, однако я подхожу к своей деятельности с несколько иной стороны. В течение достаточно долгого времени я придерживался политических и философских убеждений традиционного природоохранного движения США. Мои герои - Генри Дэвид Торо, Джон Мюр, Олдо Леопольд и Боб Маршалл. На все обвинения, предъявляемые мне по поводу моего невежества в отношении левых идей, могу сказать, что очень многие левые никогда всерьёз не интересовались идеями этого движения. Наши традиции, безусловно, во многом совпадают, однако есть и различия.

Я родом с широких просторов Нью-Мексико, а не из городов Востока, где левые традиции настолько сильнее, чем на Юго-Западе. Не могу сказать, чтобы я хорошо понимал, что такое левые традиции. Представители левого движения часто говорят на несколько ином языке, чем я. Это вовсе не значит, что мы должны бороться. Это только значит, что мы исходим из разных прерогатив.

Я, по правде сказать, думаю, что нам есть чему поучиться друг у друга. Я вовсе не называю себя левым. Прежде всего, я не хочу, чтобы это движение порочили в связи с моим именем. Но я во многом сочувствую этому движению и продолжаю извлекать уроки из моих часто неуклюжих танцев с левыми.

Когда мы создавали "Землю - прежде всего!" в 1980 году, мы сознательно старались изучать стратегию и тактику многих левых общественных движений. Наиболее привлекательным для нас было движение Индустриальные рабочие мира (ИРМ). Я даже опубликовал сборник песен, назвав его "Маленький зелёный песенник" - в честь "Маленького красного песенника" ИРМ'а. Я говорил со многими старыми участниками этого движения, и мне действительно нравится то, что они рассказывают. Им есть что сказать.

В таких местах, как Орегон, где мы наблюдаем деятельность гигантских международных корпораций, широко практикующих методы сплошной вырубки без дальнейшего восстановления лесов, добрая доза антикапиталистического анализа с левых позиций помогает глубже понять сложившуюся ситуацию. В своей одержимой гонке за прибылями эти компании ни в грош не ставят общественную стабильность и занятость. Они планируют покинуть эти места через десять лет, после того как полностью вырубят леса Северо-Запада, и переместить свои капиталы куда-нибудь, где они могут выращивать сосны, как пшеницу в Айове.

Я совершенно согласен с тем, что нам необходимо отозвать крупный капитал из лесозаготовительной промышленности и передать эту отрасль в руки малых предпринимателей. Я выступал с таким предложением на Тихоокеанском Северо-Западе четыре или пять лет назад. Моё предложение сводилось к тому, что следует запретить рубки в национальных лесах, оставив это право только за малыми предприятиями, принадлежащими местным владельцам, лучше всего - самим рабочим. Далее, этот план потребовал бы определённого числа рабочих мест на миллион футов доски - как в лесу, так и на лесопильнях. Мы валим сейчас столько же леса, как и прежде, однако занятость, т.е. количество людей, делающих это, составляет приблизительно половину прежнего количества. Причина - автоматизация: ведь таким путём крупные компании могут увеличить свои прибыли.

В настоящее время мы валим в национальных лесах приблизительно одиннадцать - двенадцать миллиардов досковых футов древесины в год, но из этого объёма крупные компании отсылают в Японию около десяти миллионов футов древесины, едва подвергнутой распиловке. Иными словами, почти весь объём древесины, добываемой в национальных лесах, отправляется в Японию не распиленной и не обработанной. Эти компании экспортируют вместе с нашим лесом и рабочие места. Поэтому, если хочешь понять эту ситуацию, тебе нужен анализ международного капитализма, анализ движения капитала и его влияния на наше общество.

Что касается наших рабочих на Тихоокеанском Северо-Западе, то более всего меня не удовлетворяет "классовая несознательность" большинства из них. Это - большая проблема. Слишком многие обвиняют активистов охраны природы в том, что мы лишаем их рабочих мест. Однако кто лишает их рабочих мест? Вовсе не природоохранное движение, пытающееся сохранить наши первичные леса, а алчность международных корпораций.

