Атомизация — вероятно, наиболее характерный признак современного российского общества. Помните начало 1990-х годов, когда в результате освобождения цен все резко вздорожало? Казалось бы, в такой ситуации естественно было бы ожидать появления разветвленной сети потребительских кооперативов, которые закупали бы товары напрямую, минуя многочисленных посредников. Но таких примеров мы почти не знаем. Распался не только Советский Союз, распалась социальная ткань: большинство граждан предпочло решать свои проблемы не сообща, а самостоятельно. Выплыл — молодец, умница, истинный представитель "эгоист дженерэйшн".Нет — значит слабак, поделом тебе!

Кому-то такая модель нравится. Кому-то — как автору этой статьи — она кажется неэтичной и даже попросту неэстетичной, некрасивой. Но речь пойдет не об этом. И не о том, как и почему российское общество дошло до жизни такой. Замечу только, что человек по природе существо социальное, и вытравить из него эту социальность не так-то легко. Ни одно человеческое сообщество не может существовать в условиях неограниченной конкурентной войны всех против всех. Сама жизнь учит людей, что отстаивать свои права и интересы все же лучше, удобнее и эффективнее сообща.

Вот почему разрушенное, атомизированное общество имеет свойство со временем восстанавливать, регенерировать разорванные связи — самоорганизовываться. Нужда в коллективных действиях острее всего ощущается в экономической сфере, где сам тип отношений заставляет работников отстаивать свои интересы и в этом смысле противопоставлять себя администраторам, хозяевам и стоящей за ними и над ними Властью.

Мировое профсоюзное движение в кризисе

Классическая форма объединений наемных работников — профсоюзы. Их роль и функции на протяжении последних 100 лет постепенно менялись. В XIX — начале XX века, когда еще в понятие "рабочая культура" вкладывалось вполне определенное содержание: особые ценности, особый взгляд на мир — противостояние мира работников и мира хозяев казалось чем-то естественным. Особенно решительно разделяли эти миры синдикалистские профсоюзы. "Рабочий класс и предпринимательский класс не имеют между собой ничего общего", — говорилось в преамбуле к принятой в 1905 году Конституции североамериканского профцентра "Индустриальные рабочие мира" (ИРМ). В том же духе была выдержана знаменитая Амьенская хартия (1906) французской Всеобщей конфедерации труда (ВКТ). Борьбу на производстве эти объединения разворачивали не только вокруг таких вопросов, как уровень зарплаты или продолжительность рабочего времени: нередко работники добивались установления рабочего контроля над предприятием или даже полного перехода его в их руки.

Следствием утвердившейся на Западе во второй половине XX столетия модели кейнсианского государства "всеобщего благоденствия" стала концепция социального партнерства. Государство взяло на себя роль посредника в диалоге между предпринимателями и профсоюзами. Стабильный экономический рост после Второй мировой войны заставил общество поверить в то, что материальное положение людей труда можно улучшить и без кардинальной смены социальной системы. К чему выбивать в острой борьбе то, что проще получить через диалог и компромисс Смена приоритетов повлекла за собой трансформацию организационных принципов: все основные вопросы стали решаться профсоюзными лидерами и экспертами, т. е. теми, кто готовил и проводил переговоры с социальными партнерами, а активность рядовых работников ограничивалась уплатой членских взносов.

