«Мы, рабочие не боимся разрушений…,
потому что мы несем новый мир в наших сердцах»

Б.Дуррути

Что такое социальная революция? Естественно-необходимый процесс, порождаемый «объективными», независимыми от воли отдельных людей «законами истории»? Стихийный выплеск бунтарских инстинктов масс, не желающих жить «по-старому»? Плод сознательных усилий и действий людей, творящих новый мир по принципам свободы и красоты? И какова роль организованных революционеров в деле ее подготовки и осуществления? Должны и могут ли они стремиться стать большинством или им достаточно оставаться «сознательным меньшинством», которое довольствуется тем, что успешно «убеждает» колеблющееся, нестойкое, идейно-нейтральное большинство трудящихся, народа?

Вот уже третий век революционеры всех оттенков и направлений спорят по этим вопросам. И от ответов, предлагаемых ими, зависит не только избираемая тактика. С ними напрямую связан и облик будущего общества, которое эти революционеры намерены противопоставить существующей капиталистической системе.

Если революция – итог действия «железных» законов, то роль «рядовой» человеческой личности (будь то отдельный человек «из массы» или даже активист организации) невелика. Ей надлежит лишь обладать чутким ухом, исполнительными руками да гибкой спиной. Понять и постичь законы способна только мыслящая «элита от революции», те, кого Бакунин прозвал «науко-политическим сословием»: партийные и профсоюзные вожди, теоретики-мыслители и «рабочие» политики. Остальным революционерам надлежит покорно исполнить их распоряжения. А «темная», «невежественная» масса – что с нее взять? Достаточно, чтобы она была недовольна жизнью в старом обществе и готова была признать в революционном «авангарде» своих авторитетных руководителей, позволив им завладеть властью и сверху перекраивать общество по своему «научному» усмотрению. Именно такова «революционная» теория эсдеков и большевиков. Массы в момент революции несут на себе все отпечатки «родимых пятен» капитализма, они не могут обрести революционное, коммунистическое сознание в условиях старого, буржуазного мира, говорят авторитарные «социалисты». Соответственно, рабочие могут свергнуть капитализм, замечал, например, известный троцкистский теоретик Эрнест Мандель, но они – в ходе революции и сразу после ее – еще не могут в большинстве своем иметь четкое представление о социалистическом будущем. В ходе развития революции неизбежны трудности, в том числе и материального свойства. Вероятная экономическая блокада, исчезновение продуктов питания, перебои со снабжением самым необходимым вызовут недовольство значительной части трудящихся, и те отвернутся от революции. Вот почему нужен «революционный авангард» – партия, которая будет сохранять и отстаивать коммунистическое сознание, если надо, то даже вопреки тому классу, выразителем интересов которого она себя объявляет…

Грустный, безотрадный мир встает перед нами со страниц эсдековских и большевистских «ученых» теоретиков – мир «забитой», безвольной толпы и хитроумных, высоколобых вождей-манипуляторов; мир тупых школяров, с одной стороны, и жестоких воспитателей, с другой. На ближайшие сотни, тысячи лет иерархия, неравенство сохраняются, более того, они увековечиваются, нацепляют на себя ярлык свободы и социализма, надевают красочные одежды, прикрывающие отвратительное, дурно пахнущее ярмо новой «железной пяты». Унылым садо-мазохизмом веет от этого страстного, униженного стремления пресмыкаться перед безликими «законами» и их харизматическими «реализаторами»! Более здоровые натуры неизбежно рано или поздно спросят себя и других: «А зачем, собственно, менять одно рабство и неравенство (капиталистическое) на другое, даже если то называется «социалистическим»?». Действительно: зачем менять чуму на холеру? Чтобы дольше мучаться перед смертью?

«Социалисты»-государственники неоднократно получали возможность осуществить свои «идеалы». Все, что они смогли предложить людям – это старый мир в более или менее «свежей» упаковке. Или «дивный новый мир», от которого сходишь с ума или погибаешь в концлагере.

Масса – не нерадивый и тупой ученик из школы для дебилов, а революционер – не двуликий Янус, обращающийся то добрым барином-просветителем, то суровым воспитателем с хлыстом. Беги, товарищ, старый мир позади тебя!

* * *

Казалось бы, на противоположном полюсе расположилась теория стихийной революции. Ее приверженцы утверждают, что в массах живут неосознанные бунтарские или классовые инстинкты, которые уже давно сделали их почти готовыми революционерами. Самые обычные люди готовы восстать против ига капитала и власти хоть завтра. Но вот беда: они пока спят (почему? – здесь мнения сторонников революционной стихийности расходятся). Как бы то ни было, задача организованных революционеров – разбудить «великого спящего», народ. Надо подать сигнал, а там – трепещите, властители мира! Роль «сигнальщика» отводится «инициативному меньшинству», революционному «ферменту». Как только его яркая ракета взовьется в небо, грянет гром, и огромная волна народного гнева омоет и обновит мир. Так или примерно так рассуждали многие анархисты в 19 и 20 столетиях. Сколько раз они пытались подать сигнал – с помощью динамита и кинжала, револьвера и феерического бунта. Конец почти всегда оказывался печальным. Спящий не просыпался. Больше того, он нередко сквозь сон проклинал или даже – очевидно, в глубоком приступе лунатизма – рвал на куски «инициативных» бедолаг, которые так неловко мешали ему досыпать. И видеть сны.

«Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не сумеет –
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой».

Так, что ли? Нет, не так!

Да сильно ли, в самом деле, отличается «стихийное бунтарство» от рабства в плену у «материалистических законов»? В одном, по крайней мере, – нет. И в том, и в другом случае, «простые люди», «индивиды-единицы» – не сознательные творцы истории, а объект для воздействия со стороны революционеров.

В обоих вариантах «обыкновенные», «не идейные» трудящиеся в момент революции, собственно говоря, в большинстве своем не сознают, что они делают и зачем. Это понимают за них другие – не «ученые» социалисты, так пассионарные «инициативщики»- революционеры.

Как ни парадоксально, за обеими, на первый взгляд противоположными теориями скрывается глубокое внутреннее сродство. Имя ему – авангардизм меньшинства. При этом меньшинству может отводиться различная роль – мозга класса, рук класса, ног класса или иных частей тела Великого Пролетарского Целого. По существу, этот нюанс мало что меняет. Важно, что авангард состоит из наиболее сознательных представителей трудящихся, из тех, следовательно, кто чаще других оказывается или должен оказаться  прав. Из тех, кто, быть может, и не имеет монополии на действие, но уж, во всяком случае, обладает миссией действовать, «инициировать», продвигать, постоянно выступать в роли «застрельщиков».

Авангард может стремиться взять власть в обществе в свои руки, а может и не претендовать на нее официально – лишь дискутировать, убеждать, подавать пример… В таком случае он выступает в роли неофициального кукловода, своего рода «внутреннего» стержня или закрытого для непосвященных клуба, где заранее разрабатываются проекты общественно значимых решений, которые затем предлагаются массе.

