Советский Союз, июнь 1962 года… Чуть больше 9 лет назад умер Сталин, железной рукой уничтоживший крестьянскую общину, загнавший страну в индустриальное стойло и вступивший в ожесточенную борьбу за мировую гегемонию. Последовавшие за этим восстания лагерных заключенных, превращенных режимом в даровых рабов, принудили правителей страны выпустить на свободу десятки тысяч людей, пополнивших ряды «вольнонаемных» рабочих и колхозников. Править по-старому было уже нельзя: нужно было хоть немного считаться с нуждами и чаяниями жившего в нищете населения.

Впрочем, к 1962 году амбиции правящих кругов государства никуда не делись: наоборот, они еще больше возросли. Начался новый виток борьбы с конкурентами на мировой арене. С возведением в августе 1961 г. Берлинской стены отношения с Западным блоком неуклонно ухудшались; не за горами был Карибский кризис, который осенью 1962 г. поставил Советский Союз на грань войны с США. Для достижения мировой гегемонии требовалась прочная экономическая база. С конца 50-х годов советские лидеры выдвинули задачу за несколько лет «догнать и перегнать Америку» по всем ведущим хозяйственным показателям. Все это предполагало переход к новому мощному рывку форсированной и подстегиваемой сверху модернизации страны. Огромные средства шли на тяжелую и военную промышленность, на науку. Источником для их выжимания, как и при Сталине, оставалось и без того совсем небогато жившее население. От рабочих, колхозников, служащих в очередной раз требовалось больше работать и на меньшее претендовать.

Классические способы увеличить размеры «прибавочного продукта», выкачиваемого из работников капиталистом в индустриальную эпоху – это увеличение норм выработки и фактическое ограничение зарплаты. Советское руководство мастерски овладело ими еще со времен стахановщины. Но поскольку при существовавшем в СССР строе роль капиталиста играло государство, оно не только забирало произведенную продукцию и выплачивало зарплату работникам, но и продавало им же товары. Так что у правителей страны имелось и еще одно средство пополнить свой карман за счет тех, кто на них работал, – повышение цен. Ко всем этим мерам и прибегло правительство Хрущева в начале 1960-х гг.

На предприятиях повсеместно повышались нормы выработки, и это вызывало не только глухое недовольство, но иногда и забастовки рабочих (в декабре 1961 – на ткацкой фабрике в Гори, летом 1962 – водителей в Мирном). На электровозостроительном заводе в Новочеркасске тоже происходили волнения. Рабочие кузово-сборочного цеха  приходили на предприятие, но в течение 3 дней не приступали к работе. К лету 1962 г. в результате пересмотра норм и расценок заработки многих рабочих этого завода снизились на треть. 31 мая в сталелитейном цехе было произведено очередное снижение расценок на производимую продукцию. И тут власти решили в дополнении к этому насосу по выкачиванию средств прибегнуть и к другому оружию из своего арсенала эксплуатации. 1 июня 1962 г. в главной советской партийной газете «Правда» было опубликовано обращение ЦК КПСС и правительства о повышении на 25-30% розничных цен на мясо, масло и яйца, мясомолочные продукты. Эта мера и стала той каплей, которая в итоге и переполнила чашу терпения. 1 июня новочеркасские рабочие забастовали.

Трудно сказать, почему именно этот город стал эпицентром одного из мощнейших и самых значительных рабочих протестов в советской истории. Может быть, все дело было именно в том, что в Новочеркасске в концентрированном виде выступили все социальные проблемы, накопленные за годы форсированной модернизации: сравнительно «молодая» промышленность, огромных размеров заводы, множество рабочих, приехавших или привезенных из других районов и областей и вынужденных освоиться на новом месте, тяжелые условия работы (высокая доля физического труда, «непривилегированный» статус работников, по сравнению, например, с шахтерами), плохое (даже по советским меркам) снабжение, катастрофическая нехватка жилья…

«Снабжение было отвратительное…, – вспоминал позднее участник событий, рабочий активист Петр Сиуда. – Рабочие жили в основном за счет рынка. К тому же, если до этого были коровы, какое-то подворное хозяйство, то в результате политики Хрущева этого уже не стало. А если учесть, что в магазинах ничего не было, за продуктами ездили в Ростов, в Шахты, то к 62 году положение с продуктами питания было очень тяжелым…». Понятно, что рост закупочных и «официальных цен» неминуемо должен был привести и к подорожанию продуктов на рынках.