К концу XX века в результате всемирного поворота к неолиберализму и глобализации возникла совершенно новая ситуация. "Кейнсианский компромисс" — это негласное соглашение между социальными партнерами — приказал долго жить. Глобальная конкуренция заставляет предпринимателей любой ценой снижать производственные издержки. В поисках более дешевой рабочей силы, менее жестких социальных или экологических ограничений хозяева часто сворачивают производство и переносят его на "периферию", в государства третьего мира. Отвыкшие отстаивать интересы работников профсоюзы оказались к этому не готовы. В результате лидеры профдвижения на Западе нередко соглашаются на сокращение рабочих мест, продление рабочего дня, уменьшение зарплаты (как это имело место недавно на "Фольксвагене", "Аэробусе", в "Алиталии" и т. д.). Более радикальные предложения (введение одинаковой минимальной зарплаты по всему миру, организация солидарных выступлений повсюду, где действует та или иная многонациональная фирма, концерн) обычно не встречают поддержки профсоюзной бюрократии. Но и отстаивать интересы работников, оставаясь в привычных рамках социального партнерства, ей сегодня уже не удается. Предприниматели не столько ведут равноправный диалог, сколько выкручивают своему контрагенту руки, шантажируя его делокализацией.

Люди все больше разочаровываются в профсоюзах — выходят из них или предпочитают вовсе не вступать в эти бессильные ныне структуры. Во Франции, к примеру, в профсоюзах сегодня состоят лишь от 7 до 8% наемных работников! Среди людей наемного труда все больше становится тех, кто понимает, что нужно искать новые организационные формы и новые методы отстаивания своих прав.

Российские профсоюзы: кризис без подъема

Если профдвижение в развитых индустриальных странах, прежде чем оказаться в сегодняшнем кризисе, долгие годы находилось на подъеме, то российские профсоюзы этим похвастаться не могут. В советские годы ВЦСПС и его структуры были фактически государственными органами и даже не помышляли о том, чтобы противостоять администрации — ни "конфликтно", ни "партнерски". Нынешнее же крупнейшее профобъединение, Федерация независимых профсоюзов России (ФНПР) — это во всех отношениях прямой наследник ВЦСПС.
Помимо ФНПР, в России имеется ряд альтернативных или "свободных" профсоюзов: Всероссийская конфедерация труда, Конфедерация труда России, "Соцпроф", "Защита труда", а также отдельные союзы по отраслям, группам предприятий и т. д. Но и они чаще всего не могут рассматриваться как настоящая альтернатива ФНПР, поскольку большинство из них ориентируются на крупные западные тред-юнионистские объединения с их (уже сильно дискредитированной) идеологией социального партнерства.

Суммируя опыт рабочих выступлений в России за последние 15 лет, следует признать, что профсоюзы как защитники интересов наемных работников в их борьбе против сокращения производства и закрытия предприятий, за повышение зарплаты, против ухудшения условий труда и т. п. весьма часто оказывались совершенно несостоятельны. ФНПР в 1990-х годах всячески старалась удержать народные выступления против многомиллиардных долгов по зарплате "в цивилизованных рамках". В 2000-х годах Федерация полностью принимает логику неолиберальных реформ, оговорившись, что собирается придать им "более социальный" характер. ФНПР заключает соглашения с партией "Единая Россия" (2004) и властями, участвует в разработке антисоциальных реформ в области трудовых отношений, социальных льгот, образования и т. п., лицемерно сокрушаясь по поводу того, что "многие из осуществляемых в стране и важных для общества реформ, к сожалению, не подкреплены в должной мере адекватными действиями в сфере роста трудовых доходов населения" [1].

Трогательную заботу об интересах "работодателей" проявляют и многие новые, "альтернативные профсоюзы". "Особо хочу подчеркнуть, что нашей главной задачей является не отрывание у компании Ford какого-нибудь жирного куска, а переговоры... — словно извиняется лидер профсоюза автомобильного завода "Форд" во Всеволожске А. Этманов. — Наши рабочие делают все возможное, чтобы компания получала прибыль. При этом мы не требуем делиться этой самой прибылью. Хотелось бы, чтобы Ford, имея доход от Focus, не забывал про рабочих, которые делают машины. Ведь это и есть настоящее социальное партнерство" [2].