Мы вполне могли бы обеспечить и большую занятость, и большую общественную стабильность на Тихоокеанском Северо-Западе, полностью прекратив рубки первичных лесов. Но как вы вдолбите это в головы большинства рабочих, забивших себе в подсознание, что компании - за них; что активисты охраны природы - против них; что если они будут хорошими, если они будут послушными, если будут сопротивляться нашей деятельности, то всё будет хорошо?

История ИРМ и других профсоюзных движений левого крыла, несомненно, содержит много поучительного для нас. У них мы должны учиться, как организовывать свою деятельность совместно с рабочим классом. С другой стороны, у меня были большие трудности из-за тенденции левых романтизировать рабочих и рассматривать их только как жертвы. Лесорубы являются жертвами несправедливой экономической системы, это верно, но это вовсе не освобождает их от ответственности за всё, что они делают. Из огромной вины капиталистов вовсе не вытекает, что рабочие вовсе не виновны в нанесении ущерба природе. Я думаю, мы должны признать тот факт, что индустриальные рабочие, в общем и целом, несут часть вины за происходящее ныне разрушение Земли.

Я бы хотел, чтобы рабочие больше сопротивлялись, стали более воинствующими, а не такими преданными и истовыми рабами крупных корпораций; чтобы они перестали слепо верить без конца каждому слову их пропаганды. Слишком многие рабочие легко перенимают мировоззрение своих хозяев, убеждающих их в том, что Земля - неисчерпаемый "шведский стол" разнообразных ресурсов - подходи и бери. Действительно, иногда именно этот неотёсаный деревенский парень - трудяга, простой и мужественный представитель пролетариата, громко воспетого их знаменитым профсоюзом ИРМ, именно он является носителем самого необузданного, самого разрушительного отношения к природному миру (а заодно и к тем, кто пытается защищать его). Не думаю, что это разумно - помещать рабочий или любой другой угнетённый класс на пьедестал и ограждать его от каких бы то ни было вопросов или критики.

Самый сложный мой вопрос к левым касается, конечно, их безразличия к природным системам, дикой природе, диким животным. Наше общество, наша цивилизация не имеют какого-то божественного мандата или права покорять, брать под контроль, мостить, застраивать, использовать, эксплуатировать каждый квадратный дюйм этой планеты. Левые же, в лучшем случае, если и обращают хоть сколько-нибудь внимания на экологию, то делают это затем только, чтобы защитить водосборную площадь и обеспечить воду ниже по течению реки для сельского хозяйства, бытовых нужд или производственных потребностей. Они делают это затем, чтобы обеспечить славное место для очистки наших мозгов от паутины, что заволакивает их за долгую неделю у станка на автозаводе или у телеэкрана. Они делают это затем, чтобы сохранить возможности добычи полезных ископаемых для будущих поколений людей, или, быть может, потому что какое-нибудь неприметное растение может в будущем стать панацеей от рака. Они делают это, потому что природа чрезвычайно полезна человеку. Абсолютное большинство левых до сих пор не способно воспринимать природу как важнейшую часть замкнутого кругооборота жизни, заслуживающую непосредственного морального отношения к ней как таковой, совершенно независимо от какой бы то ни было реальной или воображаемой полезности её для человеческой цивилизации.

Большинство левых выступает за экологические цели, такие как охрана дикой природы или биологического разнообразия, только при условии, что достижение таких целей возможно без малейшего ущерба для материального "уровня жизни" любой группы человеческих существ. В их представлении, в их размышлениях Земля всегда на втором месте, отнюдь не "прежде всего". Поэтому большинство левых - ненадёжные союзники в экологических баталиях. Достаточно простой факт - то, что удовлетворяет сиюминутные интересы человечества, или какой-нибудь его части, или просто отдельных личностей, может иногда стать гибельным для здоровья биосферы - в ближайшее время или в дальней перспективе (а зачастую даже, в конечном счёте, и для благополучия всего человечества). Левые, - в той мере, в какой они отказываются призывать людей изменить свой образ жизни и сделать его более совместимым с жизнью всего живого сообщества нашей планеты, - являются скорее частью проблемы экологического кризиса, чем частью её решения.

