70 лет назад авиация САСШ сбросила атомные бомбы на японские города Хиросима и Нагасаки. Зачем было совершено это военное преступление? Ответ на этот вопрос дает британский интернационалистский журнал "Соушелист стандарт". 

Обычные обвинения против тех, кто бросает вызов устоявшемуся (и все еще широко распространенному) мифу в отношении сбрасывания атомных бомб на Хиросиму и Нагасаки, состоят в том, что это делается с удобной позиции, задним числом. Эта точка зрения была наиболее элегантно сформулирована Албертом Р. Хантом, написавшем в "Уолл-стрит джорнэл" 3 августа 1995: "Критики рассматривают ситуацию через призму сегодняшнего дня и оставляют в стороне и то, как эта ситуация выглядела для лиц, принимавших решения в 1945 году, и стоявшие перед ними политические реалии".

На первый взгляд, это наблюдение отнюдь не лишено оснований, но при ближайшем рассмотрении, оно оказывается лукавством. Во-первых, потому, что, учитывая, какое огромное количество важной и объясняющей информации в течение многих лет держалось (а многое по-прежнему удерживается) в секрете, все иное, нежели взгляд задним числом во многих областях знаниях, было бы чистой спекуляцией. Во-вторых, потому, что имелся и ряд современных критиков. Многие из них были тесно вовлечены в производство бомбы, другие были из военных кругов, а некоторых даже близки к президенту.

Прежде чем приступить к распутыванию паутины лжи и обмана, которые окружают эту тему, важно подчеркнуть, что, независимо от причин решения сбросить бомбы, это было следствием жестокого и беспощадного конфликта между враждующими капиталистическими государствами. Как выразился однажды британский первый лорд адмиралтейства, "Умеренность в войне – это идиотизм". На сегодняшний день существует лишь несколько военных "конвенции", и те, что еще остаются, почти наверняка будут нарушены. Будьте уверены, если бы кто-то из главных участников Второй мировой войны получил в руки атомную бомбу раньше Соединенных Штатов, он почти наверняка использовал бы ее с таким же рвением и презрением к человеческой жизни.

Кто принял решение сбросить бомбу?

Хотя, конечно же, именно президент Гарри Трумэн должен был дать окончательное одобрение (британский согласие, формально необходимое, в соответствии с соглашением, было легко получить), он, как новый человек наверху, полагался на своих советников. Генерал Лесли Гровс, руководитель Манхэттенского проекта по производству бомбы, замечательно описал Трумэна как "маленького мальчика на салазках". После того, как было принято решение о производстве атомной бомбы, и процесс ее изготовления начался, военные и политики всегда исходили из того, что она будет использована. В этом смысле, ни в каком фактическом решение никогда не было реальной необходимости.

Тем не менее, следовали формальностям и процедурам, и для того, чтобы выработать практические детали и сделать соответствующие рекомендации, были созданы различные комитеты. Двумя наиболее важными из них были Временный комитет (политический, с добавлением научной "панели") и Комитет по выбору цели (военный и научный). Генерал Гровс возглавлял Комитет по выбору цели и, хотя и не являлся членом Временного комитета, всегда присутствовал на его заседаниях. Он был неколебимым сторонником развертывания бомбы. Как он прямо объяснял, "выглядело бы нехорошо, если бы я был назначен служить в комитете гражданских лиц. Но я присутствовал на всех заседаниях, и всегда считал своим долгом рекомендовать сбросить бомбу".

Председателем Временного комитета был секретарь по военным вопросам Генри Л. Стимсон. 3 мая 1945 года, он предложил еще одного члена, которому предстояло оказать самое значительное влияние на события – Джеймса Ф. Бирна, ставшего вскоре госсекретарем президента Трумэна. Его взгляды в пользу сбрасывания бомбы были столь же рьяными, как и Гровса, и оба они вместе образовали непреодолимую силу, которая больше, чем что-либо другое, привела к окончательному катастрофическому разрушению двух несчастных японских городов. Как выразился физик Артур Х. Комптон, "научная группа не была призвана решить вопрос о том, следует ли использовать бомбу, а только, как она должна быть использована.. Это..., очевидно, было делом решенным".

