Американский историк Майкл Сейдман долго был любимцем многих недальновидных левых. Его книгу о рабочих в период Народного фронта во Франции и Испании немалое число читателей было склонно воспринять в духе ситуационистской "критики труда". Но чем дальше. тем больше стало накапливаться "странностей". Возможно, с мистером Сейдманом произошло нечто похожее на то, что случилось с теми "леваками", которые ради доказательства того, что Гитлер и его империалистические противники стоили друг друга, принялись в унисон с неофашистами утверждать, что никаких газовых камер в нацистских лагерях не существовало в помине. Ныне Сейдман фактически берет под защиту франкистский режим, заявляя, что он был куда менее жесток и страшен, чем Испанская республика и анархо-синдикализм.

Уже в книге "Республика эгоистов", посвященной Республиканской Испании, Сейдман уверял, что идеи франкистов были куда привлекательнее, чем взгляды левых: "...Если рассматривать испанскую гражданскую войну как классовую войну, то буржуазия продемонстрировала куда больше связности, чем рабочий класс. Ее доктрины нации, религии и прав на собственость привлекали гораздо больше, чем конкурирующие с ними доктрины интернационализма, рационализма, революции и коллективизма". Как отметил один из участников дискуссии на англоязычном форуме libcom, у Сейдмана выходит, что для "простых рабочих" победа Франко была предпочтительнее, чем победа Республики, так как социалисты еще больше сузили бы "свободный рынок" и заставили трудящихся еще больше работать!

Если кому-то это могло показаться просто извращенной логикой, то в рецензии на книгу известного историка Пола Престона "Испанский Холокост" Сейдман окончательно сбросил маску. Теперь он открыто предпочитает франкизм Республике. Это вынудило брианского активиста и исследователя Стюарта Кристи написать ответ на нападки мистера Сейдмана. Этот текст мы перевели и публикуем.

Несколько слов о Стюарте Кристи. Он родился в 1946 г., в 1962 вступил в Анархистскую федерацию Глазго, принимал активное участие в антиядерном и антифранкистском движении, состоял в Синдикалистской рабочей федерации (британской секции Международной ассоциации трудящихся) и поддерживал связи с "Defensa Interior", подпольным координационным органом испанских либертариев. 11 августа 1964 арестован в Мадриде при подготовке покушения на диктатора Франко, приговорен Военным трибуналом к 20 годам заключения. Под давлением протестов в 1967 освобожден, вернулся в Англию, продолжив работу в анархистском движении. Вместе с Альбертом Мельтцером был соучредителем Анархического Черного Креста, редактировал его издания, руководил издательствами, которые  специализировались на выпуске работ по теории и истории анархизма. Кристи известен также как исследователь послевоенного неофашизма и гражданской войны в Испании, автор воспоминаний, работ по истории, теории и культуре анархизма, включая книги "Исследование по революции в Испании, 1936-1937", "Мы - анархисты! Исследование по истории Иберийской анархистской федерации (ФАИ), 1927-1937" и др.

Заметки по поводу рецензии Майкла Сейдмана на книгу «Испанский Холокост» Пола Престона

Куда подевалась способность к суждениям у издателей литературного приложения  «Таймс»? Что могло побудить издателей опубликовать недостойный и бесстыдный треп такого апологета Франко, как Майкл Сейдман, при обсуждении книги Пола Престона «Испанский Холокост»?

Если не обращать внимания не сетования Сейдмана по поводу «дискредитирования морального капитала националистов» Престоном, его главная критика сводится к использованию термина «Холокост» для описания кровавой бани, развязанной «взбунтовавшимися офицерами», которые «вскоре получили поддержку от Муссолини и Гитлера» (тем самым утверждается, что ни один из этих режимов не принимал участия в планах свержения республики). Подобное отклонение слова «Холокост» служит проявлением или академической педантичности Сейдмана, или его чересчур ревностного политического стремления оставить этот термин исключительно и безосновательно за еврейскими жертвами нацистского антисемитизма, несмотря на наличие 5 – 7 млн. других жертв нацистской машины массового убийства: антифашистов (евреев и неевреев), интеллигентов, социалистов, анархистов, коммунистов, либералов, «свидетелей Иеговы», цыган, душевнобольных, инвалидов и т.д. в период между январем 1933 г. и маем 1945 г. 