Не менее тяжелыми были и условия жизни рабочих. По свидетельству Сиуды, «остро стояла и жилищная проблема. Жилучасток довоенного времени, с рабочим городом – это бараки еще времен, наверное, возникновения электровозостроительного завода. К 62 году было построено всего несколько домов». Снижение зарплаты и повышение цен стали дополнительным ударом, который мог еще больше прибить к земле задавленных нелегкой жизнью рабочих. Но произошло иначе: очередной удар чиновной плети вызвал взрыв негодования.

Впрочем, вначале никто не собирался «лезть на рожон». Люди глухо роптали, говоря о том, что стоило бы «сохранить цены и снизить зарплату высокооплачиваемым лицам», потом около десятка рабочих сталелитейного цеха прекратили работать и отправились в заводской сквер  обсуждать ситуацию. Собравшихся там становилось все больше; рабочие ругали власти и начальство, но, по-видимому, хотели пока что просто высказать свои претензии. Хрущевская «демократизация», рассказывал Сиуда, «давала надежды трудящимся на то, что они успешно могут вести диалог с властями и партийно-государственным чиновничеством». Никакими сознательными оппозиционерами новочеркасские рабочие не были. «Я мечтал и стремился быть советским человеком», – говорил о себе активный участник протестов, слесарь Вячеслав Черных.

Но диалога не получилось. Ни тогда, в первый момент, ни позднее. К возмущенным рабочим  явился директор электровозостроительного завода Борис Курочкин вместе с секретарем парткома. Разговор начальники повели с самого начала в духе «оскорбления, барского хамства». «Не хватает денег на мясо и колбасу, ешьте пирожки с ливером», – заявил рабочим директор. Именно это, по свидетельству очевидцев, и стало последней искрой. «Да они еще, сволочи, издеваются над нами!» – взвыли оскорбленные. Фразы, подобные той, которую произнес Курочкин, могли вызвать у советских людей только одну ассоциацию, знакомую с общеизвестным фильмом «Броненосец Потёмкин»: с протухшим, червивым мясом, каким пытались накормить матросов. Историческая аналогия подсказывала и реакцию на оскорбление и унижение человеческого достоинства: неповиновение, бунт.

То, что произошло затем, носило чисто стихийный характер.  Рабочие двинулись к заводоуправлению, добиваясь нового разговора с директором. Слесарь Черных во главе группы из 15 человек зашел в компрессорную и на полную мощность «врубил» гудок. Как и в годы царизма (знакомые по революционным фильмам), это стало сигналом к общей забастовке. Цеховой художник Коротеев нарисовал плакаты: "Дайте мясо, масло!" (по другим данным, на листе было написано: «Мяса, молока, повышения зарплаты») и «Нам нужны квартиры!».  Сотни людей вышли на заводскую площадь, а примерно в полдень протестующие перегородили баррикадами железную дорогу. «Группа рабочих сняла звено штакетника, огораживающего скверик, и перегородила им прилегающий к заводу железнодорожный путь СКЖД, повесив на штакетнике красные тряпки. Этим были остановлены пассажирский поезд «Саратов – Ростов» и движение проездов на этом участке, – вспоминал Сиуда. – Остановкой железнодорожного движения рабочие стремились сообщить о своей забастовке по линии железной дороги… На тепловозе пассажирского поезда кто-то написал «Хрущева на мясо!». Последний лозунг появился и в других местах». Гудок тепловоза присоединился к реву заводского гудка, и к протестующим стали подтягиваться все новые и новые люди, работники других смен, жители заводских поселков…

Если забастовавшие рабочие и надеялись на какие-то переговоры с начальством и властями, на то, что их голос будет услышан, то они ошиблись. Городские и заводские «парткомычи» ничего не предпринимали и только панически названивали в штаб военного округа. Силы милиции, КГБ и армии еще до перегораживания железной дороги были подняты по тревоге, но пустить их в ход без санкции из Москвы не решались. Главный инженер Елкин пытался залезть на остановленный тепловоз и уговорить бастующих вернуться на работу. Но разговора не получилось: рабочие не услышали не только обещания пересмотреть расценки, но даже туманных намеков на возможность каких-то уступок. Так что Елкина просто стащили вниз и даже попытались побить. У задержанного поезда закипел стихийный митинг. Дружинники и члены партии стали убеждать собравшихся пропустить вагоны. Примерно в 4 часа дня состав был отведен «задним ходом».