В протоколе заседания Временного комитета 1 июня 1945 записано:

"Г-н Бирнс рекомендовал и Комитет согласился, что... бомба должна быть использована против Японии как можно скорее; что она должна быть использована против военного завода, окруженного домами рабочих; и что она будет использована без предварительного предупреждения".

25 июля 1945 года директива, одобренная секретарем по военным вопросам (военным министром, - перевод.), но составленная раннее Гровсом, выражала намерения США намерения и подтвердила предыдущие положения в двух первых разделах:

"(1) 509-я сводная группа 20-й воздушной армии доставит свою первую специальную бомбу, как только погода визуально позволит бомбардировки, после 3 августа 1945 года против одной из мишеней: Хиросимы, Кокуры, Ниигаты и Нагасаки...

(2) Дополнительные бомбы будут доставлены к вышеуказанным целям, как только они будут подготовлены сотрудниками проекта..."

Была ли эта директива решением и кто несет за него большую ответственность – Стимсон и Трумэн или Бирнс с Гровсом – остается предметом споров. В пользу теории "предрешения" отчасти говорит ответ, данный Гровсу, когда в январе 1945 года он предложил своему непосредственному начальнику, начальник штаба армии генералу Джорджу Маршаллу, чтобы были подготовлены детальные планы использования бомб на войне. Ему было сказано: "Следите за этим сами".

Были ли цели военными?

"Мир отметит, что первая атомная бомба была сброшена на Хиросиму, военную базу. Это было сделано потому, что мы хотели, в первую очередь, избежать, насколько это возможно, гибели мирных жителей", – заявил президент Гарри С. Трумэн 9 августа 1945 г.

Все города, включенные в список целей (как и большинство крупных городов во время войны), имели какое-то военное значение. Пять из них, с согласия ВВС, были исключены из дальнейших бомбардировок с мая 1945 г. Это были Хиросима, Киото, Йокогама, Кокура Арсенал и Ниигата. По настоянию секретаря по военным вопросам Стимсона, Киото, считающийся культурным центром Японии, красивый город, который Стимсон однажды посетил, был удален из списка, и его место занял Нагасаки. В действительности, ВВС США могли уничтожить практически любую выбранную военную цель. Японские силы ПВО практически не существовали, а из шестидесяти шести крупнейших городов Японии пятьдесят девять были уничтожены; семь пострадали частично. К лету 1945 года только два города с населением более четверти миллиона не стали объектами зажигательных налетов.

Поскольку Хиросима значилась как крупный порт и штаб-квартира региональной армии, а в северной части Нагасаки размещались сталелитейные и военные заводы "Мицубиси", почему же они оставались в значительной степени нетронутыми (Хиросима вообще почти не была повреждена, а Нагасаки был относительно невредим)? Ответ на это дают предложения Комитета по выбору цели 27 апреля 1945:

"Чтобы мы смогли точно оценить воздействие бомбы, цели не должны были ранее повреждены воздушными налетами".

Нагасаки частично бомбили, но его включили в список целей лишь позднее, и он не являлся целью №1 даже в день сбрасывания бомбы – ее был арсенал Кокура.

Дальнейшие рекомендации комитета гласили, что "... первая цель должна быть таких размеров, чтобы ущерб был ограничен ее, так чтобы мы могли более точно определить силу бомбы". Затем на заседаниях 10 и 11 мая родилась четкая (и, к счастью документально зафиксированная) инструкция: "... пренебречь местами размещения промышленных зон в качестве прицельной цели..., стараться поместить первое устройство в центре выбранного города; то есть, не допустить, чтобы потребовались еще одно или два устройства для полного уничтожения".

Чтобы снять любые сомнения, в последующем отчете о бомбардировке заявлялось: "Хиросима и Нагасаки были выбраны в качестве мишеней из-за концентрации в них активности и населения".

Была ли необходимость в сбрасывании бомб?