Теперь я должен обратиться к описанной Сейдманом «лавине новой литературы», которая, дескать, «ставит под сомнение» «устаревший взгляд Престона» на репрессии в республиканской зоне. Он утверждает, что оно было «частью по большей части намеренной и просчитанной попытки истребить «фашистов» (в весьма абстрактном понимании) и правых, а также представителей церкви, которые воспринимались как пятая колонна и потенциальная помеха для рабочей или народной революции. Эти убийства были тесно связаны с левыми партиями, социалистами, коммунистами и анархистами, и обыкновенно приветствовались ими».

Каким образом Сейдман (или кто бы то ни было иной) может сделать вывод о наличии подобного заговора между столь различными и соперничавшими друг с другом группами «левых», остается для меня загадкой и являет все его понимание истории, политики и культуры Испании между двумя мировыми войнами в самом неблагоприятном свете. Если бы подобный заговор существовал, то он скорее исходил бы от национального и регионального руководства против видных диссидентов из собственных рядов – против рядовых бойцов и интеллектуалов, которые ставили под сомнение партийную гегемонию – а не против неведомых представителей пятой колонны, которые укрылись на республиканской стороне, нередко примыкали к профсоюзам, включая CNT, к коммунистической или социалистической партиям и нередко выступали как сами верные и догматичные приверженцы партийной линии.

Сейдман представляет дело так, как будто бы все началось только в 1936 году. Убийства и хаос с обеих сторон: допустим. Жестокие убийства по причинам ненависти, корыстных интересов, жадности и т.д. – весь спектр присутствовал. Допускаю, что никто не оказался выше этого, и, как я показываю в моей последней 3-томной книге «Пистолерос – 1918-1924», и в анархистском лагере не было недостатка в готовых пойти на подобные акты.

Тем не менее, приводимые самим Сейдманом цифры за период «во время испанского конфликта» (вероятно, он имеет в виду 1936 – 1939 годы, то есть, гражданскую войну) дают соотношение по убийствам 13:5 в пользу националистов (фашистов, католических иерархов и приверженцев «Единой Испании»). Последнее объясняет, почему такие генералы как Кабанельяс (которые в первые годы республики и при монархии были масонами и / или республиканцами) превратились в фашистов (1). Или же у них всегда были столь авторитарные взгляды? Взгляды, которые они вполне разделяли со многими «новообращенными» республиканцами (еще вчера – монархистами), что может послужить объяснением таких кровавых расправ как в Кастильбланко в 1931 г. (2), в Арнедо в 1932 г. (3) и в Касас-Вьехасе в 1933 г. (4), или создание «штурмовой гвардии» как полицейской силы по поддержанию порядка. Рьяный «республиканец» и масон Эдуардо Лопес Очоа руководил разгромом и подавлением восстания в Астурии в 1934 г. «Республиканский» – это не обязательно значит «левый», даже не обязательно значит «либеральный». Отсюда и скепсис в рядах CNT. См. об этом статью «От апреля до апреля»  Мельчора Родригеса, который пал жертвой сил безопасности новой республики (опубликована в бюллетене Библиотеки Кэйт Шэрпли). 

Упорство в романтизации республики побуждает нас закрывать глаза на ее мрачные стороны, на то, что должны были испытывать бедняки и трудящиеся классы. Церковь, имущие классы и приверженцы «Единой Испании», возможно, были отчасти оскорблены  риторикой и законодательством республики, но на них, в отличие от трудящихся, не обрушивались дубинки, пули и артиллерийские снаряды. Разве генерал Санхурхо (5) был столь же жестко наказан после своего путча против республики, как крестьянин Шестипалый (6) или восставшие шахтеры и крестьяне Льобрегата (7)? Весьма интересны детали столь разного обращения.  