По сути профлидеры в том, что касается забастовочной и вообще протестной активности трудящихся, являются сегодня сдерживающей силой. Позицию руководства ФНПР и ее отраслевых союзов ясно выразил председатель Горно-металлургического профсоюза России Михаил Тарасенко: "Забастовка — как атомная бомба. Все знают, что она есть, но после Нагасаки ее, слава богу, против людей не применяли. Само ее существование очень часто остужало горячие головы, заставляло садиться за стол переговоров. Забастовка — тоже крайнее средство, нежелательное для применения. Но глухой к требованиям работников собственник должен знать, что у нас есть это оружие" [3]. Когда так рассуждали лидеры западных профцентров в эпоху "государства благоденствия", их еще можно было понять. Сегодня все это пахнет капитулянством. Тот, кто еще до начала борьбы заявляет о своем нежелании вести ее, — заранее проиграл.

"Дни протеста" и "всеобщие забастовки" горняков и бюджетников профсоюзы организовывали так, чтобы ущерб от акций был минимальным, и немедленно их сворачивали, как только процесс грозил выйти из-под контроля ФНПР. Новые профсоюзы нередко оказываются еще менее решительными, чем официалы. В течение нескольких лет альтернативный профсоюз уже упоминавшегося процветающего автомобильного завода "Форд" во Всеволожске выступал с требованием повысить зарплату рабочим, выплачивать компенсации, надбавки за вредность и т. п. Активисты не раз угрожали забастовкой, но провести ее долго не решались. Попытка организовать "итальянскую" стачку привела лишь к увольнениям. Наконец, 14 февраля 2007 года профсоюз начал бессрочную забастовку, однако… прекратил ее на следующий день, поскольку администрация согласилась на переговоры. Но одно дело вести их во время стачки и совсем другое — когда она уже закончилась. Профсоюзу пришлось в целом принять условия "работодателей", да еще и включить в колдоговор пункт, обязывающий коллектив в течение года воздерживаться от забастовок. Многие рабочие остались этим недовольны и требовали на общих собраниях возобновить стачку, но профсоюз не пошел на нее. Возможно, его лидеры попросту испугались неподконтрольной им инициативы снизу, а возможно, им не хватило смелости, решимости идти до конца (что есть отличительная черта бюрократа, будь он из государственных структур или из профсоюзных).

Формы и методы самоорганизации работников

Недовольство политикой профсоюзов побуждает наемных работников искать другие методы борьбы — коллективные или индивидуальные.

С самодеятельными акциями и выступлениями власти и предприниматели сталкиваются постоянно, но число их оценить трудно. Никакой статистики на сей счет не ведется. Часто даже трудно определить, что именно произошло и как следует классифицировать то или иное протестное действие. Тем не менее выявить основные тенденции, характер таких выступлений вполне можно.

Зная положение в других странах, можно предположить, что и в России самая распространенная форма самодеятельного рабочего протеста — это нарушение производственного процесса или, пользуясь страшным для уха советского человека словом, "саботаж".

Американский радикальный социолог Мартин Спроус называет саботажем "все, что ты делаешь на работе, но чего, собственно, делать не должен". В своей книге [4] он приводит более сотни вариантов такого рода действий и утверждает, что саботаж имеет место практически во всех отраслях экономики. Спроус считает это "неизбежным и адекватным проявлением недовольства" характером и условиями труда и "одним из средств давления на работодателя". "Истории, включенные в книгу, — пишут издатели немецкого перевода этого труда, — весьма разнообразны, как и характеры действующих лиц, трудовые ситуации: упаковщики и рабочие на конвейере нарушают работу механизмов; работники розничной торговли занижают цены и похищают товары; в отеле служащие часами прячутся в роскошных апартаментах и смотрят там телевизор… Программист выводит из строя сервер крупного банка… курьеры в знак протеста против навязывания им униформы устраивают “стачку грязнуль”".

По понятным причинам, в подавляющем большинстве случаев такие действия осуществляются анонимно и очень редко обсуждаются в печати. Советские рабочие за десятилетия накопили поистине огромный опыт "саботажа": от полумифического "вредительства" в сталинские времена до реальных "прогулов" и "хищений" в брежневские. Смена форм собственности мало что изменила.

