У экономической теории Маркса есть ряд примечательных особенностей. Он начал с вопроса о том, как труд применялся и был организован для производства и распределения благ и услуг. Для того, чтобы потреблять предметы, люди должны работать для их производства и распределения, а для того, чтобы делать это, они должны организовать свой труд. Этот акцент на процессе труда позволяет увидеть, как эксплуатируются современные рабочие, также как и крепостные и рабы до них. Одни работают, а другие живут за счет этого труда (даже если они тратят некоторые усилия на организацию тех, кто работает, и на действия, направленные на то, чтобы те не восстали). Другие теории маскируют эту реальность.

Маркс рассматривал капитализм, как динамичную историческую систему, движимую внутренними конфликтами. Он имел свое происхождение, достиг наивысшего подъема, начал падение и придет к своему концу. В этом он ничем не отличается от предыдущих социально-экономических систем (и если человечество дойдет до либертарного коммунизма, то тот также будет развиваться, хотя предсказать это – уже за пределами нашей возможности). Буржуазные экономисты, однако, пишут так, как будто категории капитализма применялись во все времена или, по крайней мере, как если бы они ожидали, что "свободный рынок" будет сохраняться вечно, как идеальная экономическая система, "конец истории".

Вообще говоря, анализ Маркса неплохо выдержал испытания. В отличие от классических политических экономистов, он предсказал протекание деловых циклов и их завершение в кризисах. Точно так же он предсказал вырастание капиталистических предприятий, становящихся все более и более круцпными, в полумонополии. Он ожидал, что при капитализме будут существовать классовые конфликты, постоянно расширяющийся мировой рынок, войны и экологическое разрушение.

Марксова критика политической экономии предоставляет набор полезных теоретических инструментов для понимания нынешних условий капиталистической экономики и, вероятно, его будущего развития. Но инструменты не могут быть лучше, чем тот, кто ими пользуется. Как гласит старая шутка, марксистские экономисты предсказали десять из последних трех спадов. Более того, немногие марксисты предсказывали, что за Второй мировой войной последует продолжительный период процветания. Не смогли этого сделать и многие либеральные или консервативные экономисты, но марксизм претендует на то, что он стоит выше их. После того, как установилось послевоенное процветание, наиболее влиятельные марксистские теоретики провозгласили, что эпоха капиталистического упадка закончилась. Как и почти все буржуазные экономисты, они стали говорить, что процветание будет долгим – и отказались от революционной политики.

Многие марксистские экономисты не применяли концепцию Маркса и Энгельса о государственном капитализме к Советскому Союзу или маоистскому Китаю. Они поддерживали эти режимы; и даже те немногие, кто этого не делал, не ожидали, что те превратятся в традиционный капитализм. Даже теперь мало у кого есть объяснения тому, как это произошло.

Честно говоря, понять социальные структуры (то есть людей, вместе действующих, думающих и чувствующих) сложно. Маркс попытался быть таким же научным в социальной сфере, как и в естественных науках, но это, вероятно, невозможно. На протяжении более тридцати лет некоторые из нас предсказывали окончательный крах послевоенного процветания, основываясь на нашем понимании марксистской политической экономии. Вместо этого, мировая экономика продолжала постепенное сползание по наклонной, с взлетами и падениями. Я, как и другие, считаю, что 2008 г. был началом нового периода кризисного спада (более подробный анализ можно обнаружить в справочном разделе этой книги).

Делая такие прогнозы, я часто чувствую себя геологом в Калифорнии, говоря "Не продолжайте здесь строительство домов; в какой-то момент произойдет гигантское землетрясение, которое сравняет города с землей". Люди спрашивают этого геолога: "Когда же должно произойти это великое землетрясение?" Геолог не знает. "Может быть в течение года. Может быть, десяти или двадцати лет. Может быть, в течение столетия". На что следует ответ: "Да забудьте об этом! Мы воспользуемся шансами на строительство наших домов". Политическая экономия – это намного более сложный комплекс, чем геология. В отличие от геологических слоев, классы и социальные группы обладают сознанием и делают выбор (люди имеют "свободную волю"). Поэтому трудно делать прогнозы и еще труднее убеждать людей, когда мы их делаем.