Отвержение республики само по себе еще не было преступлением, пока оно не выливалось в практическое действие, такое как дезертирство, сопротивление, практическая оппозиция. Однако франкистский приказ №108 Хунты национальной обороны от 13 сентября 1936 года предусматривал конфискацию имущества всех тех, кто были «прямо или косвенно, действием или подстрекательством виновны» в сопротивлении против националистического движения.

Франкистский закон о политической ответственности от 9 февраля 1939 г. (регулирующий конфискацию имущества) был задним числом распространен на события с октября 1934 г. (что явно свидетельствует об умственном состоянии законодателя: почему не с 1931, 1932 или 1933?), а если обвиняемый с тех пор умер, то все обязательства и проистекающие отсюда штрафы переходили на его или ее наследников и родственников. Две трети этих конфискаций касались «преступников» из рабочего класса, и многих пришлось освободить от наказания, но не из сочувствия, а из-за отсутствия того, что можно было конфисковать. Были введены и взимались штрафы против республиканцев и других людей, расстрелянных еще в 1934 году. На социалистического (ИСРП) функционера Народного фронта Висенте Мартина Ромеру (убит 7 августа 1936 г. в Мадриде по приказу полковника Каскахо) был наложен послевоенный дополнительный штраф в 125 тысяч песет, который его семья должна была уплатить, чтобы получить «доступ к его имуществу».   

Штрафы и конфискации часто сопровождали казни (причем производились и до них, и после них). В Альбасете против 43% осужденных военными трибуналами было возбуждено дело в соответствии с законом о политической ответственности, и 80% подвергшихся штрафам были сельскохозяйственными рабочими или ремесленниками. В 1942 г. этот закон был изменен: экономические санкции были заменены запретом на профессии. 13 апреля 1945 г. закон был отменен – в отношении новых дел. Уже открытые дела продолжались вплоть до 10 ноября 1966 г. Я не намерен романтизировать республику, но весьма сомневаюсь, что преследования приняли бы такие масштабы (если бы, конечно, власть не захватили коммунисты).

Изумляет аргумент Сейдмана о том, что «националисты включили в ряды армии сравнительно большее число военнопленных, чем все другие стороны, участвовавшие в гражданских войнах в Европе в 20 веке». Он что, не понимает, что у военнопленных в данном случае просто не было выбора, потому что единственной альтернативой была казнь и массовое погребение? Эта ссылка на ресайклинг военнопленных националистами призван опровергнуть престоновское обвинение в наличии у франкистов «программы массового уничтожения». Но разве она его опровергает? В какие соединения они были включены? Как ими командовали, как их дисциплинировали, как использовали? В каких секторах их применяли? Против каких республиканских сил? Применялись ли, скажем, методы запугивания против отступавших (пулемёты в духе Троцкого в период гражданской войны в России или в духе Сталина во время Второй мировой войны)? Насколько велика была смертность среди них, по сравнению с «добровольными» соединениями националистов или регулярными частями? Я этого не знаю. Я только спрашиваю. Короче говоря, подобные программы «ресайклинга» совершено не обязательно противоречат планам массового уничтожения и даже вполне могут являться их составной частью – заставить врага убивать врага, одновременно зачищая тыл от недовольных. В своей книге «Республика Эгоистов» Сейдман признает, что в Националистической Испании не хватало рабочей силы – рабочих, но не войск.

Что касается того, что Престон, дескать, «снимает вину» с испанских левых и склонен якобы преувеличивать советское влияние на паракуэльосскую бойню (8) явных или предполагаемых противников республики смешанным отрядом испанских левых: эта расправа была, со всей очевидностью, организована, среди прочих, Сантьяго Каррильо, состоявшим раннее в Объединенной социалистической молодежи, а в тот момент в испанской компартии. Последняя же мало что предпринимала без решения политбюро и ее советников из Коминтерна. 