Подобный подход опасен своим глубинным элитаризмом. Элитаризм этот не обязательно осознается самими «авангардистами», но присутствует скрыто, имплицитно, на уровне мироощущения, психологии или привычки. Тот, кто всегда должен «инициировать», тот, кто «понял» и «осознал», может презирать других или жалеть их. Он может считать их стадом баранов – а может ощущать перед ними свою экзистенциальную вину. Но они для него неминуемо и неизбежно – «другие». А именно такому разделению общества на «авангарды» и «арьергарды» и призвана объявить войну социальная революция. Войну не на жизнь, а на смерть.

Те, кто имеет обязанность быть сознательным авангардом, поневоле, рано или поздно обречены претендовать на право «знать, как надо» и на миссию предлагать это «остальным», «несознательным». И тогда у них, попросту говоря, «сносит крышу». Они оказываются в положении учителей, экспертов, «первых понявших», раньше других сообразивших и кинувшихся осуществлять задуманное. Так медленно, но верно вырастает монополия на инициативу. Закрепляя свою «передовую» роль, авангардисты закладывают основу для будущего привилегированного класса. «Первые действующие», как уже бывало в истории, превращаются в «первых хватающих» – princeps, «князей». Повторим: независимо от того, хотят ли они этого сами.

Не бойся войны, не бойся чумы,
Не бойся мора и глада,
А бойся единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо»…

Да, современное общество с его иерархиями, специализацией и неравномерным, неравным распределением знаний способствует расколу людей на думающее меньшинство и не рассуждающее большинство. Сам быт, сам строй нынешней жизни учит, приучает массы людей вести себя конформистски, не задумываться об иных возможностях по ту сторону Системы, не видеть «сны о чем-то большем». Но это не значит, что одни от природы обречены быть руководителями, организаторами и повелителями (авторитетами), а другие – всего лишь всегда и везде исполнителями. Тем, кто так считает, нечего делать в социально-революционной среде, ибо они, в лучшем случае, – обиженные карьеристы-неудачники, не сумевшие утвердиться в рамках Государства и Капитала. А те искренние революционеры, которым не по нраву разделение на господ и рабов, должны способствовать ликвидации, разрушению любой иерархии, включая монополию на знание и «сознательность», на то, чтобы всегда «быть первым», передовым. Им следует не закреплять положение «авангарда», а разрушать его, не культивировать собственное «инициативное меньшинство», а способствовать исчезновению таких устойчивых меньшинств вообще.

Конечно, люди различаются по темпераменту и интересам, а мышление – индивидуальный (хотя и диалогический) процесс. Поэтому при обсуждении любого вопроса, любой темы неизбежно рождаются различные предложения, проекты и варианты решения. Естественно, каждый из них не может «придти в голову» всем одновременно. Кто-то (один или с друзьями) всегда «додумается» до чего-то раньше, чем другие, и тогда попытается убедить всех остальных в своей правоте. Это нормально и не составляет  проблемы: такие «инициаторы» по конкретным вопросам – явление естественное.  Беда происходит лишь в том случае, если такой инициатор или группа инициаторов оформляется (официально или фактически) в нечто, постоянно продвигающее или «продавливающее» свои предложения и проекты. Когда инициаторы становятся внутренней организованной «частью» («партией») общего, более бесформенного «целого», «ферментом», превращающим хаос в упорядоченный космос. Возможность выдвигать идеи на организованной основе, постоянно и по всем важнейшим вопросам воспринимается как обязанность, миссия, затем – как привилегия, а отсюда один шаг до монополии (власти).

Противникам иерархий следует бороться против положения, при котором инициирующая роль на постоянной основе, институционно или фактически принадлежит той или иной конкретной, устойчивой группе людей с определенной системой взглядов, отличной от взглядов и убеждений других людей. Социальная революция уничтожает не только разделение на классы, но и партии. Она утверждает социально однородное общество. В революционном и «послереволюционном» вольном коммунистическом обществе никаких постоянных «инициативных групп» существовать не может, или оно не будет вольным и коммунистическим.

Но и в предреволюционный период наивно было бы верить, будто социально-революционная организация всегда и везде обязана и способна выступать в роли «передового отряда», сознательного и потому непременно знающего, «как надо». Опыт показывает, что ее активисты нередко лучше знакомы с одними сторонами классового сопротивления (общим накопленным опытом и т.д.), а представители «неорганизованной» массы – с конкретными условиями и возможностями борьбы на месте. Вот почему нельзя признать за членами организации ни обязанности непременно «инициировать» и «направлять» всякое выступление, ни исключительного права «все додумать до конца».

* * *

Если теория о «закономерной революции», руководимой «авангардом», полностью провалилась на практике, то представления о возможности стихийной революции, «направляемой» и подталкиваемой более сознательным «ферментом», попросту не соответствуют реалиям 21 века.

Революционерам столетней давности полагалось быть оптимистами. Умами владел позитивизм. Прогресс Человечества, Наука, путь вперед, к светлым горизонтам знаний и овладения силами природы – поступь, которой, казалось, не будет конца. Надежда на расцвет сказочной по мощи техники, на то, что она вот-вот освободит человечество от тяжкого груза нетворческого и рутинного труда, если только этому не помешает паразит-капитализм. Вера в скорое материальное изобилие, когда потекут, наконец, молочные реки в кисельных берегах, а Земной шар станет легендарной страной Шлараффией…

И в то же время – Любовь. Любовь к людям, доверие к изначально доброму в них. Расчеты на устойчивость и укорененность социальных инстинктов взаимопомощи и солидарности, невзирая на все ужасы капиталистического и государственнического себялюбия…

Такими они были – общественные настроения до Первой мировой. В эпоху, когда казалось, что Добро и Справедливость – вот они, почти на поверхности, что можно разбудить их взрывом, выстрелом или другим шумом бунта небольшого меньшинства. Что общины и общинность еще живы или в реальности, или в сознании, нормах и привычке. А значит, нет надобности их «революционизировать». Просто начертим Великую руну свободы – и золотое заклятие «Желтого Дьявола»-Капитала падет.

Двадцатый век и впрямь принес торжество науки и техники. Но не принес свободы. Он вершил свою поступь в дыму военных пожаров и крематориев концлагерей, под стоны и вопли умирающих от голода или гибнущих под бомбежкой. Старое, традиционное общество с его общинами и рабочими кварталами, с рабочей культурой, понимавшей себя как систему жизни, норм и ценностей, диаметрально противоположных и во всем противостоящих буржуазной цивилизации, – это общество рассыпалось, распалось на атомы. Жители мегаполисов, анонимные «соседи», постоянные жители или мигранты, – мы больше не встречаемся на форумах площадей, куда наши предшественники выплескивали души и  выходили слушать солнце. Мы замкнуты в себе, в своих кругах общения, в своих суб-культурных мирах и хобби. Мы общаемся с окружающим миром через посредника – деньги. Мы все больше забываем, что такое просто бескорыстно помочь другому. Каждый за себя. Кто же за всех? Бог? Его нет, или он умер. Государство? Ему это больше не нужно. Мы сами? А мы это можем, быть за всех – или уже нет?