Это яснее всего, пожалуй, из того, что большинство левых отказывается признать существование проблемы планетарного демографического кризиса и необходимость снижения прироста народонаселения в долгосрочном плане. Левые сводят проблему дефицита ресурсов к неправильному их распределению и продажности и алчности международных корпораций. Это, конечно, в значительной степени верно. Существует бессовестно несправедливое распределение благ и жизненно важных ресурсов между людьми, и это необходимо преодолеть. Однако если нам и удастся решить проблему справедливого и равного распределения, то всё равно, существование пяти миллиардов, семи миллиардов, одиннадцати миллиардов людей, превращающих природный мир в материальные блага, в товар и пищу ставит под вопрос дальнейшую устойчивость человеческого общества. Очень многие левые не могут понять этот простой экологический факт.

То есть, некоторые из них, конечно, это понимают. "Зелёные" положили проблему дальнейшего устойчивого существования человеческого общества во главу угла своего политического мировоззрения. Однако, с моей точки зрения, этого недостаточно. Я считаю, что проблема не сводится к простому вычислению демографического прироста, который привёл бы народонаселение земли к уровню, позволяющему его дальнейшее устойчивое существование при равном и справедливом потреблении материальных благ. Я уверен, что экологическое сообщество ценно для нас не только тем, что оно может дать человеческим существам. Другие живые существа, - животные, и растения, и даже так называемые "неодушевлённые" объекты - реки, горы, места обитания диких животных - имеют извечную собственную ценность, их существование важно само по себе, а не для удобства человеческого вида. Следовательно, если мы ставим вопрос о создании экологического общества серьёзно, нам нужно будет найти гуманные пути достижения такого глобального уровня народонаселения, который не препятствовал бы благополучию и процветанию медведей и кроликов, слонов и тигров, мангровых лесов и других ещё сохранившихся ареалов дикой природы, так же как и человеческих существ.

Это, безусловно, потребует снижения существующего уровня прироста народонаселения, которое, если даже нам удастся преодолеть нищету и диспропорцию в распределении благ, будет продолжать истощать естественное разнообразие биосферы, что происходит вот уже три с половиной миллиарда лет. Я полностью подписываюсь под заявлением глубинных экологов о том, что "процветание человеческой жизни и культуры возможно только при существенном снижении прироста народонаселения, и жизнь всей остальной природы также требует этого". Левые далеки от того, чтобы взять на вооружение этот принцип. До тех пор, пока они не сделают его частью своего мировоззрения, они будут оставаться сомнительным благом для экологического движения, внося как свою проницательность и опыт, так и заблуждения и иллюзии.

Мне также видятся проблемы и в самом организационном стиле левых. Многие радикальные активисты кажутся мне лицемерными, непреклонно-строгими личностями с полным отсутствием чувства юмора. По временам они кажутся мне слишком уж рационалистичными. Не поймите меня превратно. Рациональность, здравый смысл - это полезный и ценный инструмент, но это именно инструмент, один из способов анализа дел и ситуаций. Не менее важной является интуиция, инстинктивное восприятие и понимание. Часто можно более глубоко заглянуть в суть вещей, размышляя в одиночестве на лоне природы, чем сидя за книгами в библиотеке. Чтение книг, логические рассуждения, накопление цифр и фактов, - всё это необходимо и важно, однако это не единственный путь познания мира и понимания нашей жизни. Далее, давайте вспомним эту старую грустную историю о том, как левые организуют команду для осуществления расстрела: они становятся в круг и стреляют внутрь этого круга. Я вот думаю, как жаль, что вместо того, чтобы бороться с Бушами и Экссонами, мы так часто боремся с людьми нашего уровня или ниже нас - ведь это кажется нам гораздо проще.

"Земля - прежде всего!" в своих лучших проявлениях предлагает путь вперёд, которому левым разумно было бы поучиться. Мы не восстаём против системы из-за того, что недовольны жизнью. Мы боремся за красоту, за жизнь, за радость. Мы в восторге кувыркаемся, празднуя день дикой природы, мы улыбаемся цветку, колибри. Мы смеёмся. Мы смеёмся над нашими оппонентами - и над собою. Нам хочется, чтобы самые лучшие черты нашей философии проявились в наших действих, а не в бесконечных спорах о нашей программе. Мы хотим действовать сейчас, делать ошибки, учиться в пути.

