Главная

«Новые левые» в СССР

Московский историк взял интервью у одного из бывших участников подпольной леворадикальной организации в Ленинграде, существовавшей в 1970-х годах. 

История различных форм противостояния сложившейся в СССР политической и социально-экономической системе и по сей день сохраняет немало сюжетов, лишь в незначительной степени затронутых исследователями. Среди них – деятельность левых оппозиционных групп. Публикации исторических документов и исследовательские работы историков позволяют со всей уверенностью сделать вывод о том, что подпольные кружки и организации социалистического толка в середине 1950-х – I половине 80-х гг. представляли собой одно из распространённых явлений в среде инакомыслящих.[1] Предлагаемая ими критика советской действительности с левых позиций была достаточно опасным явлением для режима КПСС, поскольку разоблачала лицемерие многих официальных идеологем, подчёркивая их полное или частичное несоответствие реалиям жизни советских людей. При достаточной пестроте идеологии этих групп и кружков, среди них преобладали марксисты. Некоторые группы и их отдельные участники тяготели к идеям анархистов и «новых левых». Об истории одного из левых диссидентских кружков, сочетавшего обе тенденции и пойдёт речь в нашей публикации. В трудах исследователей он упоминается под названием «Ленинградская школа» или «левая оппозиция». Впрочем, не все участники группы, как мы выяснили в ходе бесед с ними, признают эти названия. Этот кружок возник в Ленинграде, в начале 1970-х гг., вокруг нескольких студентов и школьников (А.И. Резников, А.В. Скобов, А.С. Цурков, А.А. Фоменков). В 1970-е годы материалы о деятельности этой группы, преследованиях её участников властями, нередко публиковались в «Хронике текущих событий», сборнике «Вести из СССР», звучали в передачах на «Радио Свобода». На их деятельность обращали внимание и левые издания Западной Европы. Так, среди коллекции материалов, хранящихся в личном архиве историка В.В. Дамье, можно найти материалы о данной группе, опубликованные в английских и французских левых изданиях, журнале болгарской анархистской эмиграции «Изток». Интервью с бывшим участником «Левой оппозиции», А.И. Резниковым было записано мной 1 июня 2010 года в Санкт-Петербурге. Андрей Ильич Резников родился 03.08.1958 в Ленинграде. После окончания школы в 1975 г. поступил на Математическо-механический факультет ЛГУ в 1976 г. Был отчислен оттуда в связи с возбуждением уголовного дела по ст. 70 УК СССР. В 1976 - 1978 служил рядовым в армии, затем работал в ВЦ Ленинградского Кораблестроительного института. В 1980 - 1981 работал в геологической партии на Горном Алтае, куда уехал в связи с угрозой ареста. В 1981-1993 работал техником, инженером на кафедре кибернетики Северо-Западного заочного политехнического института, в 1981 - 1986 учился там же заочно. Участвовал в разработке программных продуктов для промышленности, бизнеса, общественных организаций, государственных учреждений. В 1986-1993 учился на географическом факультете ЛГУ, с 1993 работает там же инженером, ассистентом, старшим преподавателем. В 2007 защитил кандидатскую диссертацию. Занимается изучением современной динамики  ландшафтов Северо-Запада, исследованиями и организацией особо охраняемых природных территорий. Женат, имеет 7 детей от двух браков в возрасте от 2 до 33 лет.

 
Дмитрий Рублёв. В период, когда развивалось диссидентское движение в Советском Союзе, вас привлекли марксистские, «новые левые» идеи. С чем это связано?
 
Андрей Резников. Диссидентское движение здесь совершенно ни при чём, мы о нем просто не знали. Почему левые, марксистские идеи? Я бы сказал, это как самозарождение жизни... Насколько я понимаю, в молодёжной среде спонтанно возникают подобные настроения, это было и будет популярно. Как говорят: кто не был в молодости левым — у того нет сердца, а кто им остался в солидном возрасте, у того нет головы. Думая об этом, я прихожу к выводу, что это своеобразный элемент взросления. Человек выходит из семьи, там его любят и он оказывается в этом «холодном» мире. Ему хочется, чтобы его так же любили... Это именно особенность «новых левых». Если же мы имеем в виду левое движение начала XX века, то там на первом месте была идея справедливости. А здесь — любовь. Таково было и моё психологическое состояние.
 
Дмитрий Рублёв. С чего для вас началась диссидентская деятельность в рамках вашей группы?
 
Андрей Резников. Наша деятельность началась с того, что мы стали собираться, обсуждать теоретические вопросы, потом решили издавать листовки и журнал.
 
Дмитрий Рублёв. В каком году вы познакомились с Александром Скобовым и Аркадием Цурковым?
 
Андрей Резников. Дело в том, что мы учились вместе в старших классах математической школы. Мы туда поступили, наверное, в предпоследний класс. Это было приблизительно в 1974 году, в 1975-м школу мы закончили.
 
Дмитрий Рублёв. Существует информация, что 24 февраля 1976 года ваша группа провела свою первую акцию. Это было разбрасывание листовок с галереи Гостиного двора. Не могли бы вы рассказать подробнее об этом событии?
 