Сегодня, в условиях разрушаемого общества, в обстановке, когда социальные инстинкты загнаны глубоко внутрь, в одиночные темницы подсознания, когда нет больше общины и рабочей культуры, – о какой стихийности внезапно пробудившихся масс мы можем говорить сегодня?

Революционеры понимают, что Форум возрождается лишь время от времени, обычно там и тогда, где и когда люди начинают сообща отстаивать свои права и интересы. Добившись или не добившись своего, они расходятся по домам. Их ассамблеи – общие собрания перестают собираться. Живая связь снова прерывается, живой поток коммуникации распадается и иссякает. Остаются те, у кого есть сила и желание продолжать. «Инициативное меньшинство», «фермент»… Меньшинство из меньшинства, горстка.

Одни из этих активистов уходят в раковину своих субкультур. Общества в целом нет? Ну и не надо. Создадим свои «временные автономные зоны», а там – видно будет. Ведь жизнь – движение, пусть даже в несообщающихся сосудах. Пусть даже, как острил покойный Мюррей Букчин, такие зоны существуют лишь, когда люди запираются у себя в туалете. Не будем мы менять общество – изменим моду! Даешь майки с Че!

Другие смиряются с миром как большим рынком. Единственный (пусть и безличный) «форум» сегодня, который стихийно возникает ежесекундно – это торг, Большой базар. Торгуют всем. Идеями в том числе. Что ж, почему бы революционерам не поторговать идеями? Если где-то начинается борьба и собираются люди, созываются общие собрания, – почему бы «инициативному меньшинству» не придти на этот сбор и не попытаться продать свои идеи в «честной конкуренции» с другими идейно-политическими течениями или организациями? Ведь наш товар – самый лучший. Опять же, реклама сработает. Покупатель (извините, массы) стихийно оценят наше качество и выберут наш товар (извините, наши идеи).

Выбирай, выбирай, выбирай! Свобода – это выбор!

И «рабы закономерностей», и сторонники соединения теории «инициативных групп» с принципом стихийной революции настаивают на том, что лишь меньшинство людей может стать революционным, может обрести революционное сознание к моменту революции. Историю, по их глубокому убеждению либо ощущению, делают, прежде всего, «части» – то есть, «партии» (именно таково дословное значение этого термина). Просто у первых «партия» – это идейно-организационный диктатор. У вторых – торговец, предлагающий свои идеи или рецепты на огромном стихийном рынке массовых движений (общих собраний, Советов и т.д.) идейно-нейтрального большинства. Лишь потом, по мере развития революции или даже после ее победы революционное сознание охватит большинство трудового населения – либо под воздействием бдительного и всевластного воспитателя, либо под давлением стихийных импульсов и побуждений, диктующих выбор истинно «правильного» идейного товара.

Обе категории «революционеров» заблуждаются в главном. Первые – потому что диктаторствующее меньшинство не может принести свободу, оно – не защитник равенства, а господин. Вторые – потому что обитатели асфальтовых джунглей разрушенного общества так разобщены, озлоблены и индивидуалистичны, что ни за что не купят (ни стихийно, ни повинуясь красоте и силе разумных аргументов) их «революционный» товар: их социальность уже не просто «спит»; она спит летаргическим сном. Сном, очень похожим на смерть. «Иди, иди папаша, нечего тебе тут делать», – сказал один французский рабочий философу Сартру, который явился к нему на завод, чтобы рассказывать о революции.

Сознание, коммунистические принципы и нормы нельзя ни создать сверху, ни (теперь уже) «пробудить». Прежде чем общество окажется способным на социальную революцию, ему предстоит восстановиться, реконструироваться снизу. Но автоматически этого не произойдет. Революция не падает с неба. Форум рождается в борьбе, в ходе самой борьбы.

* * *

Некоторые сторонники теории «инициативного меньшинства» рисуют приблизительно такую картину будущей возможной революции: в дореволюционный период возникает революционная организация, которая объединяет заведомое меньшинство трудящихся, причем меньшинстве «наиболее передовое» и «сознательное». Ей не следует даже помышлять о том, что до первого пришествия революции она сможет  объединить большинство наемных работников, ибо нет ни малейшего шанса на то, что подавляющая масса их до революции обретет революционную, вольно-коммунистическую сознательность. Всякая постоянная массовая организация до революции – неизбежно и всегда реформистская. С началом революции организация, выступающая как «инициативное меньшинство», сможет за считанные месяцы (ну, в лучшем случае, за какую-то пару лет) убедить большинство трудящихся, объяснив им не только против чего, но и за что стоит бороться. Причем делать она это будет, отнюдь не беря власть в свои руки, но выступая как сплоченная, организованная сила на массовых общих собраниях, в Советах и т.д., в состязании со сторонниками других идей, течений и организаций (фактически, как фракция в массовых организациях).

Приверженцы такого взгляда не желают понимать, что из революций, совершаемых массами «вслепую», «ощупью», не ведая, что они творят (когда лишь «продвинутое меньшинство» знает, «как надо», на то оно и продвинутое!), может вырасти или всеобщий хаос, или новая диктатура хитрых манипуляторов, которые, в отличие от наших революционеров, умеют спекулировать на растерянности и дезориентации людей, не имеющих четких представлений и убеждений – на аморфности «идейно-нейтральной массы». Тем более, в ситуации разрушенного общества, когда рассчитывать на стихийное пробуждение или падение с неба импульсов социальности, солидарности и взаимопомощи явно не стоит. Предшествующие революции потому и терпели поражение, перерождались или вели к целям, далеким от социального освобождения, что они не совершались людьми, хорошо понимающими, что они делают! До тех пор, пока большинство трудящихся уже в начале революции не обладает либертарно-коммунистическими представлениями, говорить именно о СОЦИАЛЬНОЙ, коммунистической революции вообще невозможно (мало ли какие решения могут принять «суверенные общие собрания» людей, даже отстранивших прежние власти, но не имеющих четких взглядов на будущее!?).

Если революционное меньшинство за все годы, предшествовавшие революции, не сумело убедить «большинство» масс в справедливости либертарно-коммунистических идей, как оно может надеяться сделать это взрывным, неожиданным и стихийным образом за годы революции? Спору нет, революция – это мощный ускоритель всего на свете, включая формирование сознания. Но если в истории не было прежде революций, которые бы совершались при наличии либертарно-коммунистического большинства трудящихся, то уж тем более нет и не может быть никогда такого ускорителя-размножителя, который за несколько месяцев превратит десятки людей в миллионы и как по мановению волшебной палочки изменит вязкое, складывавшееся на протяжении целой жизни сознание большинства людей. Если, конечно, не верить в магические пассы. Или не надеяться на пустую марксистскую догму о том, что изменившееся общественное бытие (революция) в мгновение ока изменит и общественное сознание. Ничто не берется из ничего как deus ex machine!