В общем, я думаю, в радикальном экологическом движении нам необходимо более здоровое уважение к природному разнообразию, так же как и к различным традициям, существующим в нашем движении, чтобы учиться у них всех. У наших общих воззрений достаточно большое основание, чтобы строить на нём разнообразные проекты и выделять разные направления. Я согласен с тем, что есть многое, чему мне следует поучиться у левых. Да, но я также считаю, что и левым есть чему поучиться у меня, у "Земли - прежде всего!" и у более широкого спектра природоохранных организаций. Давайте учиться друг у друга.

Мюррей Букчин:

Слушайте, я принимал участие в левом движении задолго до того, как стал активистом охраны природы. Уже в 1934 году я был членом Лиги юных коммунистов. Я был частью как раз того "международного коммунистического заговора", который так сильно напугал Дейва. И, добавлю, не без определённых оснований. Сталинизм - порочная, жестокая идеология, да и ленинизм немногим лучше.

Мои первые сомнения, как и у Дейва, начались с ужасной войны, которая заставила меня поставить под вопрос мои прежние политические убеждения. Для моего поколения роль войны во Вьетнаме сыграла Гражданская война в Испании, или, как я теперь предпочитаю её называть, Испанская анархистская революция. Тогда мы этого не знали - коммунисты представляли Гражданскую войну в Испании просто как героическую борьбу либерально настроенной демократии левого толка с фашистской военщиной. Но на самом деле ситуация заключалась, как я узнал позднее, в том, что попытка испанских рабочих и крестьян ответить на военный переворот Франко была, наверное, наиболее обширной и глубокой из всех известных анархистских революций.

Эта история даже сегодня известна немногим. С 1936 по 1939 год, вплоть до окончательной победы Франко, во многих городах, включая и Барселону, Валенсию и Алькой, была организована система рабочего самоуправления. Повсюду фабрики, заводы, коммунальные услуги, транспорт, даже предприятия розничной и оптовой торговли были захвачены и управлялись рабочими комитетами и союзами. Крестьяне Андалузии, Арагона, Леванта организовали системы общинного владения землёю, в некоторых случаях были даже отменены деньги для внутренних сделок; были созданы свободные системы производства и распределения; принятие решений осуществлялось народными собраниями на основе прямой демократии лицом к лицу.

Мы тогда ещё не знали всей правды об этой революции, но я, среди прочих, начал постепенно узнавать, что коммунистическая партия Испании, по указаниям Сталина, манипулировала материальной помощью Советского Союза, продавая и предавая борьбу испанского народа против фашизма, поскольку коммунисты боялись революционного анархистского движения гораздо больше, чем победы Франко. Не стану утомлять вас подробностями, но многие участники левого радикального движения моего поколения, к ужасу своему, обнаружили, что сталинизм, в конечном счёте, был контрреволюционен. Меня на некоторое время это сделало троцкистом. Троцкисты были тогда единственной революционной левой группой в Нью-Йорке, которая, казалась, могла серьёзно противопоставить себя сталинизму, по крайней мере, насколько я мог судить.

В конце концов, я, конечно, стал анархистом. Я увидел в анархизме цельную новую революционную философию и стратегию. Если революционеры-марксисты всё своё внимание сосредоточивали на фабриках и заводах, пытаясь "индустриализовать" и "пролетаризировать" крестьянство, считая это важнейшей частью своей программы, то анархисты следовали совсем другим путём. В Испании, например, они стремились к восстановлению докапиталистических, общинных отношений в деревнях, опираясь на то, что было в них здорового и жизненного, развивали их революционные потенциальные возможности, такие как взаимопомощь и самоуправление, учили крестьян бороться со слепым повиновением, иерархической ментальностью и авторитарным мировоззрением, активно формировавшимся индустриальной системой.

Этот направление мыслей очень быстро привело к левому движению, которое значительно больше соответствовало североамериканской революционной традиции. Подумайте на минутку, что могло бы произойти в этой стране, если бы победила демократическая концепция городского народного собрания, а не иерархические тенденции аристократии; если бы главное внимание было уделено политической свободе, а не свободной экономике; если бы этическим идеалом стал индивидуализм, а не застывший собственнический эготизм; если бы республика Соединённых Штатов была бы постепенно преобразована в конфедеративную демократию; если бы концентрации капитала воспрепятствовали кооперативы и малые предприятия, контролируемые рабочими; и если бы средний класс объединился с рабочим классом в едином народном движении, чего пытались добиться популисты. Если бы эта североамериканская версия анархического общества вытеснила европейскую социалистическую идею национализированной, плановой, централизованной экономики и государства, трудно предсказать, какое инновационное направление могло бы предложить американское левое движение.