 
 
Фото: 1976 год - Гостиный двор, украшенный портретами "вождей"
 
Андрей Резников. Да, мы разбросали примерно сотню листовок, но не с галереи, а бросали сверху в подземный переход через Невский проспект. Их содержание напоминало то, что потом рефреном вошло в «Перестройку»: «так дальше жить нельзя» и т.п. Заканчивалась листовка словами: «Да здравствует свобода, демократия, коммунизм!». Это дословно. Кроме меня в ней участвовали Саша Фоменков и Саша Кузьмин. Он был младше Фоменкова по возрасту. Его тоже задерживали. Мы с Фоменковым одновременно эти листовки бросали с двух сторон перехода, а Саша был внизу и смотрел, как всё это происходит, как реагирует народ.[2] В этот день было открытие съезда КПСС.[3]
 
Дмитрий Рублёв. Вы приурочивали эту акцию к дню открытия съезда?
 
Андрей Резников. Да, приурочивали именно к этому событию. Мы хотели дать знак, что пора уже коммунизм строить, как обещал Хрущёв, а его всё ещё нет, мы движемся не к коммунизму, а от него и развиваем такую ерунду, как хозрасчёт, который нас явно уводит в сторону.
 
Дмитрий Рублёв. Хозрасчёт — это неотъемлемая часть идей «рыночного социализма». Эти идеи исповедовал Ота Шик в Чехословакии, в СССР в некоторой степени — А. Косыгин, И. Либерман. Можно чуть поподробнее о вашем отношении к рыночному социализму?
 
Андрей Резников. Мы исходили из того, что деньги, и вообще, рыночные отношения - это зло. И любое усиление этого также — зло. Мы говорили о том, что надо вести дело к уменьшению рыночных отношений, а не к их увеличению.
 
Дмитрий Рублёв. Коммунизм вы представляли себе, как общество безгосударственное или с элементом государственности?
 
Андрей Резников. Скажем так. С постепенным отмиранием государства. Мы считали, что люди как-то организуются сами. Формы, в которых это произойдёт, мы не могли назвать, но полагали, что будучи лишёнными бюрократического пресса, люди сами найдут этот путь.
 
Дмитрий Рублёв. В литературе, посвящённой вашей группе широко распространена точка зрения, что вы были связаны с движением хиппи. Насколько это верно?
 
Андрей Резников. У нас возникла такая форма объединения, как коммуна. Мы жили на окраине Ленинграда в доме, который совместно снимали.[4] В коммуне было много хиппи. Относились мы к ним хорошо.
 
Дмитрий Рублёв. А себя вы к хиппи не относили?
 
Андрей Резников. Нет, хотя это было близко нам. Мы были теоретики, а они — практики всё же.
 
Дмитрий Рублёв. Что из себя представляла ваша молодёжная коммуна?
 
Андрей Резников. Это были полдома, где жили постоянно 5-7 человек, а во время разных хиповских тусовок останавливались до 20 человек, которые потом постепенно «рассасывались» У меня тогда оказалось почему-то больше денег, чем у других и я одно время обязался обеспечивать их всех хлебом и ливерной колбасой. Но не потянул финансовую нагрузку. Сжирали очень много. В большой комнате на первом этаже были нары, на втором – несколько комнат с обычной обстановкой. Мы постоянно что-то обсуждали. В коммуне останавливались всякие волосатые люди, кто автостопом ездил. Их тогда не называли «хиппи», говорили - «волосатые». Наркотики у них бывали. Я помню, делали какой-то экстракт из конопли. Меня послали ночью за утюгом, сказали: «Притащи срочно утюг». Я пошёл в другую половину дома, как самый приличный, и просил утюг — сказал, что нужно к утру брюки погладить.
 
Дмитрий Рублёв. Проводились ли у вас в коммуне кружки, семинары по изучению теории?
 
Андрей Резников. Да, мы часто собирались, обсуждали эти вопросы. Но я хочу сказать, что далеко не все там были в составе «левой оппозиции». Просто была неформальная молодёжь. Иногда приезжали родители забирать своих детей — было несколько таких эпизодов.
 
Дмитрий Рублёв. Если говорить о каких-то ваших идейных предпочтениях того времени, идеи каких левых теоретиков вам были близки? Читая литературу, написанную о вашей группе, можно узнать, что её участники интересовались идеями Кон-Бендита, Троцкого, Бакунина, Кропоткина, и, естественно «классиков» - Маркса, Энгельса. Из этих теоретиков кто был лично вам наиболее близок?
 
Андрей Резников. Кто такой Кон-Бендит - до сих пор не знаю, не помню совершенно. Идеи Маркса и Ленина мы проходили в школе, и естественно как-то использовали эти знания. Бакунина и Кропоткина читали постольку, поскольку это было опубликовано... Западных авторов мы не читали.
 
Дмитрий Рублёв. Ну а Маркузе?
 
Андрей Резников. Он был недоступен, он не ходил в самиздате. При этом вы помножьте ещё на то, что мы не владели языками, и уже потому в оригиналах не могли читать заграничную литературу. В тех же библиотеках в оригинале, на иностранных языках какие-то вещи были доступны, а русские издания лежали в спецхранах.
 
Дмитрий Рублёв. Ну а чьи идеи были вам наиболее близки?
 
Андрей Резников. Идеи Маркса.
 
Дмитрий Рублёв. Существует точка зрения, что идеи, исповедуемые вашей группой, несли в себе определённый элемент анархизма. Каково было в вашей группе отношение к анархизму?
 
Андрей Резников. Скорее, положительное. Но называть себя анархистами мы не стали, называли коммунистами.
 