Проблема с марксизмом

Марксизм вышел из того же социалистического и рабочего классового движения, что и анархизм, и он разделяет многие из тех же ценностей и целей. Его критика политической экономии ценна для понимания экономики и борьбы с капитализмом. Тем не менее, марксизм, как движения, имел ужасную историю. Социал-демократические партии, находившиеся под непосредственным влиянием Маркса и Энгельса, стали реформистскими, этатистскими, контрреволюционными и проимпериалистическими. Они поддерживали воюющие империалистические государства в Перовой мировой войне и впоследствии боролись против Русской и Германской революций. Они не смогли бороться с подъемом фашизма. В годы Холодной войны они поддержали западный империализм и отказались от всех претензий на новый тип общества. Ленин, Троцкий и другие попытались возродить революционный марксизм во время Первой мировой войны и Русской революции. Вместо этого они создали однопартийное полицейское государство. При Сталине оно выросло в несколько тоталитарных государственных капитализмов, которые убили десятки миллионов рабочих и крестьян во всем мире.

Марксизм должен был быть не религиозной верой, а материалистической практикой. Как любил повторять Энгельс: "Доказательство пудинга находится в еде". Почему же нечто, что, казалось, имеет хорошие цели, хорошие ценности и хорошую теорию, неоднократно заканчивалось так плохо? Что это говорит нам о самой теории?

У анархизма, конечно же, были свои неудачи. Он не в большей степени, чем марксизм, сумел привести трудящихся к социалистической революции. Во взглядах Прудона и Бакунина имелись расистские и авторитарные моменты. Кропоткин нарушил анархистские принципы, поддерживая империалистов Антанты в Первую мировую войну. В Испанской революции 1936–1939 гг. анархисты мэйнстрима отказалась от своей программы и предали рабочий класс, присоединившись к либерально-буржуазному правительству. Они сдерживали рабочую революцию, результатом чего стала победа испанского фашизма. В Азии корейские и китайские анархисты оказывали поддержку реакционному националистическому китайскому Гоминьдану. Анархистскую теорию и практику во многом можно улучшить – и я надеюсь, что эта книга поможет этому – но, по крайней мере, анархисты не убили десятки миллионов рабочих во имя коммунизма.

На протяжении всей этой работы я говорил о проблемах с теорией Маркса. Одна из них – это ее централизм. Его представление о социализме в определенных отношениях выглядит как очищенный капитализм. Оно должно было опираться на коллективизации и социализации труда, которые созданы капиталистической монополизацией и огосударствлением. Они будут слиты в централизованном учреждении (предположительно, управляемом меньшинством), которое должно разработать обширный общий план, охватывающий всю экономику. При всех своих текстах о "свободно ассоциированных индивидах", Маркс никогда не рассматривал возможность децентрализованной формы демократического экономического планирования, идущей "снизу вверх". Самое большее, он выступал за улучшение представительной демократии, в труде и по месту жительства. Но он никогда не мог себе представить утверждение прямой демократии, "лицом-к-лицу" (1).

Проблема Маркса не была в примитивном этатизме, как таковом. Он не поклонялся государству и не защищал тоталитаризм. Но он находился под влиянием якобинской традиции в европейской левой мысли. Государство казалось ему естественным институтом для интеграции всей экономики, как оно имело тенденцию стать таковым при капитализме. Поэтому он полагал, есть смысл использовать его (или создать новое государство), с тем, чтобы потом оно эволюционировало в негосударственные, непринудительные общественные структуры. Этот взгляд был связан с главным тактическим расхождением между Марксом и анархистами в Первом Интернационале: с тем, что он хотел использовать Интернационал для создания рабочих партий по всей Европе и выдвижения на правительственные посты, а анархисты выступили против этого. Я думаю, что процентралистский, проэтатистский взгляд Маркса сыграл большую роль в том, что марксисты после Макса развили авторитарные взгляды на социализм и авторитарную политику в целом.

Другой главный фактор в деградации послемарксовского марксизма был в некоторой степени более философским и тонким. Это была концепция, согласно которой капитализм "неизбежно" и "неумолимо" движется к социализму. Колеса машин вращаются, рабочие развивают классовое сознание, как побочный продукт, капитализм впадает в кризис, и рабочие восстают, создавая низшую фазу коммунизма (см. Tabor, 2004). Как мы видели, этот автоматизм связан с внеэтичностью Маркса, с его неспособностью связать марксистскую экономическую критику с какими-либо идеальными ценностями (в отличие от анархистского анализа Прудона, Бакунина и Кропоткина). По его мнению, рабочие борются за социализм не потому, что это этически правильно. Поэтому нет необходимости много говорить о том, как будет выглядеть социалистическое общество, как желанная цель, поскольку можно положиться на то, что он настанет и будет работать сам по себе. Как я уже отмечал, в труде Маркса и Энгельса имеются источники, которые предполагают существование не одной, а (по крайней мере) двух возможностей, что требует этического выбора (2). Но Маркс и Энгельс не делали на этом упор, и это было легко не заметить. Точно так же, роясь в их сочинениях, можно обнаружить в них элементы представления о либертарно-коммунистическом обществе, без разделения труда на умственный и физический – общество, находящееся в равновесии с природой, безгосударстваеное и т.д. Но и эта тема также редко поднималась.