Да, сознание людей может меняться. Тот, кто не считает это возможным, пусть не рассчитывает ни на какую революцию вообще. Но оно никогда не менялось автоматически. Тем более в нашу асоциальную эпоху!

Верить или нет в возможность социальной революции, с самого начала совершаемой сознательным большинством трудящихся, – личное дело стойких приверженцев теории «авангарда», так сказать, акт их веры – auta da fe. Важно совсем другое: иначе, другим путем никакая социальная революция в наше время не произойдет, и произойти просто не сможет! Ни сейчас, ни через 500 лет.

* * *

Социальная коммунистическая революция принципиально отличается от революций при переходе от докапиталистического общества к капиталистическому или от одной стадии капитализма к другой. Переворот, открывающий путь капитализму или его новому этапу, не создает нового общества, новой цивилизации. В недрах абсолютистской системы уже развился буржуазный тип производства, потребления и обмена, сформировались новые социальные типы, слои и общественные группы. Остается «лишь» сломать структуры властных отношений «наверху», которые мешают буржуазным отношениям распространиться на все общество в целом. История утверждения Индустриально-капиталистической цивилизации – это отчужденный процесс, который шел помимо воли и за спиной трудящихся масс, большинства людей. Те отнюдь не желали торжества всеобщего «свободного предпринимательства», но их субъективные желания и стремления, в конечном счете, роли не сыграли. Робеспьер и другие якобинские вожди могли бы запросто отправить на гильотину человека, который осмелился бы заявить им, что Великая Французская революция совершается ради торжества денежных мешков, фабрикантов и спекулянтов-купцов, но в итоге на гильотину пошли они, ревнители равенства мелких собственников, а власть попала в руки капиталистов – богатеев-воротил. Что уж тут говорить о простых санкюлотах, которые вообще плохо представляли себе «Республику свободы, равенства и братства». Они тысячами гибли ради интересов тех, кого ненавидели, но поняли это тогда, когда уже было поздно. Торжествующий капитализм смел цехи, разрушил крестьянские общины и обратил тружеников в полностью бесправных наемных рабов, которых казнили за малейшие попытки к самоорганизации.

История отчуждена от обычного человека, не поддается его контролю, а ее ход не соответствует пожеланиям большинства людей до тех пор, пока люди не в состоянии договориться между собой о том, как можно и нужно жить. Свобода – это возможность определять условия собственной жизни в солидарном сотрудничестве с другими. Но для того, чтобы определять и контролировать, надо знать и понимать, что и зачем делать. Иными словами, нужна Сознательная Воля большинства людей, претворяемая в действие, преобладающая идея-сила.

Коммунистическая социальная революция, – это путь к свободе и в то же время – принципиальный слом всей прежней (индустриально-капиталистической) Системы. Она не только устраняет преграду «сверху», она открывает путь иным ценностям, отличным от господствующих в старом обществе – иной цивилизации. Вот почему коммунистическая революция – это волевое, сознательное действие. Она родится не просто от нежелания сохранять старое (так, от отчаяния вспыхивают мятежи), но от надежды, из осознанного стремления утвердить новое, из нового мира, уже восторжествовавшего в умах и сердцах большинства людей труда. Если этих ценностей к началу революции нет, то и утверждать революции будет нечего. Новое общество не возникает отчужденно-автоматически, как капиталистическое хозяйство при абсолютистском строе. Тем более, повторим, в ситуации, когда капитализм разрушил общество, загнал социальность и взаимопомощь, присущие самой природе человека, глубоко «вовнутрь» или изуродовал их до неузнаваемости. (Вос)создавать их в ходе революции уже поздно: если отсутствуют всякие их элементы, ничто не заставит людей подняться не то что на революцию, а даже на мало-мальский революционный бунт!

Новый мир, новое свободное общество необходимо «готовить» заранее именно потому, что его осуществление предполагает глубокое изменение сознания, поведения и взаимоотношений  людей. Вот как объяснял это немецкий революционный анархист 1920-х гг. Генрих Древес: «Конечно, революции нельзя «делать», как «делают» предмет мебели, пивную кружку или рыбный клей... Но они и не служат проявлением чисто механически действующих сил...». Необходимы еще «силы волевого импульса, силы духа, силы сопротивления». Революционеры должны способствовать их становлению и развитию задолго до момента революции, стремясь «превратить социалистические идеи в содержание духа времени» и продемонстрировать их людям. Большинство людей должно увидеть «представление мыслей-образов, изображающих будущий экономический и социальный строй», который освободит их от рабства и бедствий, «прояснение понятий и идей». Это позволит им постичь всю абсурдность, лежащую в основе капиталистического строя и государства, не пожелать больше ее терпеть или согласиться когда-либо на их восстановление. Наконец, необходимо организационное оформление этого «процесса прояснения», которое даст людям возможность в надлежащий момент активно вмешаться в ход событий и одержать победу.

Иными словами, революционер не «вносит» сознание в «темные» массы (приказами или продавая свой «идейный товар»), как считают авангардисты, не «просвещает» их по ходу дела и не ставит их перед фактом, как полагают сторонники теории «инициативного меньшинства». Он создает организацию сопротивления, которая ведет борьбу против существующей Системы, за новый, свободный мир и старается охватить своими идеями и действиями большинство людей труда с тем, чтобы они, когда придет решающий час, знали, что и как делать.

* * *

Спор о том, возможна ли Социальная революция (именно социальная, ликвидирующая власть, а не просто политический переворот) до того, как большинство тружеников станут мыслить и вести себя как анархисты-коммунисты, не столь абстрактен и чужд реальной жизни, как может показаться на первый взгляд. Действительно, скажет кто-нибудь, какое мне дело до того, когда произойдет желанное автору событие – через 100 или через 300 лет, если неясно, произойдет ли оно вообще, и если он-то до него уж наверняка скорее всего не доживет. Но дело в том, что рассуждения сторонников «авангарда», «инициативного меньшинства» и стихийной революции таят в себе совсем не абстрактные, но вполне конкретные угрозы.

Если революция начнется, как стихийный процесс, то не обретшие еще анархо-коммунистического сознания массы (по крайней мере, первое время) будут брести ощупью, не зная дороги. Слепому нужен поводырь, иначе он забредет в болото, или свалится в пропасть. И если революционер уже сейчас, задолго до всякой революции примеряет на себя роль такого «поводыря от меньшинства», то не лучше ли заранее сделать так, как советовал Галич:

Не верьте ему, гоните его!
Он врет, он не знает как надо.

