Публикуем перевод текста из недавно вышедшего сборника критических статей и материалов "Der Erreger", перепечатанного на немецкоязычном ситуационистском сайте. Хотя текст написан не анархистом, он, как нам представляется, содержит важные моменты для понимания фашизации, происходящей в современном мире под флагом "чрезвычайной ситуации" в связи с объявленной ВОЗ "пандемией".

«Ни один человек не может быть единственным разумным в окружении тысячи идиотов, потому что разум возникает только там, где разумные люди спорят и дискутируют друг с другом» (В. Порт)

Обильная добыча безумия

Государственная борьба с эпидемией предстает как безумие. Но разве не следует в принципе доверять инструментальной рациональности государственного действия?

В конце концов, государство, как идеальный совокупный капиталист, должно – в конкуренции с другими государствами и их национальными капиталами на мировом рынке – обеспечивать и поддерживать условия накопления капитала.

Буржуазная нечистая совесть в лице Веймарского окружного суда уже метко определила эти меры как беспрецедентную в истории атаку государства на сами основы общества. Даже в анализе рисков федерального правительства «Пандемия вируса Modi-SARS», где предполагалось 7,5 миллионов смертей, не предусматривалось запретов на контакты и локдаунов.

Тот факт, что государство определяется буржуазными отношениями, оказывается исторически преходящим ввиду кризиса процесса накопления капитала и деструктивности сверхпозитивных правовых норм. Буржуазно-демократическое государство переходит в более авторитарную форму.

Современное демократическое государство социально-технически умиротворяет социальные противоречия интересов индивидов и классов посредством формализации и интеграции. Интегрируя их в государственные организации, у них вырывают зубы. В этих организациях материальные интересы либо полностью нейтрализуются, превращаясь в формальное и безобидное право на высказывание, – либо признаются и представлены в объективированной форме. В этом случае, их можно ограничить государствообразующей нормой: партийно-политическое участие доступно только ценой реализма – следует «повзрослеть» и признать государственные резоны. Партии созревают для «правительственной ответственности», нейтрализуя свои критические элементы, которые выходят за пределы данности: сторонники «реальной политики» берут верх над сторонниками «фундаментальной оппозиции». В ходе этого возникают «народные партии» как деидеологизированные и интегрированные массовые организации.

Борьба за заработную плату тщательнейшим образом узаконена и, таким образом, приведена в контролируемую форму; неподконтрольные бунтарские элементы криминализуются. Демократическое правовое государство реагирует на неинтегрированные и криминализованные конфликты, как и любое другое государство – посредством авторитарных мер контроля и безопасности.

Вместо наемных работников, но от их имени борьбу за заработную плату ведут профсоюзы. При этом предполагается и признается учет интересов капитала. Требования повышения зарплаты должны соизмеряться с успехом капитала: они не должны деструктивно влиять на его накопление.

О тех, кого временно или на протяжении длительного периода невозможно подвергнуть эксплуатации, заботится социальное государство. Тем самым оно превращает существующую классовую зависимость наемных работников, на которую может критически опереться бунтарское сознание, в отдельные случаи побитых судьбой граждан.

Институт демократических выборов узаконивает государство и его правящий персонал в отношении гражданина, который своим участием в выборах формально одобряет делегирование им осуществления власти и, как индивид, сугубо добровольно подчиняется государственному резону.

Столкнувшись с явными кризисами, государство пытается вмешаться в "естественный" процесс накопления капитала, в первую очередь затем, чтобы, сохраняя систему, сдержать последствия кризиса, чтобы сохранить систему, распределить их тяготы среди класса наемных работников или переложить на другие страны. Вмешательство государство носит реактивный характер. "Естественность" процесса не поддается всеобъемлющей плановой рациональности; точно определяемого общего интереса не существует. Функции идеального совокупного капиталиста государство может выполнять лишь на основе гипотез, интерпретаций и предвидения последствий вмешательства в процессе проб и ошибок. Государство пытается противостоять ситуационной неопределенности, создавая планирующую бюрократию, которая раздирается внутренними конфликтами интересов и порождает нарастающую внутреннюю динамику выношенных в ней социально-технократических стратегий управления кризисом. Бюрократизирующий государственный аппарат обычно имеет тенденцию расширять дисциплинарные методы, вызывает «инволюцию» гражданско-правовых институтов, сохраняя при этом их внешний формально-правовой вид.