Типичный случай: на одной из московских фирм (название мы, естественно, не приводим) установили сложнейшую японскую электронную систему контроля рабочего времени стоимостью четыре миллиона долларов. Она фиксировала время, затрачиваемое работником на каждую операцию, — своего рода электронный погоняла. Закончилось это тем, что кто-то попросту влил в нужные места немного соленой воды и вывел систему из строя [5].

Чаще всего такие акты совершаются работниками индивидуально. Попытки организовать стачку, т. е. коллективное действие, встречаются куда реже. В анархо-синдикалистской газете "Черная звезда" [6] приведен такой случай. Верстальщик, работавший в московской рекламной газете, неоднократно жаловался на перегрузку, но администрация, экономившая на зарплате, не торопилась расширять штат. "…Понял, что больше не могу. Не только потому, что сил нет, но и потому что я — человек, а не скотина". На предложение одновременно "заболеть" и сорвать выход номера ("пусть научатся уважать людей") напарница ответила отказом, мол, "это не для нее". Нет так нет — верстальщик доделал то, что ему было велено, и ушел домой… Однако "когда после праздников пришел начальник, на моем компьютере не нашлось не только наполовину сделанного номера, но и даже шаблона под него. Стерся номер каким-то образом".

Случается, что доведенные до отчаяния работники выбирают путь физического воздействия на руководителей. Так, рабочие на стройке горнолыжного курорта под Петербургом, которую вела компания "Русский стиль", неоднократно жаловались на отсутствие отопления и горячей воды в вагончиках, постоянные переработки, задержки зарплаты. Прораб на протесты отвечал так, что иначе как издевательством это нельзя было назвать. Однако после того как неизвестные с ним "поговорили", условия труда улучшились и долги за полгода были выплачены [7].

К категории "саботаж" нередко относят и действия, направленные на снижение темпа производства: работа строго по правилам, отказ выполнять сверхнормативные или сверхурочные задания и т. п. Это требует уже групповых усилий. В прошлом году в одном из цехов петербургского завода "Арсенал" произошел такой случай: поступил срочный заказ. "Люди потребовали повышения расценок (нормо-часов). Сначала над ними смеялись. Потом угрожали и запугивали. Очень важно было, что рабочие держались вместе, хотя поначалу инициатива исходила от нескольких человек, но их поддержал весь цех, и требования к начальству, пришедшему “разбираться”, исходили не от небольшой группы активистов, а от всех рабочих. Когда через месяц заказ не был выполнен и стало ясно, что выполнен не будет, начальство пошло на попятную. Расценки были повышены! Только после этого рабочие приступили к работе над заказом" [8].

Наиболее масштабной формой внесистемного протеста работников, несомненно, является стихийная или так называемая "дикая" забастовка, которая проводится без санкции и без участия официального или "альтернативного" профсоюза. Такие выступления в современной России происходят нечасто, поскольку профсоюзы делают все, чтобы удержать рабочее движение под своим контролем. В этом смысле характерно высказывание, прозвучавшее в выступлении заместителя председателя профкома шахты "Есаульская" Г. Грушко на профсоюзном семинаре в Кузбассе: "Для меня как профсоюзного лидера стихийная забастовка — личное поражение. То есть ситуация вышла из-под контроля. Если рабочие правы, то стихийную забастовку необходимо возглавить" [9].