Вторая угроза – в риске спутать социальную революцию с другими выступлениями, еще или даже вообще не могущими стать таковой. Не из каждого протеста, забастовки, бунта или восстания может вырасти революция. Должен ли революционер провозглашать начало революции при каждом радикальном по форме общественном подъеме, независимо от его лозунгов и целей его участников? Следует ли ему рваться в бессмысленный и дискредитирующий активизм?

Общественный, массовый подъем может быть самым различным – в том числе, либеральным, большевистским или фашистским. Мы ведь говорим о массах, еще не обретших анархо-коммунистического сознания. Даже форма общих собраний, принимающих решения по основным вопросам борьбы и жизни, сама по себе еще ничего не значит и не определяет. На таких собраниях можно принять, например, решение о массовой резне представителей другой национальности, как уже не раз случалось в истории. Стоит ли революционеру помогать развитию протеста, в котором ощутимо скрыт такой, например, потенциал?

В каких вообще общественных движениях должен участвовать сторонник социальной революции и что именно он должен делать?

Прежде всего, заведомо недопустимо ни в коем случае принимать организованное участие в выступлениях, носящих политический, властный характер, то есть тех, в которых речь идет о смене правителя, начальства или владельца наемных рабов – президента, правительства, министра, правящей партии, собственника, директора и т.д. Даже если массовое недовольство нынешним господином порождено чисто социальными причинами. Отождествить себя с таким движением (пусть и со всеми мыслимыми оговорками) – значит полностью принять на себя ответственность за все последующие  антисоциальные меры и шаги новой власти или нового владельца. Бесполезно потом оправдываться: дескать, мы вас призывали не назначать этого, а только лишь свергать того. Поздно! Вы помогали самим своим физическим присутствием в рядах демонстрантов или баррикадных бойцов утвердиться новому кровопийце, да к тому же, что еще хуже, прекрасно сознавая (в отличие от «несознательной» массы), к каким последствиям может привести его «воцарение».

Всякое движение, всякая борьба за новую власть имеет сегодня объективно чисто реакционный, социально-контрреволюционный характер, независимо от личных намерений и расчетов участников. Оно не способствует росту сознания людей, распространению новых ценностей и норм свободы, равенства, взаимопомощи.

Еще Индустриальные рабочие мира понимали и провозглашали в своих документах:  интересы любых хозяев и наемных рабов не имеют между собой ничего общего. И сегодняшним революционерам не след «освящать» хотя бы тенью своего сочувствия что бы то ни было, идущее вопреки этой старой, доброй истине!

Если политические выступления охватывают широкие массы трудящихся, революционер, конечно же, не имеет права спокойно игнорировать происходящее, делая вид, будто ничего не происходит. Чем глубже страус зарывает голову в песок, тем беззащитнее его задница. В этой ситуации хорошим примером может служить тактика московской Инициативы революционных анархистов во время августовских событий 1991 г.: они выпустили и распространяли по всему городу, «среди всех», листовку, в которой объясняли людям труда, к каким антисоциальным последствиям приведет победа каждой из боровшихся за власть сторон, и призывали найти в себе разум и силы низвергнуть обе враждующие банды, взяв свою судьбу в собственные руки.

Революционер, революционная организация должны принимать участие в любом выступлении, которое не противоречит их целям и носит социальный (неполитический и нереакционный) характер. Если это движение не является непосредственно анархо-коммунистическим, социально-революционным по своим целям и задачам, но является «идейно-нейтральным», то очень важно, даже примкнув к нему, сохранять полную организационную и идейную самостоятельность, возможность свободно обсуждать решения движения и критиковать его возможные ошибки (такие как соглашения с властями, привлечение политиков и партий, хождение по судам и инстанциям, писание униженных петиций, попытки ограничить суверенные права общих собраний и создать бюрократические структуры и т.д.). Это относится и к стачкам, и к различным инициативам и ассоциациям жителей, кооперативам, экологическим протестам и другим возможным формам борьбы.

Что можно и нужно делать в ходе таких выступлений? Конечно же, не изображать из себя авангард, экспертов и «инициативное меньшинство». Революционеры как люди труда обязаны говорить с другими людьми труда на равных, вести с ними диалог, делиться опытом, знаниями, информацией, помогать им в практической деятельности – от распространения листовок до организации акций солидарности. Разумеется, они могут и должны объяснять своим товарищам по борьбе, в чем состоит пагубность реформистской тактики или отказа от норм и принципов прямого действия, стараться радикализировать и расширить протест, распространять свой общественный идеал как средство раз и навсегда покончить с проблемами, которые и вызвали к жизни настоящий протест. Революционеры призваны защищать нормы взаимопомощи и суверенитет общих собраний, не позволяя различным партиям и бюрократическим структурам (иерархическим профсоюзам и т.д.) подминать их под себя. И, разумеется, говорить с другими людьми о возможности и целесообразности распространения принципа общих собраний на все общество (то есть, о вольном коммунизме).

Вот только не стоит, пожалуй, торопиться и видеть в каждом таком выступлении (пусть даже таких масштабов, как Аргентинский бунт 2001 г. или движение против «контракта первого найма» во Франции в 2006 г.) не иначе как возможное начало социальной революции. Бесспорно, что революция может вырасти из любого, даже, на первый взгляд, самого второстепенного повода. Но верно и то, что она не может стоять на повестке дня до тех пор, пока большинство людей труда не захочет совершить ее и создать новое общество. Ибо революция – не только разрушение, но и созидание. «Разрушая, создам… – Создавая, разрушу».

Чем чреват такой чрезмерный оптимизм в отношении дореволюционных социальных выступлений? Как минимум, обломом и фрустрацией для самих революционеров. Но это еще пол-беды.

Признать какое-либо движение уже начавшейся Социальной революцией означает сделать очень важный и весомый психологический шаг: отождествить себя с этим движением, демонтировать любую дистанцию между ним и собой. Кроме того, это означает принять на себя ответственность за его действия. Между тем, революционер вправе отвечать лишь за себя и своих единомышленников. Вот почему он не должен «растворяться» в идейно-неопределенном движении, даже принимая в нем участие. В ходе такого широкого, массового подъема революционеру следует делать то же самое, что и во время обыкновенной экономической стачки, только в более крупных масштабах: защищать общие собрания и принцип прямого действия, налаживать солидарную взаимопомощь, нейтрализовывать партии, бюрократов и реформистов, пропагандировать вольный коммунизм.

Когда революция приобретает социальный, созидательный характер, отдельная организация, как специальный пропагандист и распространитель анархо-коммунистических идей, становится ненужной. Она имеет смысл лишь до тех пор, пока защищаемые ею идеалы отвергаются в существующем обществе. Когда создается строй вольного коммунизма, ее активисты перестают быть единственными (или почти единственными) защитниками анархо-коммунистических вариантов решения общественных проблем.