Относительно аргументов Сейдмана насчет каталонских карлистов в националистической армии: разве нельзя счесть отнюдь не безосновательными подозрения, что пятая колонна, весьма активная в сельских районах Каталонии, рекрутировалась из этих лиц и типичных «рекете» (9), которые могли не иметь призывной возраст и не призываться в армию, зато выполнять другие услуги? Пусть это не оправдание, но, возможно, отчасти объясняет убийства правых и католических священников. 

Согласно Сейдману, Престон приходит к выводу, что «радикализм» республиканского руководства носил скорее риторический, чем действительный характер. Данный аргумент вообще излишен. Сделанное якобы президентом Асаньей заявление о том, что его реформы «превратят армию в котлету» (“triturar el ejército”) вызвало такое (или даже большее) возмущение и ожесточение в этих кругах, что и бурные стачки. Равно как и якобинская, просветительская критика в адрес церкви. Партия СЭДА (10) возникла из стремления отстаивать католические принципы, независимо от режима – защищать вечное в противовес сиюминутному. Таков был «аксидентализм» СЭДА: упор на (не)реальное в противовес формальному. Республиканский приверженец католических ценностей был хорош, монархист же, не являвшийся их сторонником, – плох. То же самое, безусловно, касалось либертарных или левых ценностей, не так ли?

Быть может, Престон преуменьшает размах «уличных» нападений на собственность после февраля 1936 г. – но Сейдману следовало бы вспомнить о язвительных насмешках правых в духе «ешьте республику» в годы «Черного двухлетия», о наследии репрессий октября 1934 года, тяжком урезании прав профсоюзов, об открытом флирте испанских правых с авторитаризмом и фашизмом в остальной Европе, о примере Австрии 1934 года и т.д. Почему он, по крайней мере, не допускает возможности того, что все это привело улицу в движение – ее собственные волнения, а не риторика каких-либо республиканских просветителей? Он прав, когда делает общее замечание относительно общего преуменьшения жестоких сторон классовой борьбы, но я спрашиваю его: насколько «гарантированными» были жизнь, свобода, продолжение рода и крыша над головами НЕ-правых и НЕ-имущих? Как специалисту по деталям бунта во всех его неудобных и неприятных проявлениях, не укладывающихся в привычные идеологические модели, Сейдману стоило бы как-нибудь заняться изучением жизни типичного рабочего в 1923 – 1943 гг. и попытаться обнаружить улучшения. Они могут отнюдь не соответствовать определенным контурам республики, монархии, диктатуры и "вновь" диктатуры. 

Во-вторых, он вроде бы говорит: смотрите не на формальное, а на реальное. Но если Престон делает упор на взгляд «сверху», многое из этого теряется. Жизнь далеко не всегда определяется ораторами или печатной продукцией. CNT всегда опиралась на анонимных активистов, и существовали также анонимные действующие лица и факторы вне CNT.

Покушение на Кальво Сотело (11) было «хладнокровным убийством». А разве события в Касас-Вьехасе и иные подобные инциденты не были таковым? Разве не правительство и юстиция оскандалились в Касас-Вьехасе? Что сказал бы Сейдман насчет какого-нибудь рабочего «Франко», которого подтолкнули к «революции» Касас-Вьехас или подавление какой-нибудь стачки?

Что касается упоминания Сейдманом чрезвычайных военных трибуналов генералиссимуса, которые в течение 1936 – 1938 гг. якобы отклонили 15 000 случаев: сколькие из обвиняемых уже были мертвы? Казнены? Бежали? Еще 15 000 дел были рассмотрены, и по всей видимости вынесены смертные приговоры. Сейдман пишет о снижении числа смертных приговоров «после 1941 года» (то есть после трех лет массовых казней), но избегает какой-либо «контекстуализации», к примеру, упоминаний о Второй мировой войне (вспомните: это было время, когда Рамон Серрано Суньер (12) заявил немцам, что Испанию не интересует судьба испанских «красных», попавших в руки нацистов), трудностей с тем, чтобы прокормить население Испании, и уровень смертности в франкистских тюрьмах вследствие эпидемий и голода, в сочетании с отсутствием медицинской помощи и регулярными пытками. Тем лучше для статистики, если многие из этих заключенных умерли вне тюрем, не имея работы и не подлежа приему на работу, внесенные в «черные списки», не имея жилья, зависящие от благотворительности церкви или социальных служб Фаланги, которые отнюдь не отличались мягкосердечием. И он забывает упомянуть о пике казней в 1947–1949 гг., целое десятилетие спустя после войны и после изгнания, судов и казней послевоенных лет.    