Профсоюзам чаще всего удается "перехватить" стихийное выступление. Одна из возможностей — его "прикрыть" и возглавить. Затем можно начать переговоры от имени бастующих и заключить компромиссное соглашение, на которое те изначально не пошли бы. На том же семинаре представитель кузбасского профсоюза медиков описала, как это происходит: "Забастовали 40 санитарок родильного дома. Мне сообщили в 3 часа дня. Я сообщила в газеты, на телевидение, чтобы привлечь внимание. Пришли на следующий день к главврачу — там на нас заорали. Начала действовать система устрашения: всех уволить, на бирже санитарок всегда найдем. К юристу — как уволить Он: профсоюз там — все вопросы к профсоюзу. Акция была стихийная, не забастовка. Я им говорила, что не упоминайте это слово. Главная задача была — оградить от карательных мер. Вышли на переговоры. Части работников выплатили за 1,5 месяца". Остальные вышли на работу, не солоно хлебавши.

Другой пример — знаменитая "рельсовая война" шахтеров 1998 года. Тогда представители профсоюза угольщиков согласились с условиями правительства, которое обещало в обмен на прекращение стихийной блокады железных дорог выплатить часть долгов по зарплате, причем очень незначительную. Сотни шахтеров в городе Шахты отказались признать такое решение и объявили, что продолжат борьбу, пока все их требования не будут выполнены. Но не получив поддержки своих более сговорчивых товарищей, бунтари в конце концов вынуждены были сдаться.
Иногда работники, устав от пассивности и соглашательства профсоюзного комитета, устраивают перевыборы и вводят в него радикально настроенных людей, готовых реально отстаивать интересы коллектива. Во время стачки на Ясногорском машиностроительном заводе (конец 1998-го — середина 1999 года) рабочие выбрали новый профком, который действовал заодно со стачкомом. Но, как и следовало ожидать, вышестоящие профсоюзные структуры не только не оказали рабочим никакой поддержки, но позволили администрации впоследствии выдавить активистов с завода.

Ясногорская стачка — наиболее яркий в современной России пример самоорганизации рабочих. Подняться на борьбу людей заставила огромная задолженность по зарплате и угроза закрытия завода. Стачкой руководило регулярное собрание всего заводского коллектива — случай достаточно редкий. Работники заняли предприятие, взяли под свой контроль склад готовой продукции и организовали охрану завода. Но пустить производство они так и не сумели, как не сумели увлечь за собой рабочих других предприятий города. Во время стачки люди выживали за счет огородов. Многие были вынуждены возить овощи на рынки в другие города и, соответственно, пропускать собрания, дежурства по охране завода. На вопрос, почему бы им не организовать вывоз продукции сообща, установив очередность, рабочие отвечали, что чувствуют себя членами коллектива только на предприятии, а вне его абсолютно разобщены (явление, характерное для индустриального общества). Постепенно копились усталость и апатия, все меньше людей приходило на общие собрания, и, в конце концов, летом 1999 года стачкому пришлось пойти на компромисс с администрацией [10]. Долги по зарплате были частично погашены, но через короткое время стали накапливаться снова. В 2006 году сообщалось, что группа рабочих Ясногорского завода организовала голодовку, поскольку им задолжали зарплату за два года [11].

Самоорганизация часто связана с появлением неформальных лидеров, на которых администрация в первую очередь обрушивает репрессии. Поэтому нередко участники выступлений скрывают их имена, а переговоры с хозяевами ведет большая группа работников, а то и весь коллектив. Бастовавшие весной 1999 года строители-монтажники московского МУ-4 "Мосэнергомонтаж" вообще не стали создавать официальный стачком, чтобы не ставить активистов под удар [12]. В других случаях, как в Ясногорске или на заводе "Ростсельмаш" в начале 1990-х годов, стачком создавался, но действовал, выполняя конкретные поручения общего собрания, которое и принимало основные решения по всем вопросам (формулировало требования, определяло формы и методы борьбы, контролировало ход переговоров с администрацией).

Одна из серьезных проблем рабочей самоорганизации — что делать с органами, стихийно возникающими в ходе тех или иных выступлений. С одной стороны, такие органы, превратившись в постоянные, имеют обыкновение быстро бюрократизироваться. С другой — чтобы действовать эффективно, необходимо накапливать опыт, осуществлять постоянный контроль за администрацией "в мирное время", с тем чтобы можно было быстро пресечь любое посягательство на интересы работников.