Дмитрий Рублёв. Александр Валерьевич Скобов в беседе со мной упоминал, что у вас в группе читали «Этику» Кропоткина, а также - одну из книг Жана Грава.[5]
 
Андрей Резников. Да, эту книгу Кропоткина помню. Грава не помню, не читал.
 
Дмитрий Рублёв. Ощущали ли вы какое-то влияние этических или социально-политических идей Кропоткина?
 
Андрей Резников. Да, как раз о влиянии этических идей Кропоткина на мои взгляды того времени можно говорить.
 
Дмитрий Рублёв. Если говорить о революции, как о некоем комплексе идей... Вы выступали за ненасильственную борьбу, вы лично и остальные члены группы. Или всё же вы разделяли идеи насильственной революционной борьбы? Были ли какие-то разногласия на этой почве?
 
Андрей Резников. Я сейчас не могу вспомнить всё, что было сказано в дискуссиях по этому поводу, но мне казались логичны с этой точки зрения идеи Ленина, что революция это всегда некое прерывание власти... Насколько я помню, он говорил, что революция может быть связана с вооружённой борьбой, если свергаемые сильно сопротивляются. Тогда возникает необходимость вооружённой борьбы. Но такая необходимость может и не возникнуть. Мы считали, революция ещё не подразумевает вооружённую борьбу, но допускает.
 
Дмитрий Рублёв. Какие формы организации в то время вы считали наиболее приемлемыми для революционного движения в СССР? «Пролетарскую партию» по типу большевистской? Или же, как, например, анархисты, признавали федерацию децентрализованных групп? Или же выступали за массовые молодёжные студенческие движения, как те же «новые левые»?
 
Андрей Резников. Мы говорили скорее о федерации децентрализованных групп, идею демократического централизма мы не поддерживали.
 
Дмитрий Рублёв. Признавали ли вы диктатуру пролетариата и как в целом ваша группа представляла себе новое, коммунистическое общество, которое должно было наступить после новой революции?
 
Андрей Резников. По нашим представлениям диктатура пролетариата у нас в стране уже была. Наша основная идея сводилась к следующему: в СССР существовал социализм, как строй... Социализм пережил себя, как когда-то капитализм и должен быть свергнут.
 
Дмитрий Рублёв. Существующий в СССР строй вы характеризовали, как социалистический?
 
Андрей Резников. Да, мы считали, что в СССР построен социализм... В отличии от официальной концепции, где указывалось, что социализм сам по себе мирно перерастёт в коммунизм. Мы полагали, что в этой формации существует свой собственный правящий класс - бюрократия. Мы считали, что его необходимо свергнуть.
 
Дмитрий Рублёв. В литературе о вашей группе говорится, что вы оценивали строй СССР, как государственно-монополистический капитализм — капитализм с единой государственной монополией. Насколько это верно?
 
Андрей Резников. Считалось, что это примерно одно и то же, поскольку ещё Ленин писал, что государственно-монополистический капитализм выходит из недр частного конкурентного капитализма, а затем после завоевания власти революционной партией перерастает в социализм.
 
Дмитрий Рублёв. Как вы представляли себе коммунистическое общество?
 
Андрей Резников. Мы его представляли, конечно, довольно слабо. Через какой-то переходный процесс после свержения бюрократии, которая в этот момент управляет обществом, через становление свободного демократического общества и народной власти над производством. Товарно-денежные и государственные отношения должны были отмереть. По нашим представлениям, к власти должна была придти группировка, которая возьмёт курс на их поэтапное упразднение.
 
Дмитрий Рублёв. Вы говорите о «народной власти»... Как вы себе представляли этот строй, который был бы переходным периодом к коммунизму?
 
Андрей Резников. По нашим представлениям обязательной должна была быть «производственная демократия», мы допускали и власть Советов. Но помилуйте, мы с вами сейчас находимся уже в совершенно ином возрасте. Нам тогда было по 17 лет и мы такого подробного анализа не делали.
 
Дмитрий Рублёв. Если ориентироваться на опыт борьбы русских революционеров — обращали ли вы свой интерес к борьбе «Народной воли», анархистов, эсеров, левых эсеров, троцкистов?
 
Андрей Резников. Вы имеете в виду террористические действия?
 
Дмитрий Рублёв. Нет, не обязательно, я имею в виду русскую революционную традицию в самом широком смысле этого слова.
 
Андрей Резников. Русскую революционную традицию мы, в целом, уважали. А что касается методов борьбы — мы тогда организовывались, мы искали тех, кто нам близок и до каких-то массовых действий не дошло.
 
Дмитрий Рублёв. В 1960-е годы в молодёжном левом движении многих стран мира были популярны идеи Мао Цзе-дуна. Был ли в вашей группе интерес к маоизму?
 
Андрей Резников. Очень выборочно. В некотором смысле поклонником Мао был Цурков. Во всяком случае, он что-то такое читал и цитировал. Мне эти идеи не были близки.
 
Дмитрий Рублёв. У интересующихся левыми идеями советских людей был очень популярен способ знакомиться с идеями Мао Цзе-дуна, Троцкого и других левых оппонентов правящей партии через изданную в СССР критическую, пропагандистскую литературу. Из книг при этом брали информативную часть, а всё «ругательное» отсеивалось.
 
Андрей Резников. Да, разумеется, только через критику мы об этих идеях и узнавали. У меня было полно книг под заглавием «критика буржуазных концепций...», или «мелкобуржуазных», если речь шла о левых идеях. Насколько я понимаю, их и писали для этого. По-другому то писать было нельзя.
 