В отношении комментариев Сейдмана насчет аграрной политики националистов: разве дело не обстояло так, что бежавшие было помещики все еще не вернулись, рабочих рук сильно недоставало, поскольку большое количество работоспособных мужчин было на фронте, а стимулирование «имущих» крестьян было временной стратегией выживания на период войны, в ожидании захвата всей плодородной земли Испании? Истребить оппозицию, за малейшие прегрешения швырять людей в тюрьмы, обложить как можно большее число людей штрафами, призвать кого только можно в армию – и стимулировать (!) остальных к увеличению производства?

В 1957 г. был казнен Хуан Гарсиа Суарес, причем после того, как канарский епископ лично написал Франко, чтобы напомнить ему о «тысячах людей», убитых на Канарах «националистами» (франкистами, – перевод.). Вот что писал епископ Пильдаин: «Глубокоуважаемому сеньору, дону Франсиско Франко Баамонде, главе Испанского государства. Глубокоуважаемый сеньор! Я, Антонио Пильдаин-и-Сапиаин, епископ апостолической епархии Лас-Пальмаса, как пастырь душ и духовный отец канарцев, чувствую своим долгом просить вас заменить смертную казнь для Хуана Гарсиа Суареса, приговоренного к смерти местным военным трибуналом. Эта смерть произвела бы на Канарах, где ничего не происходило, весьма плохое впечатление, поскольку здесь все варварские деяния были совершены националистами, а не республиканцами. Я предпочел бы не углубляться в эту тему и напоминаю Вашему Превосходительству обо всем, что происходило на этом острове, особенно в ущелье Хинамар, где погибли многие тысячи людей» (см.: Santos Julia (ed.) Victimas de la Guerra Civil, Temas de Hoy, pp. 335-336). Пильдаин лично рассказал историкам Хосе Луису Моралесу и Мигелю Торресу, судя по воспоминаниям одного из них, следующее: «Епископ Пильдаин упомянул в беседе со мной. Что в этой местности погибли от 5 до 6 тысяч человек. Большинство из них исчезли».

Сопоставьте это «ничего не происходило» и соотношение смертей 5000:0 на Канарах! Когда это существовала военная угроза Канарам? Если «ничего не происходило», мы можем исходить из того, что острова пали без серьезного сопротивления. Будет ли это впадением в виктимологию, если я задамся вопросом, какое влияние это могло бы оказать на попытки приравнять друг к другу республиканское и националистическое насилие?

Я мог бы продолжать до бесконечности, но я просто не понимаю, чего пытается сказать Сейдман, особенно такой его аргумент: «испанские контрреволюционеры не вели расовую войну против евреев, а сосредоточились на борьбе с революционерами, которые угрожали их жизни, собственности и вере». О чем он вообще говорит? Франко и его когорта клерикально-фашистских убийц никогда не были «контрреволюционерами» – это были реакционные путчисты, которые (с помощью нацистской Германии, фашистской Италии и влиятельной части британского истэблишмента) свергли законно избранное республиканское правительство (что бы мы о нем ни думали) и убили кто знает сколько десятков тысяч совершенно ни в чем не повинных людей, ничем не угрожавших их жизни, собственности или вере (как свидетельствует епископ Антонио) – в стремлении противостоять тому, что они воспринимали как «пролетарское варварство», и отбросить Испанию на 400 лет назад, во времена средневековых католических ценностей Священной Римской империи. 