После этого рабочие вернулись к заводоуправлению. Пока одни требовали встречи с начальством, другие пошли на штурм здания. С фасада под аплодисменты собравшихся был сброшен портрет Хрущева, в офисах начался разгром. Только после этого на балкон вышли партийные и государственные руководители области и руководство завода. Но они ограничились всего лишь пересказом обращения ЦК КПСС о повышении цен. В толпе закричали: «сами грамотные, а ты нам скажи, как дальше жить будем, нормы снизили, а цены повысили», а затем на балкон полетели камни, бутылки, металлические предметы. Начальники бежали и заперлись в заводских кабинетах. Завод перешел под контроль бастующих.

Секретарь обкома Басов вызвал на завод отряд милиции, но рабочие встретили «стражей порядка» у железной дороги. «Надо было видеть внушительность картины, – рассказывал позднее Сиуда. – Метров на 350 – 400 на полотно железной дороги выкатилась грозная волна плотной людской массы. А в метрах 200 – 250 по другую сторону железной дороги в это время выстраивались в две шеренги более сотни милиционеров (по другим данным – около 200, – В.Д.)… Увидев накатывающуюся грозную волну людской массы, милицейские шеренги моментально рассыпались. Милиция кинулась вдогонку за разворачивающимися машинами, на ходу беспорядочно лезла в кузова… Волна забастовщиков не настигла милицию». Только 2 или 3 милиционеров попали в руки протестующих, и их «выпроводили с напутствием, чтобы милиция не совала нос к забастовщикам». Снова был остановлен тепловоз, и зазвучали гудки.            

У пешеходного перехода под железной дорогой кипел митинг. Выступавшие призывали не расходиться до утра, не возвращаться на работу и направить делегацию на другие заводы и в другие города, чтобы и там поднять рабочих на забастовку, отключить подачу газа, занять почту и телеграф, чтобы разослать повсюду сообщения о забастовке. Выдвигались идеи провести на следующий день мирную демонстрацию в центре города, включить в требования оплату забастовочных дней и освобождение тех, кто будет арестован в ходе протестов. Предлагали выделить делегатов, которые отправились бы к властям, добиваясь снижения цен на продукты и повышения зарплаты…

Впоследствии следователи упрямо добивались от обвиняемых участников забастовки ответа на вопрос: кто был лидером, «зачинщиком» бунта? Советские чиновники никак не могли поверить, что возможна такая вещь, как рабочая самоорганизация. Это просто не укладывалось в их партийной и чиновной голове. И тем не менее, новочеркасская стачка как раз и служит классическим примером массового самоорганизованного выступления трудящихся. Сталинский режим уничтожил крестьянскую общину и немало потрудился над истреблением доиндустриального духа солидарности и взаимопомощи. И тем не менее, атомизация тогдашнего советского общества еще не доходила до нынешних масштабов, какие мы можем наблюдать в гигантских, холодно-отчужденных мегаполисах с их нагло-чванливыми «успешниками» и презираемыми «лузерами». В рабочих городах люди не только знали своих «соседей по подъезду», они вместе работали, вместе проводили свободное время, вместе праздновали и вместе горевали. Все исследователи, изучавшие историю новочеркасской забастовки, отмечают, что в ней не было ни «вождей», ни «организаторов». Как замечает Владимир Козлов, автор книги о протестах в Советском Союзе, у бастующих «спонтанно вырабатывалась модель поведения и действия. У этой программы не было единоличного автора – брошенная кем-нибудь удачная идея немедленно подхватывалась и обрастала новыми деталями. Не было у толпы ни единоличного лидера, ни даже… организующего «ядра» – более или менее сплоченно группы согласованно действующих людей»… Митинг (общее собрание бастующих) стихийно обсуждал и решал все вопросы…

Примерно в 8 часов вечера к заводу подкатили солдаты на 5 автомашинах с тремя БТРами. Они должны были вывезти засевших в заводоуправлении и насмерть перепуганных начальников. Бастующие пытались не пропустить войска внутрь. Отогнав военизированную охрану («ты, батя, стой здесь и не командуй, здесь будет командовать народ»), они свалили забор и забаррикадировали ворота, но БТР проломил стену, и солдаты вошли на территорию завода. Рабочие стыдили их, как могли. Один из бастующих забрался на бронетранспортер и призвал солдат присоединяться к народу. Офицерам кричали: «Фашистские переродки, убери своих выродков».