Капитализм как всемирная система переживает кризисы с 1970-х годов; условия накопления капитала ухудшаются. Кризисы наступают «все быстрее: долговой кризис, кризис сберегательных касс, всемирный кризис начала 90-х годов, валютные кризисы 1997–1998 гг. (Юго-Восточная Азия, рубль, Латинская Америка), кризис dot.com, наконец, глобальный кризис с 2006 года». Надувание пузыря финансового капитала – это симптом всемирного перенакопления капитала, в результате чего вся система в целом становится все более подверженной кризисам. Тем самым обостряются конфликты интересов между государствами, между фракциями внутри капитала отдельных стран, а иногда и классовые конфликты. Чтобы лавочка не развалилась под ударами все более обостряющихся кризисов, в прежде буржуазно-демократических государствах увеличиваются размах и правовое разграничение авторитарных мер контроля и безопасности (не так давно можно было, к примеру, подивиться военно-полицейскими действиями в связи с встречей Большой 20-ки в Гамбурге).

В целом, в условиях кризиса, общие социально-технократические тенденции к дисциплинированию со стороны бюрократического государственного аппарата усиливаются, а сверхпозитивные правовые установления – гипотетически ожидаемые условия накопления капитала, которые государство должно обеспечить любой ценой – берут верх над буржуазно-либеральным содержанием права. Условия существования права порождают из себя самих его ликвидацию.

Локдаун и блокирование контактов – таков с энтузиазмом перенятый здесь путь китайского авторитарного государственного капитализма. И ему следуют тем более лихорадочно, что никто не желает остаться в стороне в конкуренции с другими монополистами на насилие в деле параноидального управления кризисом.

Дело обостряется распадом буржуазной инструментальной рациональности, в соответствии с которой государственный персонал должен подготавливать и осуществлять государственное вмешательство: гипотетическое конструирование общего интереса, диагностика проблемы, предвидение последствий действий.

Так же как развертывание капиталистических отношений нечистотами спустило на историческую сцену буржуазию и ее рациональность на историческую сцену, так и сотрясаемый все более частыми и сильными кризисами капитал, его разрушительные силы, тотально сгущающиеся против чувственности, счастья и красоты природы, – силы, которые требуют все более истерической идеологической маскировки, – и выделение бюрократической социальной технократии порождают его собственный распад. Так распадается прогрессивная субстанция буржуазной инструментальной рациональности. Это порождает маски параноидальных персонажей. Упрямая мания технического контроля у бюрократических функционеров с их фрагментированным сознанием превращается в безумие, как только объект ускользает или актер и объект становятся неразличимы.

Вызванного вирусами конца света (MERS, SARS, свиной и птичий грипп), неоднократно возвещаемого в прошлом, регулярно не происходило; в паническую жажду гибели всегда вносилась своевременная поправка, и через пару недель об этом никто уже и не вспоминал. Но сегодня все по-другому: вещуны апокалипсиса с самого начала определяют политические решения. С появлением государственного вирусолога Дростена и вилеровского Института Роберта Коха тревожно-апокалиптический прогноз был узаконен. Головокружительным образом критерии авторитарной борьбы с эпидемией формулируются в сослагательном наклонении (система здравоохранения может рухнуть, если мы этого не...). Государственный персонал поддался герметичному взгляду на мир, при котором критерии подтверждаются ретроспективно как самоисполняющееся пророчество, если – по причинам, которые он же сам и создал – капиталистическая система здравоохранения оказывается действительно временно перегружена в конкретном регионе (все было бы намного хуже, если бы мы не...).

Основанием для паники служат сами по себе ничего не говорящие числа тестов, которые никак не соотносятся с количеством тестов, заболевших с симптомами и тяжелобольных. Обнаружение фрагментов ДНК в лабораторных пробах, независимо от наличия симптомов заболевания, упрямо считают доказательством заражения. Непонятно каким образом определенные цифры умерших «от или с» коронавирусом объявляются как число героических жертв войны и служат завершающим обрамлением коронабесия.

Извлечь из этого пользу

Эта институционализированная иррациональность путает рукотворные плохие условия со стихийным бедствием и увековечивает идеологически-бредовое чрезвычайное положение. Между тем закрытие убыточных больниц продолжается. Перегрузка больниц, которой сейчас опасаются и которую следует рассматривать как оправдание авторитарной борьбы с эпидемиями, регулярно возникает в системе здравоохранения, урезаемой ради экономической эффективности и потому всегда находящейся на грани. Эта нестабильность системы здравоохранения, которая является нормальным явлением для здешнего демократического капитализма, взваливается, как проблема безопасности, на индивида, который должен похоронить себя дома.