Нет, действительными «контрреволюционерами» во время Испанской революции и гражданской войны оказались Асанья, Прието, Негрин, Хесус Эрнандес, Федерика Монтсени, Мариано Васкес и все другие «авторитетные руководители» республиканского лагеря. Точно так же, как с республиканской стороны преследовались, в первую очередь, не фашисты, представители «пятой колонны», священники и монахини, а тысячи революционеров и простых бойцов, которые между июлем 1936 г. и декабрем 1937 г. противостояли их интригам и маневрам, направленным на восстановление и укрепление буржуазного строя.  

Решение передать весьма ценную работу Пола Престона о франкистском Холокосте на откуп софизмам столь открыто профранкистского рецензента, как Майкл Сейдман, наносит большой ущерб некогда строгим редакционным стандартам «Литературного приложения «Таймс»», которые установились при прежних редакторах, таких как Артур Крук и Джон Гросс (и таких заместителях редактора как Николас Уолтер). Во что нынче превратилось некогда «серьезное» и «авторитетное»?   

Стюарт Кристи

Times Literary Supplement, 7.09.2012

Примечания переводчика:

(1) Генерал Мигель Кабанельяс (1872 – 1938). В 1920-х годах один из командиров колониальных войск в Марокко. В 1926 г. отправлен в резерв из-за разногласий с диктатором Примо-де-Риверой, придерживался либеральных взглядов и в 1929 г. участвовал в антиправительственном заговоре.  После падения монархии восстановлен на военной службе, командовал Гражданской гвардией, в 1933 г. избран в парламент от правореспубликанской Радикальной партии. После прихода к власти Народного фронта в 1936 г. снова занимал высшие командные посты, пользуясь как либерал и масон доверием властей. Одновременно участвовал в военном заговоре, в июле 1936 г. возглавил путч в Сарагосе и организовал массовую расправу над сторонниками республики и анархистами.

(2) В Кастильбланко в конце 1931 г. четверо гражданских гвардейцев застрелили рабочего-демонстранта. Другие участники демонстрации расправились с убийцами.

(3) В Арнедо в 1932 г. гражданские гвардейцы расстреляли митинг рабочих, убив несколько участников. Правая печать назвала это местью за Кастильбланко.

(4) Во время общеиспанской стачки НКТ в 1933 г., в андалусийском поселке Касас-Вьехас отряды гражданской и штурмовой гвардии жестоко подавили выступление крестьян. Не менее 30 человек погибли.

(5) Генерал Хосе Санхурхо (1872 – 1936) в 1928 – 1932 гг. командовал Гражданской гвардией, а после отстранения в августе 1932 г. предпринял безуспешную попытку военного переворота. Приговорен к смерти, помилован, а в 1933 г. амнистирован и выслан из страны. Приниимал участие в подготовке военного мятежа в июле 1936 г.

(6) Крестьянин, один из участников восстания в 1933 г. в Касас-Вьехасе. Убит карателями.

(7) В январе 1932 г. рабочие Верхнего Льобрегата провозгласили либертарный коммунизм. В ходе их выступления ни один человек не погиб. Участники выступления были жестоко репрессированы.

(8) Массовый расстрел сторонников франкистов и правых в ноябре – декабре 1936 г. под Мадридом (в разгар битвы за Мадрид). Казнью руководили республиканские военные лидеры и глава молодежной организации компартии ("Объединенной социалистической молодежи") Сантьяго Каррильо, отвечавший за безопасность в республиканском Мадриде.

(9) «Рэкете» – вооруженные ополчения крайне правого монархистского течения «карлистов», бывшего одной из главных опор франкизма в годы гражданской войны.

(10) Испанская конфедерация автономных правых – крайне правая католическая партия в 1933 – 1936 г.

(11) Хосе Кальво Сотело (1893 – 1936), бывший министр финансов при диктатуре Примо-де-Риверы, один из лидеров фашистской Испанской фаланги. Убит 13 мюля 1936 г. социалистами в ответ на убийство их товарища.

(12) Рамон Серрано Суньер (1901 – 2003), в 1938 – 1942 гг. занимал пост президента Фаланги, министра внутренних, а затем иностранных дел франкистского режима. Ориентировался на союз с нацистской Германией.

Перевод, комментарии и примечания КРАС-МАТ