Дмитрий Рублёв. Слушали ли вы различные «голоса» и может быть не только «Радио свобода», но и какие-то ещё иные радиостанции? Например, Албанское радио, китайское радиовещание на СССР, югославское радио.
 
Андрей Резников. Да, «голоса» мы слушали, и в первую очередь не «РС», а «Голос Америки» и BBC. Но уже после 1979 года. В то время это стало уже неотъемлемой частью жизни оппозиционного интеллигента. Передавали друг другу способы борьбы с глушилками. В 1975 — 1976 годах практически не слушали. Китайское радио на русском слушал наш Цурков, который был, в каком-то смысле, поклонником Мао. Албанское радио ловили как хохму, там было всё очень смешно. Слушать его было невозможно, как сейчас — северокорейское. Китайское я как-то тоже не мог слушать, мне это было неприятно. А вот Цурков мне иногда рассказывал те вещи, которые он там слышал. Он не вполне считал себя маоистом, но считал Китай примером общества, где бюрократия не коснеет, а революция продолжается в сторону коммунизма. Так он считал.
 
Дмитрий Рублёв. В своё время Руди Дучке писал, что применительно к русской революции Мао Цзе-дун — это Ленин, который в 1921 году отправился бы в Кронштадт, чтобы возглавить восстание.
 
Андрей Резников. Наверное, Аркадий это именно так воспринимал. Я то не мог. Меня смущали издержки культурной революции, всякие хунвейбины. Не могу сказать, чтобы мне это сильно нравилось. У меня было сложное отношение. Во всяком случае, одна из цитат «Великого кормчего» ходила между нами, что «только плывя против течения бурной реки можно воспитать подлинно революционный характер». В виде одной цитаты это у нас присутствовало.
 
Дмитрий Рублёв. А какие-то брошюры Мао Цзе-дуна на русском языке имели распространение?
 
Андрей Резников. Да, китайские брошюры, цитатники на русском языке, ходили среди нас. Где их доставали, я не могу сказать.
 
Дмитрий Рублёв. Если говорить о народных движениях, ключевых для истории антибольшевистской повстанческой борьбы в России - о восстании в Кронштадте, на Тамбовщине, о Махновщине — вы как-то этим интересовались?
 
Андрей Резников. Материалы о Кронштадтских событиях мы читали. Мы спорили о них, исходили из представлений о том, что капитализм сменила следующая стадия — социализм (он же в нашем понимании — государственно-монополистический капитализм), а затем наступит какая-то следующая стадия. Мы оценивали действия сил, боровшихся с большевиками с точки зрения, ведут они назад или вперёд. Помню, насчёт кронштадтских дел мы долго спорили.
 
Дмитрий Рублёв. У анархистов была идея «третьей революции» и Кронштадтское восстание они рассматривали с позиции борьбы за подлинную власть Советов. Это было близко вашему пониманию?
 
Андрей Резников. Да, примерно так мы и понимали это движение. В то же время, например, Тамбовское крестьянское движение для нас было, скорее, как Вандея, т.е. контрреволюционное. Аналогия в этом вопросе была с Вандеей. Хотя, я тогда глубоко не вникал в это дело.
 
Дмитрий Рублёв. Ну а как вы относились к Махновщине?
 
Андрей Резников. Махно мы очень уважали. Среди нас был один человек, не из нас троих, который очень любил Махно, рассказывал о нём. Не помню сейчас его фамилию. У него даже была какая-то литература о Махно, изданная какими-то махновцами. Он говорил, что были изданы записки человека, который служил в штабе Махно.[6] Александр говорил, что читал какие-то воспоминания махновцев.
 
Дмитрий Рублёв. Оказало ли на вас какое-то влияние венгерское восстание 1956-го года, в ходе которого действовало массовое движение рабочих советов? Испытали ли вы влияние студенческого и рабочего забастовочного движения в Польше в 1960-е — 70-е годы? И наконец, можно ли говорить о каком-то влиянии на ваши взгляды чехословацких событий 1968-го года, «социализма с человеческим лицом»?
 
Андрей Резников. Я не сказал бы, что мы сильно вдохновлялись идеями этих движений. Вообще, мы об этих идеях не знали. Скорее, мы воспринимали подавление этих движений Советским Союзом, как позор, как момент, очень тяжёлый для нас психологически. Но нельзя сказать, что мы как-то вдохновлялись идеями Дубчека. Этого не было. Знали, что мы их задавили, и от этого было очень стыдно и неприятно.
 
Дмитрий Рублёв. Каково было ваше отношение к левым боевым организациям 1960-х — 70-х годов, к той же РАФ, к RZ[7] например? Знали ли вы о них что то?
 
Андрей Резников. Вы знаете, относились с большим интересом. Портрет Патриции Херст, заложницы, которая перешла на сторону левых террористов, где-то у меня висел. Был такой привлекательный образ, симпатичная девица. К этим организациям мы относились, скорее, положительно. Это была романтика, как у Савинкова.
 
Дмитрий Рублёв. С 1978 года вы издавали журнал «Перспектива». Что он из себя представлял, сколько номеров вышло и каково было ваше участие в этом журнале?
 
Андрей Резников. Я писал теоретические статьи. Вышло несколько номеров, порядка трёх. Сколько было экземпляров — я не помню, мы их перепечатывали на машинке. Последние экземпляры были закопаны в Эстонии, в районе Тарту. Возможно, они уже сгнили, хотя были запакованы в полиэтилен. Мы туда поехали на какую-то хиповскую тусовку на западном берегу Чудского озера[8] и взяли эти экземпляры. Тусовку стала разгонять милиция. Мы решили закопать журналы.
 