Одно из самых распространенных убеждений то, что, какой бы ужасной ни была бомбардировка Хиросимы и Нагасаки, она спасла миллионы жизней – как японцев, так и американцев – решительно положив конец войне и предотвратив кровопролитное вторжение. Нам напоминают о массовых жертвах, уже понесенных с обеих сторон в войне на Тихом океане. В частности, о фанатичной обороне японцами Иводзимы, Лусона и Окинавы. Но хотя планы вторжения существовали, они были лишь вероятностными.

Первый этап - "Олимпийский" - должен был состоять в высадке на острове Кюсю 1 ноября 1945 года. Никакого нападения на главный остров Хонсю - "Корона" – не планировалось до 1 марта 1946 года. В свете того, что нам теперь известно, весьма сомнительно, что когда-либо вообще возникла бы необходимость в каком-либо вторжении. Разумеется, Япония не была беззащитной. У нее по-прежнему была армия в более чем 2 миллиона военнослужащих, многие из которых готовы были биться на смерть за своего императора. Кроме того, помимо обычных самолетов, были тысячи камикадзе; имелись шахты, береговые укрепления и т.д., а также остатки флота. Проблема состояла в развертывании этих сил. Но, как заключалось в американском отчете о стратегической бомбардировке, менее чем год после сбрасывания бомб,

"Безусловно, до 31 декабря 1945 года, а, по всей вероятности, до 1 ноября 1945 года, Япония сдалась бы, даже если бы атомная бомба не была сброшена, Россия не вступила в войну и не планировалось бы или не предполагалось бы никакого вторжения".

Некоторые историки утверждают, что бомбы были ненужными именно потому, что Россия намеревалась вступить в войну, так что вывод отчета о стратегических бомбардировках наиболее примечателен. Но он становится куда прозаичнее, если как следует исследовать реалии военного положения Японии. Ее флоту практически пришел конец; ее армию Хансон У. Болдуин описывал как состоящую из "зеленых юнцов-призывников и запасников"; линии связи пребывали в хаосе; топлива катастрофически не хватало; дороги были не отремонтированными; транспорт и перевозки можно было бомбить совершенно свободно; порты были парализованы; еды было мало; болезни от недоедания составляли растущую проблему, и (что неудивительно) настроение общества падало с каждым днем. В резком контрасте с этим, военная мощь США оставалась огромной.

Все это было известно американской администрации и военным, и нелепые оценки прогнозируемых жертв вторжения – от "сотен тысяч" до "миллионов" – были послевоенными преувеличениями, предназначенными для того, чтобы способствовать общественному оправданию бомбардировки. Генерал-майор Кертис Э. ЛеМэй выразил истину без всяких обиняков через несколько недель после официальной капитуляции японского императора. "Атомная бомба, – заявил он, – не имеет ничего общего с окончанием войны".

Но причины были не только военными.

Понятно, когда военнослужащие союзников, участвовавшие в войне на Тихом океане, многие из которых испытали неописуемые ужасы японских лагерей для военнопленных, приветствовали атомные бомбы, как "чудо избавления". За некоторыми исключениями, даже те историки, которые заключают, что для достижения победы союзников не было необходимости сбрасывать бомбы и что даже не было необходимости во вторжении в Японию, как правило, признают, что использование бомб, возможно, сократило войну. Пусть даже всего на несколько недель. В мрачной реальности войны, спасение жизнь одного товарища стоит тысячи убитых врагов.

Но что бы подумали эти люди, если бы узнали, что атомные бомбы не только не сократили войну, но на самом деле продлили ее? Что при всех крокодиловых слезах, пролитых насчет "ужасного положения" пленных; при всех пустопорожних похвалах в адрес "героического самопожертвования" вооруженных сил, они были, в конце концов, всего лишь пешками в жестоком соперничестве державной политики? Что "вернуть обратно как можно больше наших мальчиков" отнюдь не было главной задачей?

Хотели ли США российского вмешательства?