Я призываю радикальных экологов внимательно изучать именно эту левую, освободительную традицию, творчески черпать в ней вдохновение, и, конечно, развивать её. Однако я убеждён, что даже эта традиция недостаточна для идеологии зелёных и её воплощения в жизнь. Мы всё ещё не создали по-настоящему экологическое мировоззрение. В этом отношении Дейв прав. Я с ним совершенно согласен в этом вопросе. Мы больше не можем осмысленно говорить о "новом", "радикальном" обществе, не "скроив" новых общественных отношений, учреждений и технологий, удовлетворяющих большему, экологическому сообществу, внутри которого существует наше человеческое общество.

Наиболее непреодолимым различием между социальной экологией и левыми является то, что последние - сознательно или подсознательно - традиционно считают "господство над природой" объективным, исторически сложившимся императивом. Согласно марксовой теории, большинство левых полагает, что "угнетение человека человеком" является, или, по крайней мере, являлось неизбежным злом, вытекавшим из объективной человеческой потребности "покорять природу". Либералы, социалисты- демократы, марксисты и многие классические анархисты восприняли доминанту нашей современной цивилизации, сводящуюся к тому, что природа "слепа", "нема", "жестока", "скупа", и что в ней "выживает сильнейший". Меня здесь тревожит само ощущение того, что человечество противостоит чему-то враждебно "чуждому", что необходимо покорить своим трудом и изощрённой хитростью, для того чтобы подняться над "царством необходимости" в "царство свободы".

Именно этот взгляд на природу позволил Марксу с одобрением писать о капитализме как прогрессивной исторической силе. Маркс считал капитализм прогрессивным этапом истории, потому что он толкнул человечество вперёд, от "обожествления" природы к самодостаточному удовлетворению существовавших потребностей, ограниченных в то время вполне определёнными пределами. Многие активисты левого движения и по сей день считают капитализм - сознательно или нет - исторической предпосылкой освобождения человечества. Постараемся не ошибиться на этот счёт: Маркс, как и многие современные теоретики социализма, был уверен, что для достижения свободы человечеству необходимо, чтобы весь природный мир стал просто "объектом человеческого потребления, приносящим пользу обществу", чтобы он стал простым источником удовлетворения "человеческих потребностей".

При таких идеологических предпосылках нечего удивляться тому, что большинство левых, интересующихся вопросами охраны природы, делают это исключительно из утилитарных соображений. Эти люди полагают, что наша тревога и забота о природе проистекает единственно из наших личных интересов, а не из ощущения единства со всем сообществом жизни, частью которого мы являемся, пусть и совершенно особенном, уникальном пока что ощущении. Такая крайняя тупость и ограниченность свидетельствуют о серьёзном извращении нашего этического восприятия, нарушении нашей способности сопереживать. Естественно, при таких аргументах наши этические взаимоотношения с природой ничуть не лучше и не хуже того, что мы называем успехом, - когда мы разоряем природный мир, нисколько не чувствуя при этом душевной боли.

Я категорически не приемлю такого подхода. Социальная экология - это левое, освободительное мировоззрение, которое не может подписаться под таким пагубными, фатальными представлениями. Вместо них социальная экология призывает к созданию чисто экологического общества, к развитию экологического мировосприятия, глубокого уважения ко всему природному миру и творческого подхода к естественной эволюции. Мы не хотим подорвать природный мир и естественную эволюцию, даже если и будут найдены "реально эффективные" или "адекватные" синтетические, механические ли заменители существующих форм жизни и экологических взаимосвязей.

Опираясь на значительное число антропологических данных, социальные экологи утверждают, что современный взгляд на природу как на нечто враждебное, скупое, "чуждое" исторически вырос из простой проекции искажённых, иерархических общественных отношений на весь остальной природный мир. Ясно, что неиерархические, органичные, племенные сообщества обычно воспринимали природу как плодородный источник жизни и благополучия, то есть как сообщество, к которому принадлежит и человек. Такое восприятие создавало совсем иную экологическую этику, сильно отличающуюся от той, что проистекла из наших стратифицированных, иерархических общественных отношений. Отсюда понятно, почему социальные экологи постоянно настаивают на необходимости по-новому гармонизировать их, считая это фундаментальной частью разрешения экологического кризиса в любом глубинном и долговременном смысле. Это существенный элемент восстановления дружественных этических взаимоотношений человечества со всем остальным природным миром.