Дмитрий Рублёв. В каком году начались аресты членов вашей группы, с чего это началось?
 
Андрей Резников. Аресты начались в 1976 году, когда мы распространяли листовки. Тогда меня арестовали одного. Я посидел немного, и затем отпустили — сперва под подписку, потом дело свернули, передали в комиссию по несовершеннолетним. Я учился на матмехе ЛГУ и меня исключили. Я потом в армию попал. Там писал «глубокие» теоретические статьи. В армии у меня в конце концов нашли эти материалы, поэтому до конца я не дослужил, так как меня отправили на психиатрическую экспертизу, комиссовали за несколько месяцев до окончания службы. А вторая история была в 1978 году. Когда я вернулся из армии, летом 1978 года мы решили провести съезд левых революционных групп. Даже собрали для этого какой-то народ. И тогда арестовали и Скобова, и Цуркова. Мы все отправились туда с разных направлений, ну и всех похватали.
 
Дмитрий Рублёв. То есть — съезд почти состоялся?
 
Андрей Резников. Да, все поехали. Там даже в камере хранения на Финляндском вокзале было оборудование, палатки, литература.
 
Дмитрий Рублёв. А где планировали проводить съезд?
 
Андрей Резников. Это место на Карельском перешейке, километров сто от Питера, под Выборгом.
 
Дмитрий Рублёв. Из каких регионов были участники предполагавшегося съезда?
 
Андрей Резников. Из Москвы кто-то должен был приехать, насколько я слышал. Но с людьми из Москвы я не общался, и потому ничего о них не знаю, знаю только, что Андрей Бесов приехал. Из Горького был Павленков. Родители у него были диссидентами демократического толка. А он проникся левыми идеями. Дело в том, что мы к тому времени уже познакомились с некоторыми людьми из демократического движения. Родители у него были демократами, а сам он называл себя левым.
 
Дмитрий Рублёв. Был ли у него какой-то кружок?
 
Андрей Резников. Он говорил, что кружок был. Более точно не знаю. Он говорил, что является лидером кружка. Кружок был левым, но более точно я сейчас об их идеях ничего сказать не могу.
 
Дмитрий Рублёв. Во время допросов в 1978 — 1979 годах вам и другим участникам группы предлагали эмигрировать из СССР. Правда ли это?
 
Андрей Резников. Да. Там была интересная история. Насколько я понял, предлагали всем нам. Я немного здесь свою интерпретацию предложу. Когда была операция по пресечению этого съезда, никого не арестовали, всех стали вызывать на допросы. Стали всем предлагать эмигрировать. Первому предложили Цуркову, потому что он еврей. Он с радостью согласился. И после этого он был сразу же арестован. Скобов отказывался, но затем его как-то убедили и он говорит: «мне намекают, я соглашусь». Он согласился. И после этого его арестовали тоже. Мне очень сильно предлагали. Я был на допросе в КГБ, меня оттуда привели под конвоем в ОВИР. В ОВИРе была смешная картина: сидят грустные евреи в очереди, а тут меня без очереди под конвоем проводят в комнату, показывают вызов и говорят: «соглашайтесь, вас вызывают!» Я говорю: «нет! Ни за что!» Они говорят: «Ну, вы же понимаете, будут неприятности». И всё, я не стал ничего писать, сказал, что это провокация и у меня нет таких родственников и знакомых, которые указаны в вызове. Я полагаю, что это была проверка с их стороны. Ведь меня единственного не арестовали. Я, как естественник, улавливаю закономерность: этих людей арестовали после того, как они согласились на эмиграцию.
 
Дмитрий Рублёв. Склоняли ли участников группы к сотрудничеству во время допросов?
 
Андрей Резников. Предлагали Хавину, но безрезультатно. Позже он был арестован … погиб в заключении. Мне не предлагали.
 
Дмитрий Рублёв. В литературе упоминается некая демонстрация в знак протеста против ареста членов вашей группы, которая произошла 5 декабря 1978 года на площади перед Казанским собором. Упоминается, что в ней участвовали 300 человек.
 
Андрей Резников. Нет, это точно неправда. Такая демонстрация была в декабре, в день восстания декабристов, 14 декабря 1978 года. И перед этим всех предполагаемых участников «закрывали». И, кстати говоря, в этом «закрывании» под всякими предлогами (например, за «хулиганство»), меня задерживал, насколько я понимаю, нынешний премьер-министр России.[9]
 
Фото: Казанский собор в 1976 году
 
Дмитрий Рублёв. Вы уверены, что это был он? Вас задержали на этой демонстрации?
 