К тому времени, когда были сброшены атомные бомбы, победа союзников, благодаря их подавляющему военному превосходству, была практически гарантирован. Кроме того, в Потсдаме в июле 1945 года, Сталин подтвердил свое намерение вступить в войну 15 августа. Как замечал тогда в своем личном дневнике президент Трумэн, "когда это настанет, япам конец". В действительности, Россия объявила войну Японии 8 августа и на следующий день – всего несколькими часами позже по дальневосточному времени – русские войска перешли в наступление в Маньчжурии и Корее. Быстрота, с которой они продвигались, сметая самые сливки японской армии, для многих комментаторов послужила убедительным доказательством того, что быстро последует капитуляция Японии. Разве такое потенциально решающее вмешательство не должны были бы безусловно приветствовать те, кто обещал "вернуть домой как можно больше наших мальчиков"? Разве не должны были быть предприняты все усилия для того, чтобы обеспечить как можно более скорое участие русских войск в качестве вопроса первостепенной важности? Но нет же!

Отношение творцов политики США к российскому вмешательству хотя и было изначально положительным, никогда не было полностью свободна от исполненной страха двусмысленности. И, по мере поступления все более обнадеживающих отчетов по Манхэттенскому проекту, это отношение ужесточалось, став в итоге активно отрицательным. Каждым шагом управляла обоснованная взаимная подозрительность; обман и введение в заблуждение относительно своих намерений все больше использовалась с обеих сторон. И вновь американский госсекретарь Джеймс Бирнс без всяких стеснений высказал свои намерения. Он полагал, что будет "прискорбно", если Россия будет вовлечена в эту войну. Он был отчаянно обеспокоен тем, что если Сталин узнает о страшной силе атомной бомбы, он может "сразу же вступить в войну". Так Бирнс стремились задержать вступление в войну России. То, что его попытки оказались неудачными, большой роли не играет; важно, что американские лидеры не хотели российского вмешательства. Во-первых, потому, что они были намерены использовать свои атомные бомбы, прежде чем война на Тихом океане закончится, и, во-вторых, они не хотели делиться своим перспективным экономическим и политическим влиянием на Дальнем Востоке ни с кем, будь то друг или враг.

Хотя Сталин не имел сомнений по поводу отмена Пакта о нейтралитете с Японией, вероятность вступления России в войну на Тихом океане либо раньше, чем это было сделано, даже если бы Америка настоятельно призывала его сделать это, была чрезвычайно мала. Тем не менее, были два других пути, используя которые администрация США, имей она хоть малейшее желание пойти ими, могла бы почти наверняка сократить конфликт. Но вместо того, чтобы поставить их на службу своим целям, она подошла к этим направлениям достаточно осмотрительно для того, чтобы сорвать любую увертюру; каждый маневр был рассчитан на обструкцию малейшего шанса на любого рода сближение.

Действительно ли Япония хотела мира?

Это было так с подавляющей очевидностью. Удивительно, но японские дипломаты начали прощупывать возможности мира еще в конце лета 1944 г. Они продолжали делать это - через Швецию, Швейцарию, Россию и даже Ватикан. Особые усилия делались через Москву в (ошибочной) уверенности, что Пакт о нейтралитете, действовавший между Японией и Россией, являлся наиболее жизнеспособным каналом. Несмотря на то, что Сталин ранее отказался продлевать договор, японские страхи были несколько успокоены (но ни в коем случае не развеяны) его уверениями, что он будет продолжать информировать о своих решениях до истечения срока действия договора в апреле 1946 г. Но к концу 1943 г. он уже известил союзнических лидеров о своем намерении вступить в войну против Японии и подписал соглашение, подтверждающие это, в Ялте в феврале 1945 г.

На следующий день после краха на Окинаве (21 июня 1945), император Хирохито приказал Верховному Совету руководства войной изменить свою "базовую политику", призвав его искать мира дипломатическими средствами: "Вы рассмотрите вопрос о прекращении война как можно скорее". Конкретной задачей нового кабинета премьер-министра, барона Кантаро Судзуки (назначенного 7 апреля 1945) было стремиться к миру. Но ни США, ни Россия не были заинтересованы в усилиях Японии по достижению мира; США хотели ждать, пока можно будет сбросить атомные бомбы, а Россия пока не готова была объявить войну. Ни одно из сообщений, переданных в Москве японским послом, не отправилось в Америку. Но это мало что изменило, поскольку все японские коды – и дипломатический ("волшебный"), и оперативный ("ультра") – давно уже были взломаны. Выдержка из "волшебного" за Nº 1205 (от 13 июля 1945), расшифровывающая телеграмму от министра иностранных дел Того послу Сато, гласит: "Его Величество император, помня о том, что нынешняя война ежедневно причиняет великое зло и вызывает жертвы среди народов всех воюющие державы, желает от всего сердца, чтобы она могла быть как можно быстрее прекращена". Та же расшифровка далее гласит: "Император намерен частным образом направить принца Коноэ в Москву в качестве специального посланника...". Он так и сделал, но Москва не приняла его. Позже президент Трумэн "поблагодарил" за это маршала Сталина.