В начале 1990-х годов возникла идея сделать такими постоянными органами Советы трудовых коллективов, но эти структуры оказались нежизнеспособны. Были попытки сформировать постоянные рабочие или стачечные комитеты, которые функционировали бы не только во время забастовок. В качестве примера можно назвать рабочий комитет завода "Ростсельмаш", который вел борьбу против массовых сокращений и распродажи оборудования. "Наша организация существует официально с 1994 года, — рассказывали члены комитета в интервью одному из немецких левых изданий. — Существовал свободный профсоюз, все время говорили о создании рабочего комитета, и в 1996 году он был создан". "Борьба на нашем предприятии… началась с конца 1993 года. С тех пор мы провели множество собраний, как на уровне всего завода, так и отдельных цехов, несколько раз выдвигали требования к генеральным директорам… Последним требованием было допущение постоянного рабочего контроля на предприятии. К сожалению, мы не смогли его добиться" [13]. Пассивность большинства работников, которые постепенно перестали поддерживать рабочий комитет, привела к тому, что к концу 1990-х тот был разгромлен.

Заметим, что примеры "Ростсельмаша" и Ясногорского машиностроительного завода со всей очевидностью доказывают, что обвинения в эгоизме, которые предприниматели и власти нередко выдвигают в адрес рабочих, защищающих свои права и интересы, совершенно несостоятельны. В этих, да и во многих других случаях наемные работники выдвигали не только экономические, но и более широкие социальные требования. Они боролись за спасение своих предприятий, сохранение рабочих мест, против эгоистической хозяйственной политики владельцев и администрации. Ведь даже если то или иное производство в условиях свободного рынка оказывается нежизнеспособным, это не значит, что его можно просто закрыть и выбросить людей на улицу. Меж тем именно так склонны поступать многие собственники.

Угрозы институционализации

В начале 2000-х годов все чаще на базе нарождавшихся в ходе стихийных выступлений структур стали, как во времена кузбасских стачек конца 1980-х, возникать "альтернативные" профсоюзы или квазипрофсоюзные организации, т. е. снова наметилась тенденция к институционализации протестного движения. Так, в Мурманской области в сентябре 2004 года горняки, которых не устраивала соглашательская позиция профсоюза, стихийно создали Союз рабочих с целью объединить людей "для противостояния произволу работодателей и их помощников, для большей возможности защищать свои права и интересы". Союз организовал в июле 2006 года успешную "итальянскую" стачку (работу строго по правилам) на ОАО "Апатит". С самого начала Союз создавался как максимально неформальная, децентрализованная и автономная структура, без освобожденных функционеров. "Независимость групп, — сообщил в интервью газете Марксистской рабочей партии "Левый поворот" один из представителей Союза, — обусловлена в основном спецификой различных предприятий, поверкой принципом самоуправления и безопасностью всего движения в нашей полицейской действительности… Это не означает, что мы не взаимодействуем. Напротив, мы постоянно держим друг с другом связь, консультируемся, следим за действиями групп, при обращении оказываем помощь". Пока эта неформализованная структура демонстрирует завидную устойчивость. Но недавно ее лидеры объявили, что "не исключают, что структура организации может измениться". Допускают они также участие Союза в предстоящих выборах, а это предполагает строгую формализацию.