Андрей Резников. Нет, людей превентивно вязали. В день накануне я вышел за хлебом в булочную. Неожиданно какая-то тётка начала визжать: «Он меня бьёт!». На меня накинулись, стали бить, валить на землю. Я потом увидел фотографию, по которой его опознал — такой маленький был дядька. С некоторой вероятностью, но довольно высокой. И потом — он же сам признавался в различных интервью, как они пресекали эту демонстрацию по декабристам. Эту историю о демонстрации в декабре 1978 года лучше прочитать в воспоминаниях у Путина. Он писал, насколько я помню, примерно следующее: когда КГБ об этом узнало, в этот день было организовано торжественное возложение венков к памятнику послами иностранных государств. Площадь была оцеплена, послы возлагали цветы, за оцепление никого не пускали.[10] Это ровно те методы, которыми препятствуют современным «маршам».[11] Это во-первых. А во-вторых, он не написал, что людей «винтили» на подходах, по домам и так далее. Ну так вот. Меня быстро нейтрализовали и посадили на сколько то суток. А там брили всех наголо. Ну и мне сказали: «Ну куда ты, сейчас побреют тебя, как обычного хулигана!» Запихали куда-то в одиночку, ну и там я сидел. Было два таких эпизода. Вот когда с Путиным — взяли довольно чётко, чисто и гладко. А когда без Путина, это был второй раз — безобразие было полное. Напали на нас с женой, стали бить. Я тогда отбивался какими-то палками, люди стали выскакивать из домов, ведь поздно было, вечером. Люди хотели помочь, моя жена стала кричать «Помогите, бьют!». Они выскочили помогать. Тут она сказала, что это КГБ. И сразу все разошлись.
 
Дмитрий Рублёв. Что была за история, когда некая группа под названием «правые христиане» стала вас преследовать?
 
Андрей Резников. Угроз не было. Ситуация была такая. У нас был особый этнический состав: Скобов был русским, Цурков — чистый еврей, а я наполовину еврей. Скобов ещё со школы общался с какими-то верующими, православными людьми, монархистами. Когда арестовали Скобова, я тогда один остался на свободе, сразу ко мне пришёл наш общий знакомый Саша Чистяков и стал говорить, что, мол, вы нашего загнобили и подставили вместо себя и тому подобное. Собственно, из-за Скобова и были основные претензии, если вы об этом эпизоде. Но в дальнейшем мы разобрались в ситуации и никаких существенных конфликтов уже не было.
 
Дмитрий Рублёв. После арестов 1978 — 1979 годов вы как-то продолжали деятельность в рамках «Левой оппозиции», диссидентского движения в целом?
 
Андрей Резников. Во-первых, вокруг меня все сели, наша группа перестала существовать, и я остался один. Во-вторых, у меня значительно расширился кругозор, поскольку в связи с арестами участников нашей группы на меня вышли люди из демократического диссидентского движения. Моя деятельность после 1979 года стала трансформироваться в правозащитную, исследовательскую деятельность. Я стал изучать историю оппозиционных движений в советское время. Я продолжал считать себя левым, но был ассимилирован в демократическое правозащитное движение. В 1980 году была Олимпиада, меня по всяким поводам дёргали, несколько раз задерживали. К Олимпиаде диссидентов сажали — об этом постоянно шли сообщения в передачах западных радиостанций. Это было очень тяжёлое время. У меня дома жил Хавин с женой. Он баловался наркотиками, но дома не держал ничего. Было два обыска. В первый раз пришла милиция. Мы успели какие-то бумаги спустить в туалет. Волнений было больше по поводу бумаг. Они провели обыск, ничего особенного не нашли, изъяли только записные книжки и оставили квартиру. На следующий день опять пришли сотрудники милиции, заходят за шкаф и оттуда сразу достают какие-то пакетики. Хавина арестовали. В этой ситуации, когда и наркотики и Олимпиада, я решил бежать. У меня были знакомые геологи, поехал на Алтай. Там можно было устроиться на работу прямо на месте. На Алтае я прожил два года и там постепенно отошёл от левых убеждений.
 
Дмитрий Рублёв. В 1975 — 1979 годах в Ленинграде была попытка деятельности группы Стасевича, Михайлова и Кочневой, называвших себя «Движение революционных коммунаров». Знаете ли вы что то о них?
 
Андрей Резников. Мне об этом кто-то говорил уже постфактум. Я узнавал об этих людях, когда они были уже арестованы. Передавал через родственников деньги. До их ареста мы ничего не знали.
 
Дмитрий Рублёв. В изданных материалах по вашей группе упоминаются различные люди, например, Алексей Хавин, Александр Фоменков, Ирина Лопотухина, Александр Хавкин, Андрей Бесов. Хотелось бы услышать побольше о них. какова их дальнейшая судьба?
 
Андрей Резников. Хавин был скорее ближе к хиппи и действительно немного употреблял наркотики, таблетки. По взглядам он был ... хиппи … Ну какие тут политические взгляды![12] Он написал для «Перспективы» о спонтанной демонстрации, которая произошла в Ленинграде после отмены рок-концерта, запланированного на Дворцовой площади. Власти чего-то испугались и в последний момент концерт отменили. Хавин в ней участвовал, познакомился ещё с какими-то волосатыми людьми. Возможно, он ещё что-то писал для нашего журнала. Сейчас не помню уже... Всякого дёргали за то, в чём слабина была, и поэтому его посадили за наркотики. Его отец был известный учёный, профессор, математик. Он работал на матмехе, я у него учился. Отец за него хлопотал. Его освободили, потом опять посадили. Здесь, в Ленинграде, общался он не с наркоманами, а именно с хиппи. А попал на наркотическую зону, где наркоманов собирали вместе. Там его пристрастие пошло дальше. Потом он опять сел и где-то на зоне погиб.
 
Александр Фоменков. Он тогда был несколько младше нас, учился в школе. Он был моим знакомым по туристской деятельности. Участвовал в нашей группе, читал довольно много, вдумчивый был мальчик. Потом его вместе с нами дёргали, исключили из школы — он заканчивал вечернюю. Политической деятельностью после этого он больше не занимался. Он считал себя марксистом, находился под моим влиянием.
 