И давайте внесём ясность вот в какой вопрос. Мы не просто говорим о прекращении классовой эксплуатации, чего требуют большинство марксистов, как бы важно это ни было. Мы говорим об искоренении всех форм иерархии и господства, во всех сферах общественной жизни. Безусловно, капитализм является непосредственной причиной экологического кризиса, но социальные экологи добавляют к этому более глубинную проблему, лежащую в самом сердце нашей цивилизации - существование иерархий и иерархического менталитета или культуры, предшествовавшее возникновению экономических классов и классовой эксплуатации. Первые активисты радикального феминистического движения 1970-х годов, поднявшие вопрос о патриархате, ясно понимали это. Мы можем многое почерпнуть из анти-иерархической идеологии феминисток и социальных экологов. Нам нужно заглянуть в глубины давно узаконенной системы насилия, принуждения и покорности, существующей и ныне, но возникшей задолго до возникновения экономических классов. Иерархия не всегда возникает по причинам экономического характера. Мы должны рассмотреть внеэкономические формы господства, - формы, установленные культурной традицией, существующие в семье, между поколениями, полами, расами, этническими группами, во всех учреждениях политического, экономического, социального управления, что очень важно для нашего ощущения реальности как единого целого, включая и всю остальную природу, окружающую человека.

Я убеждён, что сегодня цвет радикализма - не красный, а зелёный. Я могу даже понять, учитывая экологическую безграмотность многих традиционных левых, почему многие активисты зелёного движения считают себя "ни левыми, ни правыми".

Сначала мне хотелось работать под этим лозунгом. Я не знал, были ли мы "впереди", как утверждает этот лозунг, но мне, по крайней мере, хотелось двигаться вперёд к чему-то новому, к чему-то, что традиционные левые едва ли даже ожидали: немногие тогда были так бескомпромиссны в своей критике привычной социалистической "парадигмы", как я.

Однако со временем я стал понимать, что нам очень важно сознательно развивать левое зелёное мировоззрение. Конечно, зелёное движение поступает правильно, отказываясь от традиционной левой ортодоксальности, приукрашенной парой современных природоохранных метафор, но всё же я считаю огромной ошибкой сознательное пренебрежение левыми освободительными, народническими традициями, в частности, эко-анархизмом. Отказываясь от близости к этим традициям, левые тем самым отрезают себя от важного источника понимания, мудрости, социального опыта.

Скажем, сегодня зелёное движение США не способно даже единогласно заявить, что оно против капитализма. Некоторые из местных Зелёных Комитетов США состоят из умеренных республиканцев и либеральных демократов, которые любят поговорить о "подлинно свободных рынках", "зелёном капитализме", "зелёном консьюмеризме" как вполне достаточных мерах для контроля деятельности международных корпораций. Они толкуют об организации семинаров для руководства корпораций, где их следует научить экологически здоровой этике бизнеса. Левое освободительное зелёное мировоззрение пробивается через этот мелкий, пустой, реформистский и к тому же очень наивный образ мыслей.

Радикальное левое мировоззрение является необратимо антикапиталистическим. Важнейшее, чему зелёным следует научиться у левого освободительного экологического движения, - это осознание того, что капитализм по самой глубинной своей сути анти-экологичен. Рано или поздно рыночная экономика, законом жизни которой являются конкуренция и накопительство; система, основным постулатом которой является "расти - или умри", - из жизненной необходимости вынуждена будет разорвать нашу планету в клочья, отбросив все морально-этические и культурные факторы. Это синтетическая, а не только этическая проблема. Международный корпоративный капитализм - раковая опухоль биосферы - хищно подрывает работу, проделанную естественной эволюцией в течение миллиардов лет, работу, в результате которой были созданы основы существования сложных жизненных форм на этой планете. Экологическое движение ничего не достигнет, если не посмотрит прямо в лицо этому очевидному факту. К чести "Земли - прежде всего!" следует отметить, что она пошла значительно дальше других природоохранных групп в его осознании.