Стивен Харпер в книге "Чудо избавления" с подзаголовком "Дело о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки", пишет с похвальной честностью: "Можно было найти пути для того, чтобы изучить мирные шаги Японии, если бы имелось хоть какое-то желание сделать это, но представляется ясным, что доктрина безоговорочной капитуляции... превратилась в маниакальную идею, "слепое пятно" союзников".

Была ли капитуляция безоговорочной?

21 июля японскому правительству был вручен ультиматум – Потсдамская декларация. Он был выпущен от имени президента США, президента националистического Китая и премьер-министра Великобритании; но не России. Его язык был бескомпромиссным, как показывают эти выдержки:
"Далее следуют наши условия. Мы не отступим от них. Никакой альтернативы нет. Мы не потерпим никакого затягивания".

"Должны быть устранены навсегда авторитет и влияние тех, кто обманул народ Японии и вовлек его в попытки завоевания мира... Мы призываем правительство Японии провозгласить безоговорочную капитуляцию всех японских вооруженных сил".

Несмотря на включение таких фраз, как: "Мы не намерены порабощать японцев...", "Свобода слова, религии и мысли...", "должны быть установлены основные права человека", единственная уступка, на которой Япония неоднократно настаивала как на безусловной, характерным образом отсутствовала: гарантия положения императора. Ключевой параграф, содержавший такую гарантию, был удален госсекретарем США Джеймсом Бирнсом. Как следствие, декларация была признана Японией неприемлемой – как и надеялись США.

Природа японского ответа вызвала большие дискуссии. Некоторые аналитики считают его прямым отклонением; другие – не более чем попыткой выиграть время. Путаницу вызывает использование японского термина "мокусацу", что может означать: "не обращать внимания"; "встретить с молчаливым презрением" или (наиболее вероятное) "воздержаться от комментариев". Некоторые авторы подчеркивали ура-патриотические и вызывающие заявления, громогласно звучавшие в японских СМИ, хотя те были очевидными пропагандистскими упражнениями с целью сохранить лицо и повысить национальный дух. Другое убедительное доказательство совершенно ясно показывает, насколько Япония была обеспокоена тем, чтобы переговоры продолжались. И США были осведомлены об этом.

Перехват послания "волшебным" кодом Nº 1218 (от 26 июля 1945) вскрывает текст другого послании министра иностранных дел Того послу Сато. Это было реакцией на радиообращение к японцам 21 июля, сделанное от имени США. Радиообращение сделал капитан (впоследствии контр-адмирал) Эллис М. Закариас, позднее написавший статью для журнала "Лук" (6 июня 1950 г.) под названием "Как мы испортили капитуляцию Японии". В одной из частей резюме "волшебного" послания говорится: "Для нас невозможно принять безоговорочную капитуляцию, неважно, под каким прикрытием, но... нет никаких возражений против восстановления мира на основе Атлантической Хартии". Но снова вмешался Бирн, заявивший, что лучше воздержаться от характеристики радиообращения как "официального".

То, что вопрос о "безоговорочной капитуляции" был основным камнем преткновения для достижения мирного урегулирования, было признано давно. Объединенный комитет по разведке комментировал в марте 1940 г.: "Основная проблема политической ситуации будет лежать в важнейшем положении японского императора". После окончания войны как военный министр Стимсон, так и президент вспоминали о своих выводах. "История могла бы счесть, что Соединенные Штаты, откладывая формулировку своей позиции [по условиям капитуляции], продлили войну", – пишет Стимсон в своих мемуарах. Или, как лаконично заметил Трумэн, составляя свои мемуары : "Именно из-за политики безусловной капитуляции в отношении Японии были уничтожены Хиросима и Нагасаки".