Ирина Лопотухина. Сейчас она уже Цуркова. Цурковы и Лопотухины были очень дружные большие еврейские семьи. Она общалась с Аркадием и вышла за него замуж, когда он находился в заключении. Дома у Ирины также собирался всякий оппозиционный народ. Её потом также арестовали уже по 190-й статье за сборник анекдотов. Она помогала нам перепечатывать и размножать «Перспективы». Ещё она издавала на печатной машинке сборник политических анекдотов. Фактически это был тот случай, когда сажали за «клеветнические» анекдоты.
 
Александра Хавкина я очень плохо помню. Был такой человек. Но ничего не могу пояснить.
 
Москвич Андрей Бесов был программистом. Через кого мы познакомились, я уже не помню. Мы обсуждали с ним различные проблемы. Он человек немного философского плана. Имел какие-то проблемы с психиатрией, был на учёте. Когда он приехал на этот съезд, после задержания ему сделали экстренную госпитализацию в психиатрическую больницу. Ему кололи разные препараты, я навещал его. Потом он уехал в Москву. Он потом снова проявлялся. Довольно серьёзно относился к своему психическому состоянию. Он говорит: «Доктор, мне кажется, за мной следят!» А ему отвечают: «А почему вам так кажется?» «Да вот что то хожу — за мной машины ездят, люди ходят. У меня мания преследования, наверное». Врач отвечает: «Ну, так наверное, действительно следят, вы так не беспокойтесь».
 
Дмитрий Рублёв. Информация о вашей группе как-то поступала за рубеж. Очень много писали в зарубежных левых изданиях и о вашей группе и не только о вашей, в анархистских и троцкистских журналах, просто в правозащитных изданиях. По каким каналам шла информация?
 
Андрей Резников. «Левая оппозиция» не шла какими-то особыми путями. Информация шла по обычным диссидентским каналам. У нас не было собственных контактов именно с левыми за границей. До репрессий никому не было известно о нас. После репрессий в Ленинграде нас поддерживал Вениамин Иофе. Он передавал информацию. Затем Арсений Рогинский активно передавал информацию. Он тогда жил в Питере.
 
Дмитрий Рублёв. За рубежом о вашей группе выходили статьи Вадима Нечаева в изданиях «Liberation», «LabourFocusonEasternEurope» и так далее. Как эти материалы оказались в печати?
 
Андрей Резников. Сейчас не могу точно вспомнить, был такой человек. Он звонил мне по телефону из Франции и брал что-то вроде интервью. Я ему что-то рассказывал. Он был знаком нашим матёрым диссидентам. Я с ними консультировался. Они сказали, что есть такой человек. Мне его порекомендовали, сказали, что с ним можно говорить, но с некоторой осторожностью. Марина и Вадим Нечаевы звонили мне несколько раз в 1978 году, когда наших арестовали. Это международная связь, её несколько раз прерывали, она прослушивалась. Тогда были приняты какие-то конспиративные формы связи и то, что вот так прямо позвонили из Парижа, было очень странно.
 
Дмитрий Рублёв. Впоследствии Александр Скобов вступил в СМОТ, принял участие в попытке создать независимый профсоюз в СССР. Принимали ли вы участие в этой попытке?
 
Андрей Резников. К тому времени я считал себя в большей степени исследователем. Я изучал их деятельность и помогал в ситуациях, когда их арестовывали, поскольку сотрудничал в фонде Солженицына. Передавал им деньги, организовывал наём адвокатов.
 
Дмитрий Рублёв. Значительная часть членов СМОТ находилась под влиянием НТС, идеологии солидаризма. Вы как то ощущали на себе её влияние?
 
Андрей Резников. Я в этот период начал читать «Посев». Но я его воспринимал, как довольно одиозное издание. Мне это было непонятно. Там в то время были видны идеи эмиграции, эмигрантской жизни. Они мне были совершенно непонятны. Я был незнаком с вопросом. Они же издавали и вполне интересные литературные издания, книги, которые я читал с удовольствием.
 
Да, один из людей, который меня укреплял в период моих сомнений в левых идеях... Неудачно, впрочем, укреплял, был Глеб Павловский. Он был в ссылке в Коми и там был Аркадий Цурков, также в ссылке. К Аркадию я ездил в гости примерно в 1984 или 1985 годах, когда он вышел из тюрьмы. И Глеб, когда я при нём называл себя «в прошлом марксистом», говорил: «ну как же ты так можешь, ведь надо же твёрдо стоять на своих идеях, что же это такое?» То есть — он меня обвинял в том, что я меняю свои идеи. Иногда я на него сейчас смотрю и думаю: вот этот человек учил меня быть твёрдым в убеждениях!