Форум форуму – рознь. Одно дело – идейно-нейтральное движение, участники которого сплочены общим отрицанием существующего; оно для революционера – поле борьбы с противниками революции и борьбы за умы и сердца неопределившихся. Другое – общее собрание вольной коммуны, чьи члены по-товарищески обсуждают, как им вместе строить свободную жизнь.

Революционной организации рано растворяться в окружающем мире (сохраняясь, быть может, лишь как клуб старых друзей или слившись с другими рабочими ассоциациями), пока не победила социальная революция. А до тех пор – увы, рутина, борьба, будни. Великий Вечер надо еще заслужить!

А как же тогда быть с аргументом о том, что революционер не имеет морального права призывать людей к революции, если сам не считает, что она возможна уже сегодня?

Да никак. Сам этот довод, по большому счету, сильно отдает грубым схематизмом. Как будто есть только свет и тьма, черное и белое, или – или! Вопрос не в том, «призывать или не призывать». А в том, что означает «призывать» и как это делать.

Социальный революционер вообще не «призывает» к революции, в том смысле, что не «объявляет» ее, не подает сигнала. Как в ходе обычной стачки, так и во время массовых выступлений он объясняет другим людям, что такое революция, почему она – решение общественных проблем и какой новый мир она рождает. Он показывает, что этот мир будет организован по тому же принципу, что общие собрания – самоуправление в борьбе, только ставшее всеобщим. Он доказывает, что свободная жизнь желательна и возможна. Возможна хоть завтра, хоть даже сегодня – стоит самим людям этого захотеть и совершить.

Вот и ответ: Чем большее число трудящихся сделает это – тем возможнее она станет.

Никто не знает, сколько понадобится стачек, бунтов, революционных подъемов, кризисов до того момента, когда разразится социальная революция. Заранее планировать, какой взрыв окажется последним, почти столь же бессмысленно, как искать последнее число. Правда, такого числа действительно не существует, а вот последний кризис, возможно, все же придет. Только никто не может сказать, когда.

* * *

Немецкому философу Вальтеру Беньямину принадлежит блестящая аналогия, которая помогает понять, что же такое социальная революция для анархиста. Он сравнил ее осуществление с описанием прихода Мессии, со спасением и освобождением мира в иудейской лурианской мифологии.

Согласно старым иудейским мыслителям, изначальное содержание, существо, «свет» мира («шхина») раскололся на мельчайшие осколки, разлетевшиеся по всему пространству. Спасение мира связано с собиранием этих осколков – «тиккуном». Их собирают сами люди, постепенно восстанавливая единство мира и смысл мироздания. Когда они его соберут – придет Мессия-избавитель, и мир будет спасен. Чем быстрее будет идти «тиккун», тем скорее явится спаситель.

Так же обстоит дело и с социальной революцией. Чем более активно и сознательно люди будут бороться за нее, тем скорее она настанет. Потому что она – не политический переворот, не акт взятия власти. Она не сводится и к акту ее упразднения. Социальная революция – это кульминация социально-революционного процесса воссоздания общества снизу и торжества новых отношений между людьми. Процесса, который открывается с массового социального подъема, возникновения массовой революционной рабочей организации, сопровождается распространением революционного сознания и революционной культуры, все более углубляющимся по мере новых кризисов и выступлений, чтобы, наконец, затем вылиться в решительный и последний штурм старого мира.

Мы можем определить «на ощупь», стало ли данное движение началом революционного штурма, упраздняющего власть и капитал, ощутив, насколько уже сильны в обществе нормы, ценности, идеи и принципы вольного коммунизма. Если всего этого еще нет, а революционеры – по-прежнему маленькое меньшинство, то значит, такой момент пока не настал. Но не есть ли это уже отправная точка для социально-революционного процесса в целом – вот этого мы знать заранее не можем. Эта точка в истории не предопределена. А потому мы должны действовать так, как будто цикл великих потрясений начался. Ибо дорогу осилит идущий, а победа приходит в борьбе.

* * *

Пришло время сказать еще об одном заблуждении, которое распространено, на сей раз, среди разного рода приверженцев «конструктивного социализма» – сторонников создания нового общества в рамках старого. Они верят в то, что социальная революция и вольный коммунизм вырастут непосредственно из существующих сегодня социальных движений – общественных самоуправляющихся инициатив, рабочих союзов, ассоциаций жителей, общих собраний и Советов, путем их простого превращения в нечто «всеобщее», охватывающее общество в целом. Так сказать, методом количественного умножения с последующим гегельянским «переходом количества в качестве». В некоей точке эта идея пересекается и с представлением об «инициативном меньшинстве» (как сознательном авангарде внутри всех этих инициатив), и с теорией «стихийной революции» (в которую якобы всегда могут превратиться нынешние движения).

Увы! Старик Гегель, считавший все действительное разумным, в очередной раз оказался неправ. Существующие организации протеста могут плодиться и размножаться до бесконечности, не меняя своего нереволюционного качества. Ведь большинство из них порождены проблемами существующего индустриально-капиталистического общества и строятся таким образом, чтобы защищать интересы людей в его рамках. Они не выходят и не выводят сами по себе за пределы старого мира, да и не ставят перед собой такой задачи. В социально-революционном отношении они столь же бессильны, как косная материя без животворного духа у гностиков. Таким животворным началом может служить только анархо-коммунистическая идея-сила.

Социальную революцию невозможно «подготовить», создавая и расширяя сеть идейно-нейтральных самоуправляющихся общих собраний, инициатив и движений, которым, якобы, достаточно всего-навсего стать всеобщими. Они в лучшем случае могут послужить отправной точкой для революционной гимнастики – гимнастики, обучающей мыслить и действовать.

В процессе борьбы за улучшение положения людей труда те смогут вновь обрести забытую или задавленную капитализмом социальность, навыки солидарности и взаимопомощи. Эти навыки могут, наряду с идейной и культурной работой, помочь трудящимся преодолеть горизонты существующего общества и развить понимание «идеи-силы» социальной революции и анархистского коммунизма. Важно лишь, чтобы эта борьба велась на основе самоорганизации, прямого действия и самоуправления, без политических партий и бюрократов.

Действительная подготовка социальной революции состоит в распространении навыков и идей солидарности и свободы – основных принципов, на которых сможет базироваться общество вольного коммунизма. Разделяя их, с революционной организацией или без нее трудящиеся смогут сами приступить к созданию нового мира в ходе свержения старой Системы, не дожидаясь ничьих планов, указаний и инструкций, не нуждаясь ни в каком особом «инициативном меньшинстве». «Только так, создавая этические ценности, способные развить в пролетариате понимание социальных проблем независимо от буржуазной цивилизации, можно придти к созданию неразрушимых основ антикапиталистической и антимарксистской революции – революции, которая разрушит режим крупной индустрии и финансовых, промышленных и торговых трестов», – подчеркивал ведущий теоретик аргентинской ФОРА Эмилио Лопес Аранго.