Далее, я считаю, что отсутствие развитого левого освободительного зелёного мировоззрения делает слишком многих участников экологического и феминистического движений легко подверженными влиянию "антипросветительских" настроений, которые всё шире проникают в западную культуру вообще. Растущее отрицание общих ценностей Просвещения, таких как гуманизм, натурализм, доводы рассудка, наука и технология вполне можно понять в свете того, как эти человеческие идеалы извращены раковыми националистическими, расистскими, капиталистическими, бюрократическими обществами. Однако общее некритическое отрицание драгоценных для нас достижений и идеалов Просвещения приводит в конечном счёте к тому, что мы выплескиваем вместе с водою и ребёнка.

То, что наше общество исказило лучшие идеалы Просвещения, приведя здравый смысл и рассудок к примитивному, грубому рационализму, который ставит во главу угла не одухотворённый интеллект, а продуктивность; то, что оно использует науки, чтобы исчислить мир и отделить мысль от чувства; то, что оно применяет технологию для эксплуатации природы, в том числе и человеческой, - всё это вовсе не должно приводить нас к свержению этих идеалов. Нам следует многое воспринять от старой естественной традиции западной философии, начиная с Гераклита и далее, к почти эволюционной диалектике Аристотеля, Дидро и Гегеля. Нам следует многому поучиться у Петра Кропоткина с его эко-анархическим анализом, и - конечно! - у Карла Маркса с его радикальными экономическими взглядами, у революционных гуманисток, борцов за права женщин Луизы Мишель и Эммы Голдман, у Пола Гудмена, Е.Ф. Гуткинд, Льюиса Мамфорда с их общинным образом мысли.

Эти новые анти-просветительские настроения, провозглашающие всех этих мыслителей неуместными или ещё хуже, очень меня пугают. Они потенциально чрезвычайно опасны. Жутковато строить движение к новому обществу на основе таких антигуманистических, сверхъестественных, атавистических, узко местнических настроений, отрицающих к тому же разум и здравый смысл. Подобное мировоззрение слишком легко может привести к таким крайностям, как политический фанатизм или полная социальная пассивность. Они легко могут стать реакционными, холодными и жестокими.

Я видел, как это происходило в 30-е годы. Именно поэтому я и утверждаю, что сегодня опасность возникновения эко-фашизма в рядах нашего движения вполне реальна. Именно поэтому я подверг критике некоторые мизантропические заявления, опубликованные в журнале "Земля - прежде всего!". Именно поэтому я осудил тех немногих членов этой организации, что пели, стоя вокруг костра, "Долой всех человеков!". По этой же причине я выразил свой ужас, когда философы глубинной экологии - Арне Несс, Билл Диволл и Джордж Сешнс оставили без ответа недопустимые заявления некоторых экстремистов "Земли - прежде всего!" о СПИДе, иммиграции и голоде. Я согласен с Дейвом, - мы должны уважать разнообразие в нашем движении, но нам не следует путать его с неприемлемыми противоречиями. Такие воззрения являются, в лучшем случае, не необходимыми, а в худшем - приведут к обратным или даже очень опасным результатам.

Неужели гуманистической этике действительно нет места в нашем движении? Действительно нет места разуму и здравому смыслу? Неужели в нём действительно нет места для экологически здоровой технологии, способной удовлетворить важнейшие человеческие нужды, не требуя от него каторжного труда, оставляя людям время и энергию для прямого демократического самоуправления, глубокой общественной жизни, тонкого восприятия природы и удовлетворения культурных стремлений? Нет места для естественных наук? Нет места для общечеловеческих интересов? Неужели экология допускает повсеместное унижение человечества и его гуманных идеалов? И действительно ли мы должны заменить натурализм каким-то новым "супернатурализмом", который нынче входит в моду?