Новообразующиеся профсоюзы чаще всего стараются примкнуть к уже имеющимся профсоюзным объединениям. Это объясняется стремлением первых обрести какое-то "прикрытие", заручиться в борьбе с начальством или местными властями поддержкой извне. Характерна в этом отношении широко освещавшаяся в левых изданиях [14] история группы молодых рабочих из города Шелехова (Иркутская область). В 2005 году они начали выпускать самиздатовскую газету и раздавать ее на местном алюминиевом комбинате. В конце концов распространители были задержаны охраной предприятия. Реакция администрации и местных правоохранительных органов была предсказуемой — запугивание и преследования. Тогда активисты решили оформить ячейку "альтернативного" профобъединения — Сибирской конфедерации труда (СКТ). И очень скоро характер материалов в издаваемой ими газете разительно изменился: вместо призывов к классовому сопротивлению и созданию новых рабочих объединений на основе общих собраний в ней стали появляться статьи, рекламирующие альтернативные профсоюзы [15].

Этот пример показывает, что путь институционализации, пусть и в форме альтернативного профсоюза, для рабочего движения вряд ли является перспективным. Ведь идеология альтернативного профдвижения в современной России предлагает весьма узкий выбор между социальным партнерством тред-юнионизма (даже наиболее радикальное из таких профобъединений — СКТ — закрепляет этот принцип в своем уставе [16]) и политической ангажированностью, т. е. следованию в фарватере той или иной политической партии. Причем нередко эти альтернативы оказываются лишь двумя сторонами одной медали. "Понятно, что политические партии, — замечает представитель независимого профсоюза тольяттинского завода "Джи-Эм Автоваз" П. Тардов, — не могут висеть в воздухе: им надо опираться на что-то материальное, нужна связка с “электоратом”, опора на целевые сегменты социума, прослойки и даже классы… Рабочие тоже часто нуждаются в заступничестве на разных уровнях, лоббировании интересов при принятии законов, участии в их проблемах депутатов и влиятельных политиков. В общем, наличие взаимной заинтересованности очевидно". Формы же взаимодействия, по мнению Тардова, зависят "от роли, которую стороны готовы играть: честных партнеров (разделяющих общие цели и ценности), любовников на одну ночь (использующих друг друга в эгоистичных краткосрочных интересах) или “дам полусвета”. В последнем случае, правда, стоит помнить правило профессии и требовать деньги вперед!" [17]

Анархо-синдикалистская альтернатива

О перспективах самоорганизации как форме объединения российских работников, отстаивающих свои права, судить сегодня рано. Ведь у нас до сих пор считается нормальным, что важные решения (о проведении акции, ее тактике и т. п.) принимаются профкомом, а трудовой коллектив лишь ратифицирует их. Как бы то ни было, можно констатировать, что заметная часть российских работников, причем самых разных категорий и отраслей, явно тяготеет к независимым формам солидарного отстаивания своих прав.

Институционализация этих форм, наблюдаемая сегодня активизация альтернативных профсоюзов — это, как представляется, возврат к принципам социального партнерства, во многом себя скомпрометировавшим. Беда организаций тред-юнионистского типа — отрыв активистов от рядовых работников, которых они представляют. С другой стороны, отсутствие всякой организации, полная стихийность также не способствуют успешному отстаиванию работниками своих прав.
Единственное, как представляется автору, течение в рабочем движении, которое предлагает или хотя бы пытается предложить выход из этого организационного тупика, — анархо-синдикализм [18]. Анархо-синдикалисты выступают против социального партнерства, за возвращение к традиции, когда работники противопоставляют себя предпринимателям и властям. Представители этого направления считают, что в нынешних условиях засилия неолиберализма и все нарастающей глобализации возможности чисто профсоюзной экономической борьбы (за повышение зарплаты, улучшение условий труда, сохранение рабочих мест и т. п.) ограничены. По их мнению, в рамках существующей социальной системы кардинально улучшить положение работников невозможно; пока сохраняется капитал, сохраняются и возможности для его "бегства", переноса производства в другие страны. Поэтому анархо-синдикалистские рабочие союзы ведут борьбу не только за улучшение экономического, социального и интеллектуального положения трудящегося класса, но и за переход средств производства в руки трудящихся и всеобщее самоуправление [19] , т. е. фактически за новое общество. Иными словами, анархо-синдикалистский рабочий союз — это не просто профсоюз, но профсоюз с идеологией. Борьба за выполнение "частичных требований" работников для него — это способ пробудить дремлющую в людях социальность, способность к самоорганизации, помочь им приобрести опыт коллективного отстаивания своих прав и интересов и таким образом подготовить их к самоуправлению. Стачку анархо-синдикалист расценивает не как "последнее средство", а как своего рода "социальную гимнастику".