В ходе Испанской революции 1936–1937 гг. жители сел и городов начали, на первый взгляд, стихийно строить новое, свободное общество, без всяких рекомендаций или решений центральных органов рабочих организаций, в том числе и анархо-синдикалистской НКТ. Эта революция оказалась самой глубокой и масштабной из всех, имевшихся до сих пор в истории: целый регион страны (Арагон) с сотнями тысяч жителей, образовавших вольные коммуны, жил в условиях вольного коммунизма, пока движение не пало под ударами превосходящих сил государственников. А продвинуться так далеко вперед удалось именно потому, что трудящиеся массы (в том числе, благодаря многим десятилетиям работы анархистов) настолько пропитались либертарно-коммунистическими ценностями, что при первой возможности стали осуществлять их, несмотря на все предостережения «авангарда» из комитетов их собственной организации!

Но становление новых ценностей и утверждение новой идеи-силы – процесс не линейный, не одномоментный и не статичный. Он требует выдержки и долгого дыхания. К моменту самой революции – свержения власти и капитала и оформления вольных коммун – он должен уже охватить большинство трудящихся, совершающих эти действия Но формирование и постепенное распространение нового сознания начинается еще задолго до перовых революционных бунтов, в ходе повседневной борьбы людей за свои права и интересы, при помощи и содействии социально-революционной рабочей организации.

Все может начинаться с малого. Все большее число людей станет испытывать не просто недовольство существующим порядком вещей, но и желание оказывать сопротивление против постоянного наступления капитала и государства на их жизненные интересы. Возможно и даже вполне вероятно, что вначале трудящиеся – в который уже раз – попробуют прибегнуть к помощи традиционных методов непрямого действия (обращения к властям, политикам, партиям, депутатам, судам и т.д.) и привычных бюрократических структур (бюрократических профсоюзов, неправительственных организаций и др.). Вот только опыт быстро убедит их в том, что эти способы и пути уже бесполезны. Провалы и поражения побудят людей к независимым действиям. Положение начнет то тут, то там выходить из-под контроля партий и бюрократов, а ход борьбы продемонстрирует, что только там и тогда, где и когда трудящиеся действуют на основе суверенных общих собраний и прибегают к методам прямого действия, удается достичь успеха. Так в процессе борьбы появятся структуры самоорганизации – общие собрания и ответственные перед ними делегаты.

Конечно, конкретные улучшения условий жизни и труда работников, удовлетворение экологических требований, нужд квартиросъемщиков и жильцов сами по себе не решают проблемы эксплуатации и господства, не приносят нам освобождения. Капитал и государство всегда могут их отнять и вскоре неминуемо попытаются это сделать. Тем не менее, они важны, особенно если достигнуты путем самоорганизованного прямого действия. И «не только потому, что они улучшают материальное положение трудящихся, – объясняла недавно газета ФОРА «Органисасьон обрера», – но также и в первую очередь вследствие моральных результатов, которые имеет каждое завоевание такого рода. Применение практики прямого действия в рабочих организациях для осуществления прав трудящихся, таких как свобода собраний, агитации, повышение зарплаты, сокращение рабочего времени и т.д., ведет к пробуждению понимания причин, вызывающих существующую несправедливость, и к становлению в наших умах сознания нашей способности отстоять свои права и добиться освобождения».

Самоорганизация людей первоначально вряд ли будет длительной. Слишком разрушены общественные связи государством и капиталом, слишком сильны инерция, конформистские привычки и надежда на «нормальное» представительство интересов. Опыт социальных движений показывает, что обычно люди воспринимают отказ со стороны властей считаться с интересами и нуждами «рядовых граждан» как простой, разовый сбой в привычном ходе вещей и событий и считают нужным «напомнить» тем, «наверху», что «не народ существует для правительства, а правительства для народа». Даже если стойкое игнорирование их обращений и требований побуждает трудящихся и жителей действовать самостоятельно, они, через какой-то срок добившись своего или, наоборот, потерпев неудачу, возвращаются по домам, жить прежней жизнью. Спустя какое-то время какая-либо новая проблема, порожденная существующим строем, может вызвать новые протесты, даже носящие массовый и широкий характер. Но такие выступления, как демонстрирует пример Франции на протяжении последних 10–15 лет, начинаются как бы «с нуля» – и движение опять сталкивается с теми же самыми или почти теми же трудностями, включая неустойчивость самоорганизации и по-прежнему ощутимое влияние партийных, профсоюзных или «гражданских» бюрократов и политиканов, которым, в конечном счете, удается удержать большинство протестующих в рамках норм и границ Системы.

Существует единственная (хотя и не гарантированная) возможность того, что этот порочный круг будет разорван. Рано или поздно люди могут убедиться в том, что необходима более устойчивая и независимая самоорганизация – самоорганизация, приобретающая более систематический и длительный характер. Скажем, общие собрания рабочих предприятия или жителей микрорайона не прекратят собираться после разрешения или снижения остроты того или иного конкретного конфликта, но продолжат свои встречи (например, чтобы самостоятельно контролировать дальнейшее развитие ситуации, не передоверяя этой задачи политическим «представителям»). Важную роль в распространении таких позиций и инициатив могут и должны внести активисты анархистской рабочей организации, ведущие постоянную агитацию в пользу самоуправления в борьбе и разоблачающие бессилие и лживость системы представительства интересов, на которых основана вся существующая власть. Лишь только тогда, когда люди смогут поставить свою самоорганизацию, периодически проявляющуюся в ходе борьбы, на все более стабильную основу, можно будет всерьез полагать, что начался процесс действительного восстановления, регенерации общества и – вместе с этим – становления и распространения анархо-коммунистической идеи-силы.

Не следует ожидать, что этот процесс будет идти линейно, без взлетов и падений, приливов и отливов, наступления и отступлений. Никто не может сказать заранее, сколько времени и энергии может потребоваться на его развитие, и даже произойдет ли оно вообще. Но другого пути возрождения общественных связей, Форума, Агоры просто не существует.

Если новые общественные кризисы и потрясения будут способствовать оформлению и распространению начал длительной самоорганизации, то есть структур самоуправления, задача рабочих анархистов могла бы состоять в том, чтобы с самого начала поставить их на анархо-коммунистическую основу, на фундамент новой, освободительной идеи-силы. Им следует не просто поддерживать в людях священный огонь ненависти к существующим структурам власти и капитала, но и настаивать на том, что только постоянная самоорганизованная активность, только ликвидация государства, власти и собственности в состоянии разрешить насущные проблемы человечества, раз и навсегда искоренив причины и предпосылки для переживаемых сегодня мук, страданий, кризисов, войн и катастроф. Иными словами, самоорганизованным структурам предстоит договориться не только о «негативе», но и о «конструктиве», не только о том, что надо разрушить, но и о том, что и как необходимо создать, построить. Цель состоит не столько в том, чтобы непосредственно и формально объединить большинство трудящихся в рядах анархистской рабочей организации, сколько в том, чтобы даже те люди труда, которые не имеют к ней никакого организационного отношения, чувствовали и действовали как анархо-коммунисты, даже, быть может, не зная, что это называется именно так.