Безусловно, Дейв прав в том, что чувство удивления и восхищения, чувство прекрасного должны занимать главное место в человеческом восприятии рядом со здравым человеческим разумом. Однако давайте постараемся не допустить, чтобы очень распространённое ныне подобное восприятие мира превратилось, как это часто сейчас происходит, в анти-рационализм. Постараемся не допустить, чтобы такое восхваление природы выродилось в мизантропический анти-гуманизм. Постараемся не допустить, чтобы восприятие духовных традиций древних племён выродилось в реакционное, сверхъестественное, антинаучное, анти-технологическое мировоззрение, призывающее к полному "уничтожению цивилизации" и возвращению вспять, к охоте/собирательству как единственно допустимым формам существования человеческого общества на Земле.

Я призываю всех активистов природоохранного движения встать на защиту естественного, природного подхода и гуманизма в широком, экологическом понимании этого слова. Это - один из важнейших уроков, который я извлёк из левого освободительного движения, откуда я, собственно, и вышел. Если мы намерены создать свободное, экологическое общество, нам придётся освоить этот урок и противостоять анти-просветительским настроениям, которые охватили уже слишком многих из наших потенциальных союзников.

Мы должны прилагать решительные усилия, чтобы пресекать превращение экологических движений в социальные; чтобы поставить под вопрос законные корпоративные и политические интересы, которые мы должны назвать надлежащим именем - капитализм; чтобы проанализировать, исследовать и подвергнуть резкой критике любые иерархии как реальность, а не как интуитивное понятие. Мы обязаны понять и признать потребности людей Третьего мира; действовать политически, а не как какой-то религиозный культ; отдать должное человеческому виду и человеческому уму в естественной эволюции, а не считать человечество "раковой опухолью" биосферы; исследовать и экономические, хозяйственные вопросы, и "души". Нам необходимо создать здоровую экологическую этику, а не ударяться в схоластические споры о "правах" патогенных вирусов. Ведь до тех пор, пока радикальное экологическое движение не объединит экологические идеи с давно уже существующими идеями левого освободительного движения - что, собственно, всё это время пытаются делать социальные экологи, - наши движение будет кооптироваться, подрываться или превращаться в нечто тягостное и гнетущее.

Я рад, что Дейв изъявил желание покопаться в мусоре вековых традиций левого движения, чтобы выбрать из него какие-нибудь полезные взгляды и идеи. Это стоит осуществить, несмотря на разнообразные ограничения и проблемы, обычные среди левых. Я только беспокоюсь, как бы он и другие мыслители глубинной экологии не стали по-прежнему заимствовать какие-то отдельные программные предложения левой традиции, игнорируя или сводя на нет лежащую в их основе освободительную, естественную, гуманистическую логику.

Давайте скажем прямо: ведь все специфические предложения, такие как децентрализованные мелкомасштабные сообщества, местная автономия, взаимопомощь, коммуны, заимствованные глубинными экологами типа Сешнса или Диволла у эко-анархистов, скажем, у Петра Кропоткина или у меня, - они же сами по себе не несут ни экологических, ни освободительных идей. Мы воспринимаем их таковыми исключительно в том социальном и философском контексте, в который мы эти программы помещаем. Немногие общества в истории человечества были более разобщёнными, децентрализованными, чем европейский феодализм, представлявший собою мелкомасштабные общинные образования, основанные на взаимопомощи и общинном владении землёю. При этом немногие же были такими иерархическими и деспотичными. В средневековой мелкопоместной экономике придавалось огромное значение "самодостаточности" и духовности. А угнетение при этом иногда было просто невыносимым, и огромные массы людей, принадлежавших к тогдашнему обществу, жили в полной покорности более знатным особам, чем они сами.

Ясное, творческое, вдумчивое восприятие левой традиции поможет нам избежать такой участи. Оно предлагает нам логичную, гармоничную философскую структуру, или контекст, в рамках которого мы можем избежать моральной ограниченности, бесчувственности, расизма, дискриминации женщин, мизантропии, авторитарности и социальной безграмотности, которые всплывают иногда в кругах глубинных экологов. С другой стороны, такое восприятие обеспечивает надёжную альтернативу традиционно левому пренебрежению экологическими вопросами, или его более современному варианту - чисто утилитарному, реформистскому природоохранному мышлению.

Я совершенно убеждён в том, что нам придётся "сделать более зелёными левых и более левыми - зелёных", если мы хотим действительно эффективно защитить Землю. Поэтому я считаю этот диалог таким важным.

http://livasprava.info/index.php?option=com_content&task=view&id=308&Itemid=80