В конечном счете, государство и капитал научаться конструктивно использовать эффекты своего авторитарного управления кризисом. «Мы» же, то есть, наемные работники, должны будем тогда потуже затянуть пояса… проявить сдержанность в своих требованиям… и т.д. Представляется благоприятная возможность для того, чтобы удешевить рабочую силу и повысить конкурентоспособность на мировом рынке: демонтировать социальные завоевания, повысить пенсионный возраст, снизить зарплату, увеличить трудовую нагрузку, усилить конкуренцию между наемными работниками вследствие растущей безработицы, осуществить чистку рынка в непродуктивных отраслях, которые и без того должны были бы загнуться. Сопротивления этому при «народном сообществе» а режиме кризисного управления ожидать не приходится. Люди станут еще более управляемыми.

Потому что коронабесие сплачивает «народное сообщество» – национальное единство. Любовь к государству и национализм, пестуемые в школе и воспитании дома, на заседании профсоюза, выборных или спортивных мероприятиях – это же естественные чувства здорового гражданина государства; это клей, скрепляющий народное сообщество. Все опираются на выборность правящих функционеров, и в качестве критики в лучшем случае жалуются на то, что ими плохо управляют. Любое событие или явление (погода, рождаемость, авиакатастрофы, кризисы евро, защита окружающей среды, движение за мир, желание учиться на истории и т. д.) связывается с нацией. Это также относится к вирусу как к проблеме здоровья народа, на которой основаны все сравнения между нациями: что «мы», немцы, делаем лучше или хуже других. Что делает немецкая экономика? Достаточно ли вакцины «у нас»? Должны ли «мы» открывать или закрывать границы и оставаться наедине с собой, чтобы не проникли иностранные мутации? И, в первую очередь, «национальное бедствие» служит оправданием для чрезвычайщины. А особенно красиво – это инсценировка вируса как национальной трагедии: праздник и час потрясений со Штайнмайером – поминовение «наших мертвых», которым пришлось умереть в одиночестве (что обычно и происходит в домах престарелых, тем более, при насильственной изоляции). Конечно, вскоре последуют корона-праздники, приспущенные флаги, минуты молчания в немецких школах, казармах и на стадионах, доступные в Интернете памятники. Сочинить ту или иную сентиментальную песню на эту тему – задача для толпы национальных деятелей искусства, ныне страдающих от неполной занятости.

Эти формы национальной обработки чудесным образом смешиваются с недавно возникшим и движимым страхом вирусным патриотизмом, который все сильнее заставляет массы присягать государственному курсу. Изолированный наемный работник научился ненавидеть своих конкурентов за место эксплуатации. Он научился подавлять свои инстинкты, обуздывать свои чувства, развивать в себе, как рабочей силе, ориентацию на самооптимизацию. С пропагандируемым вирусом-убийцей во враждебное сознание прорывается неконтролируемое. Чем сильнее страх, наполняющий человека, тем с большей готовностью он подчиняется официальной борьбе с эпидемией и становится её исполнителем-соучастником: с агрессивным морализмом, поддерживающим государство, он приветствует удары кнута и локдаун, преследует жалующихся и непослушных с факелом и вилами наготове.

В ответ на любую критику и указание на противоречия тут же следует морализаторский отпор. Если, например, сравниваешь число умерших «от и с» коронавирусом с количеством умерших от гриппа или от избыточного распространения устойчивых микробов в больницах, смущенно указывая на несоразмерность принимаемых мер, тебя немедленно начинают поносить как циника или того хуже. Но куда циничнее в самом худшем смысл слова яростно спекулировать на трупах, которыми обыкновенно никто не интересуется, чтобы оправдать локдаун, от которого в этой стране умирают сердечные и раковые больные, изолированные старики и люди с неустойчивой психикой, а по всему миру – умирают миллионы голодающих.

Народные уполномоченные по здравоохранению тут как тут

А что же левые? Можно было бы подумать о том, как использовать растущее отторжение государства и капитала, чтобы создать соответствующее настроения. Но тем, кто опасается этих левых, которые организованы в партии, газеты, фонды и традиционные союзы, нет нужды бояться. Организованные левые единодушно настроены конформистски и конкурируют с государством за лучшую программу вирусного управления.