Только когда анархо-коммунистические начала самоорганизации и самоуправления распространятся в достаточной степени, сможет возникнуть ситуация, при которой будет происходить постоянное накопление опыта, почти каждая стачка, каждый протест будут проявлять все более явную тенденцию выйти за рамки и пределы существующей системы, революционные выступления и общие собрания станут более регулярными, систематическими. Тогда революционные силы окажутся в состоянии бросить действительный вызов всему нынешнему строю.

Общество будет воссоздано. Настанет время освободить его от государства.

Социальные процессы – это не закон всемирного тяготения. В них ничего не предопределено заранее. Вот почему бессмысленно сегодня пытаться предсказывать заранее, где и как анархо-коммунистическая идея-сила сможет овладеть помыслами и поступками большинства людей труда. Произойдет ли это вначале в масштабах нескольких предприятий, населенного пункта, региона, страны? Как бы то ни было, никаких изначально установленных границ и критериев здесь быть не может.

Марксисты и ленинисты всех мастей долго спорили и продолжают спорить о том, в каких территориальных пределах может совершиться революция. Одни из них допускают первоначальное утверждение социализма в одной стране, другие настаивают на непосредственно мировой революции, а некоторые предлагают даже отказаться от всяких социалистических преобразований в экономике, пока революция не победит во всем мире или, по крайней мере, в большинстве развитых стран. Революционный анархизм вообще не рассуждает в упомянутой системе координат. Для рабочих анархистов вопрос с самого начала стоит совершенно иначе.

С одной стороны, анархисты не признают национальные, государственные и страновые границы. Им совершенно все равно, удастся ли революции свергнуть власть государства и капитала в масштабах страны, ее части или отдельных частей нескольких стран. Мы, как говорил Бакунин, упраздняем единство нации. С другой стороны, рабочие анархисты прекрасно принимают, что революция носит всемирный характер и, где бы она ни началась, призвана распространяться дальше – иначе она погибнет.

Из истории и опыта известны отдельные, изолированные коммуны, включающие одно поселение или даже предприятие. Такие объединения людей обычно удерживаются недолго, утонув в окружающем море государств и всемогущего рынка.

Из этих обстоятельств исходит и анархо-коммунистическое представление о решающем штурме социальной революции. Сама эта революции (всеобщая захватная стачка) начинается на той территории (как бы велика она ни была), где большинство трудящихся окажется проникнуто анархистской идеей-силой. В отдельном населенном пункте, группе городов и сел, регионе, группе регионов ряда стран и т.д., где люди смогут свергнуть и экспроприировать власть и собственность, могут быть объявлены вольные коммуны. Отдельные коммуны объединятся в федерации. Внутри коммун и их федераций с самого начала установятся отношения анархистского (вольного) коммунизма: все основные вопросы будут решаться общими собраниями членов коммун или (на уровне федераций) – их делегатами с императивным мандатом (обязательным, четким поручением), право собственности и деньги будут отменены и заменены правом равного доступа к материальным и духовным благам и равной возможностью пользоваться ими. Где утвердятся коммуны, а где нет – зависит от соотношения сил, различной скорости и интенсивности предшествующего распространения анархистской идеи-силы, предшествующего восстановления общества. Но не подлежит ни малейшему сомнению одно. Чем на большей территории в первые моменты утвердятся коммуны – тем легче им будет удерживаться в ожидании дальнейшей поступи революции, тем большим объемом энергии и ресурсов они будут обладать.

Вокруг коммун и их федераций первоначально сохранятся территории, на которых удержится власть государства и капитала, а также своего рода социальные «серые зоны». Политика коммун по отношению к этим образованиям ни в коем случае не должна зависеть от государственной или национальной принадлежности: независимо от нее, все не вошедшие в федерацию коммун структуры следует рассматривать как политическую и социальную «заграницу», и относиться к ним соответственно.

Действительно, невозможно быть по-настоящему свободным среди рабов. Выживание коммун напрямую зависит от скорейшего распространения революции на другие регионы и весь мир. Чем на большие районы ей удастся расшириться, тем больше времени и большие возможности будут иметь возникшие коммуны.

Территории, где сохранится государственная власть, а наемные трудящиеся вначале не пожелают или не смогут экспроприировать собственность предпринимателей, должны восприниматься коммунами как зона классовой войны. Следует направить все усилия на то, чтобы разжигать революционные настроения, всеми силами поддерживать анархистские рабочие организации и революционные выступления в «некоммунизированном» мире. Его необходимо как можно скорее разорвать на лоскуты, отрывая от него зону за зону, территорию за территорию, регион за регионом по мере того, как большинство живущих там трудящихся воспримет анархо-коммунистическую идею-силу и окажется в состоянии поднять восстание против государства и капитала. Освобожденные районы смогут присоединиться к федерации коммун.

Иная тактика требуется по отношению к «серым зонам». Речь идет об индивидуальных производителях (индивидуальных крестьянах, ремесленниках и  торговцах и т.д.) или целых населенных пунктах (например, деревнях и селах), в которых они преобладают. Разумеется, не войдя в коммуны, такие территории также попадают в категорию своеобразной «заграницы», а их обитатели или проживающие на землях коммун «индивидуалы», не эксплуатирующие наемный труд и ведущие хозяйство исключительно собственными силами, превращаются в «иностранцев». Но они, в отличие от предпринимателей-капиталистов, не подлежат принудительной экспроприации. Их желательно интегрировать в коммуны с помощью морального воздействия и различного рода договорных отношений (например, поощрения их кооперирования, заключения соглашений об обмене продукции их ассоциаций на право пользоваться транспортными путями и природными ресурсами коммун) и т. д.

Не станем и в этом случае изображать пророков и гадать, сколько времени может потребоваться для распространения революции на регионы, континенты и весь мир. Не гарантировано даже то, что такое развитие удастся. Не исключено и обратное: старый мир сможет загасить уже вспыхнувшее пламя свободы, уничтожить уже возникшие коммуны и на долгие столетия снова погрузить мир во тьму, неодолимо подгоняя человеческие стада леммингов к последнему обрыву над последним морем. Экологическая угроза как дамоклов меч нависла над всем миром. Важно понять одно: перед людьми как никогда остро стоит выбор: или найти в себе силу и волю вновь обрести начала утрачиваемой социальности и встать на путь самоосвобождения – или погибнуть…

В. Граевский