[1]См., например: 58.10. Надзорные производства Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Март 1953 – 1991. Аннотированный каталог. Под ред. В.А. Козлова и С.В. Мироненко; сост. О.В. Эдельман. М. 1999; Алексеева Л.М. История инакомыслия в СССР: Новейший период. Вильнюс – М. 1992; Была ли альтернатива? Научный альманах «Варианты». Центр социально-гуманитарных исследований. М. 2009. Вып. 1; Гончарок М. Из воспоминаний еврейского анархиста. Под. Ред. А. Дубовика // http://socialist.memo.ru/1991/GoncharokMoshe.htm ; Дамье В.В. Заметки об анархизме в СССР с 1921 по настоящее время. Рукопись // Архив Д.И. Рублёва; Митрохин Н. Анархисты в антисоветском подполье // Анархия. Независимый журнал радикального движения «Хранители Радуги». № 1. С. 5-6, 38; Шубин А.В. От застоя к реформам. СССР в 1917-1985 гг. М. 2001; Его же. Диссиденты, неформалы и свобода в СССР. М. 2008.
[2] Листовки были размножены рукописным способом. Александр Фоменков в беседе со мной излагал несколько иную версию событий. Он указывал, что не участвовал в разбрасывании листовок над подземным переходом, а действовал в тот же день отдельно от основной группы распространителей, расклеивая листовки на стенах домов.
[3]XXV съезд КПСС проходил в Москве 24 февраля – 5 марта 1976 г.
[4] Коммуна под названием «Yellow Submarine» (заимствовано от названия одной из песен «Битлз») была расположена в двухэтажном доме в районе Приморского проспекта. Нижний этаж занимали коммунары, на верхнем этаже располагались две отдельные квартиры, где жили отдельными семьями другие люди, также близкие субкультуре хиппи. Информация приводится по данным А.В. Скобова.
[5] Речь шла о книге Жана Грава «Будущее общество». Грав Жан (1854 - 1939) – один из выдающихся теоретиков анархического коммунизма, ученик П.А. Кропоткина, деятель анархистского движения Франции.
[6] Вероятно, имеются в виду воспоминания В. Белаша – начальника штаба повстанческой армии Н.И. Махно (Махновщина: отрывок из воспоминаний В. Белаша // Лiтопис революцii. 1928. № 3. С. 191 – 234). Возможно, речь идёт и об «Истории махновского движения» П.А. Аршинова, изданной русскими эмигрантами-анархистами (Аршинов П.А. История махновского движения. Берлин. 1923).
[7]RevolutionäreZelle («Революционные ячейки») – одна из леворадикальных боевых групп в ФРГ 1970-х гг.
[8] Имеется в виду попытка хиппи устроить летом 1978 г. палаточный лагерь Рана Пунгерья (в пер. на рус. – Лягушачье болото). Лагерь был разогнан милицией, а его участники вынуждены были разъехаться в разные места Латвии - в Витрупе, на Гаую и Лиласте. Информацию о месте этой встречи хиппи мы получили от одного из её участников – Г.А. Мейтина.
[9] Имеется в виду В.В. Путин.
[10] В книге «От первого лица» В.В. Путин описывает некоторые подробности операций КГБ против попыток диссидентов организовать демонстрации, но отрицает какое-либо участие со своей стороны в этих операциях:
«- Что это было за время?
- Что за время? Конец 70-х. Сейчас говорят: «В тот момент Леонид Ильич начал
закручивать гайки». Но это было не очень заметно.
- А в работе органов что-нибудь изменилось?
- Знаете, на самом деле многие вещи, которые правоохранительные органы стали позволять себе с начала 90-х годов, тогда были абсолютно невозможны. Действовали как бы из-за угла, чтобы не торчали уши, не дай Бог. Я для примера расскажу только одну историю. Допустим, группа диссидентов собирается в Ленинграде проводить какое-то мероприятие. Допустим, приуроченное к дню рождения Петра Первого.
- Да, давайте просто предположим.
- Диссиденты в Питере в основном к таким датам свои мероприятия приурочивали. Еще они любили юбилеи декабристов.
- Диссиденты же.
- Действительно. Задумали, значит, мероприятие с приглашением на место события дипкорпуса, журналистов, чтобы привлечь внимание мировой общественности. Что делать? Разгонять нельзя, не велено. Тогда взяли и сами
организовали возложение венков, причем как раз на том месте, куда должны были прийти журналисты. Созвали обком, профсоюзы, милицией все оцепили, сами под музыку пришли. Возложили. Журналисты и представители дипкорпуса постояли, посмотрели, пару раз зевнули и разошлись. А когда разошлись, оцепление сняли. Пожалуйста, идите кто хочет. Но уже неинтересно никому.
- Вы тоже принимали участие в этой операции?
- Нас не особенно привлекали к этим мероприятиям.
- Откуда же вы знаете такие подробности?
- Так особого секрета из этого никто и не делал. В столовой встречались, разговаривали. Я к чему всё это говорю? К тому, что действовали, конечно, неправильно, и это было проявление тоталитарного государства. Но показывать уши считалось неприличным. Было всё не так грубо.
- И история с Сахаровым не была грубой?
- История с Сахаровым была грубой». (Цит. По: От первого лица. Разговор с Владимиром Путиным. М. 2000. С. 43 - 44).
[11] Вероятно, А.И. Резников имеет в виду «марши несогласных».
[12] А.В. Скобов даёт совершенно иную характеристику политическим взглядам и деятельности Алексея Хавина. В частности, в беседе с нами он указал, что Хавин по своим взглядам был сторонником анархо-коммунистических и анархо-синдикалистских идей. Он опубликовал ряд теоретических статей в самиздатском журнале «Перспективы». По мнению Александра Скобова, Хавин был знаком с людьми, принадлежавшими к среде хиппи, но не принадлежал к ним и был далёк от них даже по своему внешнему виду.
Интервью брал: Рублёв Дмитрий Иванович, к.и.н., доцент Московского государственного университета природообустройства (МГУП)
 
Впервые опубликовано: Альтернативы: теоретический и общественно-политический журнал. № 2, 2012. С. 141 - 155.