Солдаты местного гарнизона были без оружия, и командиры едва могли их контролировать. «Приблизившись к массе людей, солдатские колонны моментально поглощались массой, – свидетельствовал Сиуда. – Забастовщики и солдаты братались, обнимались, целовались… Офицерам с трудом удавалось извлекать солдат из массы людей, собирать их и уводить от забастовщиков… Офицерье в буквальном смысле слова почувствовало силу, мощь рабочих рук. Их бронетранспортеры раскачивались рабочими с поразительной легкостью из стороны в сторону. Жалко было смотреть, как полковники и майоры болтались на сиденьях в бронетранспортерах, не в состоянии удержать на своих физиономиях выдержку».

Забрав с собой чиновников из заводоуправления, военные удалились под свист и улюлюканье рабочих. С наступлением темноты протестующие собрали портреты Хрущева и развели большой костер. Толпа рабочих (около 150 человек) направились на другие предприятия, призывая рабочих присоединиться к забастовке…

Ночью в Новочеркасск вошли танки и войска, переброшенные из других районов. Надежды на местный гарнизон у властей, вероятно, уже не было. Люди пытались останавливать военную технику, безуспешно строя баррикады из всего, что попадалось под руку.  Кто-то прыгал на танки и одеждой залеплял смотровые щели, так что одна из боевых машин упала в котлован под опорой железнодорожной ЛЭП. Пошли слухи, что танки уже кого-то переехали. Взбешенные рабочие молотили по ним кувалдами. Но все было тщетно. Армия захватила завод. Начались массовые аресты. Агенты КГБ и милиции еще днем внимательно следили за событиями, вмешивались с толпой и намечали потенциальные мишени; теперь замеченных в беспорядках хватали и отвозили в ГОВД.

Из Москвы в Новочеркасск срочно прибыло высшее начальство: члены Президиума ЦК КПСС Фрол Козлов, Анастас Микоян, Андрей Кириленко, Дмитрий Полянский, секретарь ЦК и бывший шеф КГБ Александр Шелепин, первый заместитель главы КГБ Петр Ивашутин и другие. Вести переговоры с рабочими они не собирались. В их задачу входило подавление «мятежа».

Утром 2 июня, придя на электровозостроительный завод, рабочие обнаружили солдат с автоматами. Кто-то пытался начать работать, но штрейкбрехеров быстро остановили. «Работайте сами, раз оккупировали завод», – заявили рабочие офицерам. Некоторые разошлись по домам, другие опять двинулись к заводоуправлению. Как и накануне, над городом поплыли гудки. Была опять перекрыта железная дорога, остановлен  электровоз Шахты – Ростов, затем заводской тепловоз. Стачка стала стремительно распространяться на другие предприятия – частично под влиянием делегаций с электровозостроительного, а частично –  по собственной инициативе. Встали электродный завод, «Нефтемаш», 17-й завод…

Охваченная гневом многотысячная рабочая масса двинулась от электровозостроительного завода в центр Новочеркасска. Колонны подтягивались отовсюду. К демонстрантам примыкали студенты, жители города. Люди несли красные знамена и портреты Ленина, пели революционные песни. «Мясо, масло, повышение зарплаты!» – скандировали они. У моста через железную дорогу и реку толпу пытался остановить кордон из вооруженных солдат с двумя танками. Но демонстрацию это не остановило. Под возгласы «Дорогу рабочему классу!» демонстранты обогнули военных и перелезли через танки. Выйдя на центральную улицу города (Московскую), они двинулись к зданию горкома. Перебравшиеся в военный городок московские партийные лидеры в панике бросились звонить Хрущеву, и тот, как утверждается, дал «добро» на вооруженное подавление рабочих протестов.         