Через два дня после Потсдамской декларации, принц Коноэ еще предпринимает отчаянные усилия, чтобы вступить в контакт с российскими дипломатами, что противоречит общепринятому мнению, будто декларация была отклонена Японией. В любом случае, решение сбросить бомбу уже было приняты: окончательно оно было подтверждено в тот же день, когда была выпущена Декларация.

10 августа, на следующее утро после того, как была сброшена вторая бомба, в Вашингтоне было получено предложение Японии о капитуляции. Было вновь подчеркнуто, что любое соглашение не должно "содержать какое-либо требование, которое наносит ущерб прерогативам Его Величества как суверенного правителя". Стимсон выступил за его принятие; секретарь по военно-морскому флоту Джеймс Форрестол предложил компромисс; Бирнс был против. На этот раз, Бирнсу пришлось уступить, но, тем не менее, именно он составил ответ, ключевая фраза которого содержала жизненно важную для Японии оговорку: "С момента капитуляции власть императора и японского правительства по управлению государством будет подчинена Верховному Главнокомандующему союзных держав ". Этого было достаточно. Бомбы, по-видимому, так не убедили Японию отказаться от своей оговорки по императору.

Нежелание Бирнса уступить даже на этом этапе трудно понять с точностью. В популярных отчетах о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки редко упоминается о том, что третья бомба должна была быть приготовлена и готова к сбрасыванию 17 августа 1945 г.

Почему были сброшены бомбы?

За решением сбросить атомные бомбы скрывается целый сложный лабиринт причин. После того, как очень дорогостоящая машина по их производству была уже запущена, а первоначальная стимулирующая цель забыта, достаточно решительное "нет" применению перестало существовать. Астрономические вложения государственных средств должны были быть оправданы; широкая публичная неприязнь американского населения к японцам после нападения на Перл-Харбор требовала реванша, – настроения, о которых американское руководство прекрасно знало. Военный министр Стимсон впоследствии заметил: "Ни один человек, в нашем положении и в соответствии с нашими обязанностями, держа в руках оружие, обладающее такими возможностями, не мог бы не использовать его, а затем потом смотреть в лицо своим соотечественникам".
Некоторые историки-"ревизионисты" уверенно утверждают, что основным мотивом было получение дипломатического преимущества – мощного политического рычага, позволяющего США доминировать на будущих переговорах с Советским Союзом. Они во многом правы, и, несомненно, это было главным соображением при разработке атомной политики. Но этого можно было достигнуть с помощью всего одного бомбы и, конечно же, не обязательно сброшенной на густонаселенные города.

Тот факт, что были сброшены две бомбы, причем – без предупреждения – на специально отобранные места массового скопления людей, которые до этого были избавлены от бомбардировок; тот факт, что обе бомбы были разной технологии (одна – расщепление урана, другая – имплозия плутония) и с различным результатом, что сбрасывались они с разной высоты, но обе привели к длительным и смертоносным последующим эффектам, которые мало кто понял, заставляет предположить, что первичным мог быть редко упоминаемый (и почти запрещенный у упоминанию) мотив "научного эксперимента". Этот вывод, как кажется, подтверждается мрачными рекомендациями обоих комитетов – временного и по целям.

Страшная война в Тихом океане, как и все войны между капиталистическими государствами, имеет свои истоки в защите и экспансии экономических интересов. И здесь, очевидно, нет никакого предела деградации и жестокости, используемых для защиты этих интересов. Любой посетитель музея в Хиросиме может увидеть листовки, которые разбрасывались с предупреждением об атомной атаке. Акт жуткого цинизма, в который почти невозможно поверить: эти листовки были сброшены 9 августа – через три дня после бомбардировки. В Нагасаки было немного лучше: они появились позже только на один день.

Ричард Хедикер

"Socialist Standart", No. 1213 September 2005, No. 1214 October 2005

http://www.worldsocialism.org/spgb/socialist-standard/2000s/2005/no-1213... http://www.worldsocialism.org/spgb/socialist-standard/2000s/2005/no-1214...