Анархо-синдикалистская организация обходится без освобожденных, платных функционеров, без бюрократии. Опирается она на общие собрания работников. Анархо-синдикалисты видят перспективу в развитии и радикализации независимых рабочих выступлений, расширении масштабов самоуправляющихся рабочих выступлений, в ходе которых все решения принимаются опять же на общих собраниях.

Мировой анархо-синдикализм объединен в Международную ассоциацию трудящихся (МАТ), которая была образована в 1922 году. В ряде стран ее секции традиционно пользуются влиянием, ведут упорную стачечную борьбу. Так, в 2005 году входящая в МАТ испанская Национальная конфедерация труда выиграла забастовку крановщиков в Севилье, которая продолжалась 119 дней! [20] В большевистской России ни о каком анархо-синдикализме и помыслить было нельзя. Сейчас в стране существует небольшая анархо-синдикалистская организация, которая издает газету "Черная звезда" и журнал "Прямое действие", ведет агитацию на различных предприятиях Москвы, Санкт-Петербурга и других городов. Ее основная задача — знакомить российских рабочих с опытом и методами анархо-синдикализма и тем самым помогать им объединяться для отстаивания своих интересов.

[1] Отчетный доклад Генерального совета ФНПР VI съезду ФНПР, ноябрь 2006 года [http://www.fnpr.org.ru/default.phpcat=27&nid=1835].

[2] http://auto.mail.ru/articleid=22226

[3] Человек и труд. 2001. № 2.

[4] Sabotage in the American Workplace. Anecdotes of Dissatisfaction, Mischief and Revenge / Ed. by Martin Sprouse. San Francisco, 1992.

[5] Прямое действие. 1999. №15/16. С. 5–6.

[6] Черная звезда. 2006. № 12. С. 5.

[7] Там же. С. 7.

[8] Там же. С. 1.

[9] http://www.warwick.ac.uk/fac/soc/com...a/seminar1.doс

[10] Новое рабочее движение. Информационный бюллетень. 1999. № 2. Февраль. С. 2–3; № 3. Апрель. С. 1–3; № 4. Сентябрь. С. 1–2.

[11] http://beon.ru/news-politics-society...nei-read.shtml

[12] Новое рабочее движение. 1999. № 4. Сентябрь. С. 2–3.

[13] Kapitalismus und Widerstand im Osten. Antikapitalistischer Widerstand in Russland und der Ukraine. Berlin etc., 2001. S. 31–32.

[14] См.: http://ru.indymedia.org/newswire/dis...992/index.php; Левый поворот. 2006. № 16. Ноябрь.

[15] См. номера газеты «Шелеховский рабочий» на сайте: http://www.avtonom-irk.mahost.org/prints.htm.

[16] См.: http://www.syndikalist.narod.ru/u_solidarn.htm.

[17] http://www.marksizm.info/content/view/2077/33/

[18] Подробнее об истории анархо-синдикализма см.: Дамье В. В. Забытый Интернационал. Международное анархо-синдикалистское движение между двумя мировыми войнами. Т. 1, 2. М., 2006–2007; его же. Анархо-синдикализм в ХХ веке. М., 2001.

[19] См.: I.W.A. Principles, Aims and Statutes of International Workers Association. Sydney, 1983.

[20] См.: http://www.kras.fatal.ru/news/2005/09/01.htm.

Опубликовано: "Отечественные Записки", 2007. №4 (37)

http://www.strana-oz.ru/?numid=38&article=1507