Там, где происходят дискуссии или говорятся фразы о солидарности, где изрекают банальности в стиле «богатые становятся богаче, бедные – беднее», где критически комментируются катастрофические последствия кризисного управления, – там всегда действуют на основании оценки правительства, то есть в пределах того, что разрешено полицией. Даже там, где пробивается несмелая критика последствий принимаемых мер, одновременно одобряют мотивы критикуемых. Кто мог бы некогда подумать, что организованные левые перед лицом вируса гриппа целиком и полностью деградируют до положения сентиментальной социал-демократической шайки, худшим проявлением вредоносного духа которой предстает идея «Zero Covid»?

Многие левые, бывшие до сих пор скрытыми поклонниками государства и националистами, могут теперь с облегчением сбросить свою маску. Но в первую очередь левый морализм цепляется за авторитарное государство. Морализм заменяет критику и практику. Левый импотентный прагматизм избавляет от трудности размышлений о том, как можно изменить это общество. По большей части это результат постмодернистской идеологии, распространившейся среди левых. Под властью этой идеологии рассыпались понятия критической социальной теории. А там, где отсутствуют понятия, исчезает ощущение правильного времени. Начинается инфантильная борьба с объективно точной потребностью в критике. Культивируемый догматический плюрализм – это практика послушания. Проявления чувствительности, сопровождаемые «предупреждением о триггере» (политкорректная боязнь обидеть, – прим. перевод.) и напряженная политика идентичности стали преобладающими – и совершенно безвредными для правителей – формами левой трудотерапии.

Лишенное понятий и постмодернистски-догматическое сознание послушно и утвердительно. Оно может реагировать на мир только морализаторски. И там, где государство выступает в роли друга и помощника, человек хочет не стоять в стороне, а помочь, наконец, сделать что-то нужное после вечного бессилия. Хороший левый, таким образом, принимает на себя государствообразующую ответственность, гордо выпятив грудь. Он изображает из себя народного уполномоченного по здравоохранению. В адрес ворчунов и несогласных в багаже у моралиста есть обвинения в конспирологии или даже убийстве и принудительная вакцинация («Мы вакцинируем вас всех», скандирует «насквозь провакцинированный антифа»).

Некоторые левые конформисты успокаивают свою некритическую совесть тем, что противники этих мер жаждут только плохой нормальности, то есть именно противники – это настоящие конформисты. Они не поднимают большого шума из-за того, что буржуазное государство больше не придерживается своих собственных правил, что для левых должно быть подозрительным.

Другие изображают из себя борцов и желают по-настоящему выступить после пандемии. Любой, кто говорит таким образом, хочет отвлечься от собственной тоски по утраченной «нормальности», удобно проецируя свои революционные фантазии на вызванное государством чрезвычайное положение, при котором он присутствует в качестве статиста.

Состояние чрезвычайщины интегрирует или рассеивает оставшиеся оппозиционные силы, облегчает их преследование государством и в целом ускоряет самоиндуцированный процесс растворения разумной субстанции левых.

Что же делать?

В противовес изоляции нужно презирать дисциплину гражданина и научиться ее преодолевать. Необходимо заново открыть и практиковать уверенное в себе, общительное, чувственно-разумное существо. Нужно отвоевать общение, кафешку, где люди могут спонтанно встречаться и разговаривать, где могут возникать и распространяться иные, отклоняющиеся мысли и потребности.

Ясность и разум редки, растущая иррациональность ситуации ускользает от всеобъемлющего объяснения. Однако должно быть ясно, что необходимо противостоять авторитарной формации государства и народного сообщества. Должно быть ясно, что если отторжение государства и отвращение к наемному труду, солидарность и нежность, воля к осуществлению счастья являются условиями знания и критики, то авторитарная формация ослабляет критическое сознание, затрудняет организацию оппозиции и усиливает свинцовую изоляцию.

Левые в этой стране мертвы, коммунистическая критика должна возродиться из их «регрессирующих фрагментов». На критике этих государственных мер могут собраться разрозненные оппозиционеры, а сознание может радикализироваться. Тот, кто при растущей отвратительности ситуации не возражают и повинуется, будет повиноваться и в более спокойные времена, которые могут и не вернуться.

В этом духе: «Долой режим Ковида! За Ассоциацию свободных людей!"

Лассе Ф. Хунд

Апрель 2021 г.

http://www.magazinredaktion.tk/corona66.php