Демонстранты ворвались в здание горкома, выбили окна, ломали мебель, рвали портреты «вождей». На балконе был вывешен красный флаг и установлен портрет Ленина. Оттуда выступавшие обращались к митингующим, повторяя требования о снижении цен и повышении зарплаты. Большинство остававшихся в здании чиновников и КГБшников попрятались; кто-то из мелких начальников попробовал было обратиться к толпе, но его прогнали с балкона. Демонстранты требовали, чтобы к ним пришел Микоян. Пошел слух, что арестованных ночью рабочих держат в расположенном неподалеку здании ГОВД (хотя на самом деле большую часть уже вывезли оттуда), и протестующие двинулись туда, чтобы добиться освобождения товарищей. Начался штурм горотдела милиции. Шедшие на приступ рабочие пытались разоружить охранявших здание военных, и один из штурмующих был убит.

Митингующие на площади перед горкомом решили, наконец, составить делегацию из 9 человек. Она потребовала от начальника гарнизона вывести войска из города, но тот переадресовал ее к партийному начальству. Рабочие представители во главе с работником станкостроительного завода Борисом Мокроусовым отправились в военный городок на встречу с Козловым и Микояном. Там делегаты потребовали у московских «вождей», чтобы «они не прижимали рабочий класс». Мокроусов ударял кулаком о кулак, показывая «мы – рабочий класс, нас много», и говорил с партийными лидерами крайне резко. Но члены Президиума ЦК явно не были настроены на серьезные переговоры, и делегаты отправились назад.

Тем временем, пока шли «переговоры», власти попытались очистить от демонстрантов площадь перед горкомом. Попытка оттеснить протестующих БТРами не удалась, приказ начальника гарнизона Олешко к собравшимся «разойтись» митингующие просто проигнорировали.  Не произвел на них впечатление и холостой залп; люди не верили, что солдаты станут в них действительно стрелять. И тогда заговорили автоматы. Десятки людей погибли, многие были ранены. Кто именно отдал приказ открыть огонь, с точностью неизвестно до сих пор. Тела погибших при этом зверском расстреле позднее вывезли из города и втайне закопали. Люди потом сравнивали новочеркасскую бойню с «кровавым воскресеньем» 1905 года…

Власти ввели в городе комендантский час. Нарушителей хватали на улицах; были задержаны сотни людей. Новочеркасск, Ростов, Шахты, Таганрог наводнили войска и КГБшники… Но окончательно подавить протесты удалось далеко не сразу. До самого вечера 2 июня группы молодежи пытались вернуться на площадь перед горкомом и продолжить митинг. На улицах возмущенные жители пробовали останавливать военную технику, бросались под грузовики, исступленно ругали военных и угрожали отомстить за погибших: «Завтра в 6 часов утра мы вам покажем». Утром 3 июня забастовка продолжилась, а на площади снова собрались сотни людей; их пытались напугать и утихомирить передаваемой в записи речью Микояна. Город был блокирован; специальные посты перехватывали и арестовывали группы рабочих, которые пытались добраться до соседних городов, чтобы попросить соседей о поддержке. По радио была передана речь Козлова, которую люди комментировали «злобными выкриками и угрозами». Только к вечеру при помощи мобилизованных членов партии и дружинников удалось очистить площадь. Вступил в силу комендантский час. Над городом повис страх. Пошли новые аресты. 4 июня никто уже не рискнул возобновить стачку. Началась расправа победителей над непокорным населением… 

Позднее, уже в заключении, некоторые из осужденных попытались установить, сколько же человек всего было репрессировано. Они насчитали больше 100 отданных под суд, но были убеждены, что, на самом деле, их было куда больше. Тех же, кого власти объявили «вожаками» и «зачинщиками», ждала самая лютая кара. В ходе первого «открытого» процесса в августе 1962 г. 7 человек были приговорены к смерти за «бандитизм», другие получили от 10 до 15 лет…

И все-таки новочеркасская забастовка не прошла бесследно. И дело не только в том, что, как вспоминал Сиуда, рабочие на время «чувствовали себя свободными», «дышали воздухом свободы», а некоторые из участников протестов, «дыхнув тогда воли», уже всю жизнь не могли снова «встать на колени». Правители расстреляли не просто забастовщиков. Они расстреляли миф о рабочей власти в СССР. «У многих тогда произошел душевный переворот. Многие, как говорится, после этого прозрели». События в Новочеркасске «сорвали маску с действительности. Что власть – народная, предприятия – народные».  Они продемонстрировали, что советское общество является классовым, и правящий класс в нем – партийно-государственная бюрократия.

Как отмечал бежавший за границу Евгений Елин, один из тех, кто штурмовал локомотив в июньские дни 1962-го, события показали, что правящие круги не остановятся перед любым кровопролитием, чтобы сохранить свою власть, и только организованной борьбой можно хоть чего-нибудь добиться. Действительно, после забастовки в Новочеркасске было заметно улучшение снабжение магазинов, стало легче получить жилье. Но этим значение рабочих протестов 1962 года не ограничилось.

После объявления о повышении цен партийным и государственным лидерам со всей страны стали потоком приходить сообщения об антиправительственных афишках, оскорбительных высказываниях, призывах к бунтам и забастовкам. Возмущение населения ощущалось даже в столице: на центральной улице Горького были развешаны листовки, а на одной из подмосковных станций появилась надпись с требованием снизить цены. В Выборге рабочий попытался пройти по городу с плакатом. О различных проявлениях недовольства информировали из Донецка, Днепропетровска, Ростовской области, Павловского Посада, Загорска, Ленинграда, Тбилиси, Новосибирска, Грозного… Где-то дело чуть было не доходило до магазинных бунтов. Где-то появлялись надписи на поездах с призывом бастовать. А по Донбассу ползли слухи о том, что вот-вот начнется всеобщая стачка…

Правящий режим испугался. И надолго усвоил урок.

Сейчас нередко приходится слышать сетования на то, что вот, дескать, в Советском Союзе существовало социальное государство, от которого в последующие годы перехода к «рынку и демократии» почти ничего не осталось. Но тогдашние социальные «достижения» не были добрым подарком щедрых властей, «заботившихся» о народе. После 1962 г. правители СССР на 2 десятилетия приучились сдерживать свои эксплуататорские аппетиты. С этого момента берет свое начало своеобразный общественный компромисс – никем и никогда не озвученный и не подписанный, но, тем не менее, молчаливо соблюдавшийся: режим вынужден был отказаться от чрезмерно жестокого «модернизаторского» форсажа. Да, зарплаты и пенсии в СССР оставались низкими (хотя и существенно подросли после 1962 г.), но зато власть имущие примирились с куда меньшим ростом производительности труда и производственных норм, чем тот, какой они хотели бы выжать из работников. Они  вынуждены были поддерживать цены на продукты питания и квартплату на сравнительно низком уровне и фактически субсидировать их. Им и в голову не могло теперь придти посягуть на бесплатное образование и бесплатную медицину. «Нам делают вид, что платят, зато мы делаем вид, что работаем», – шутили советские рабочие. Это был их способ ограничить эксплуатацию и неумолимую хватку государства. И это была действительная основа советского варианта социального государства. Рабочие Новочеркасска заплатили за нее собственной кровью…

Конечно, советский правящий класс чем дальше, тем больше тяготился этим негласным компромиссом. О нем периодически напоминали новые забастовки и протесты. На какое-то время прибыли от продажи нефти успокаивали партийных и хозяйственных лидеров, но с падением мировых цен на «черное золото», растущим отставанием от западных конкурентов, сокращением темпов экономического роста и, следовательно, прибылей правителей, власть имущие решились в середине 1980-х гг. перейти в наступление на «плохо работавших» трудящихся. Для пересмотра социальной и трудовой политики им понадобилось, в конечном счете, спустить «коммунистический» флаг, изменить методы эксплуатации и господства. Но это, как модно теперь выражаться, уже совсем другая история.

Вадим Дамье

Статья написана для спецвыпуска газеты "Воля"

Источники:

В.Козлов. Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985 гг. М., 2006.

Новочеркасск 1-3 июня 1962 г. Забастовка и расстрел (на основе свидетельств очевидцев и интервью с П.П. Сиудой). М., 1992

A.Schwendtke (Hrsg.) Arbeiter-Opposition in der Sowjetunion. Reinbek, 1980

Das Ende des sowjetischen Entwicklungsmodells. Berlin, 1992.