И что же происходит, когда история порождает тоталитарное массовое убийство, государственно-капиталистический кошмар, который сам называет себя "социалистическим"? Большинство революционных марксистов решили, что раз к этому привел революционный процесс, то таков "реально существующий социализм". Поэтому его следует принять. Идея сравнения его с представлением о свободной ассоциацию сотрудничающих индивидов, не приходила в голову; для большинства марксистов такого представления не существовало.

Маркс представил свои мысли как единое целое. "Марксизм" (или "научный социализм") включал критику политической экономии (моя тема здесь). Он включал более широкий метод для изучения общества: исторический материализм. Он включал философский подход: диалектический материализм. Он включал практические политические стратегии: создание рабочих электоральных партий и рабочих союзов.

Это был целостный взгляд на мир, оправданный тем, что он должен был стать мировоззрением восходящего нового класса, пролетариата. Поскольку я не могу принять это мировоззрение во всей целостности, я не считаю себя марксистом. Я – "марксистски информированный анархист". Буржуазия, нынешний правящий класс, всегда имела не одну, а несколько философий, экономических теорий и политических стратегий. Почему с трудящимся классом должно быть иначе?

Как оказалось, марксизм, или нечто, называющее себя "марксизмом", действительно стал идеологией подъёма нового класса – государственно-капиталистической коллективной бюрократии. Одна из частей растущего управленческого бюрократического слоя капитализма радикализировалась, отвергнув правление традиционной буржуазии. Ее представители стали считать себя новыми (благодетельными) правителями. Разнообразие марксизмов стало для них оправдывающей их идеологией и проводником к власти. В "коммунистических" странах марксизм стал рационализацией для сохранения власти. Такое развитие было предсказано Бакуниным и Кропоткиным.

Я вовсе не отрицаю искренность либертарно-демократических, гуманистических и пролетарских взглядов Маркса и Энгельса. Это было и остается реальным и ценным аспектом марксизма Маркса и Энгельса, субъективно – сердцевиной того, что они пытались достичь. Но на протяжении всей истории классовое общество коррумпировало освободительные движения, превращая их в инструменты элит, стремящихся заменить правителей самими собой, используя народ, как таран против старого порядка. Учитывая низкий уровень производительности, это должно было быть так. Прежде еще не могло быть общества, обеспечивающего изобилие для всех и свободное время для всех. Но теперь уже можно завоевать настоящее человеческое освобождение. Существует технология, которая может помочь удовлетворить потребности каждого – но она же грозит полным разрушением, если не будет взята из рук правящего класса. Международный социализированный рабочий класс способен – в потенциале – действительно достичь общества без отчуждения (3).

Но старое давление все еще существует. Все, что делает движение уязвимым для превращения его в элитаристское, авторитарное и недемократические, ослабляет его революционные либертарные аспекты. Так и произошло с марксизмом, несмотря на его вклад. И тогда даже подлинно освободительные аспекты теории, включая ее научную критику политической экономии, могут быть использованы новой элитой в своих интересах. Бюрократы использовали даже подлинно демократическо-либертарные аспекты марксизма для того, чтобы скрыть реальность государственно-капиталистической тирании. "Марксизм" может служить как отвлечение внимания и рационализации.

Либертарный марксизм

Описывая то, что я называю двумя сторонами теории Маркса, анархист Мак-Кэй заявляет: "Есть много проявлений преемственности, ведущей от Маркса к Ленину, но и есть и преемственость, ведущая от Маркса к более либертарным марксистам, ... чьи идеи приближаются к стремлению анархизма к свободной ассоциации равных" (2008, 24). Целый ряд людей, которые принимают взгляды Маркса, являются антигосударственниками и различным образом приближаются к анархизму. Известные, как либертарные марксисты, автономистские марксисты, левые коммунисты или либертарные коммунисты, они отличаются как от ленинизма, так и от социал-демократии.

Например, Поль Маттик выражал свою антиэтатистскую перспективу коммунизма советов таким образом: "В социализме нет места для "социалистического государства" в социализме, даже если существует потребность в центральном управлении социализированной экономикой, которое, однако же, само является частью организации ассоциированных производителей, а не независимой, противостоящей им организацией. ... Социализм не может быть реализован через государство, поскольку это исключило бы самоопределение рабочего класса, являющееся сутью социализма. Государственная власть увековечивает отрыв рабочих от средств производства ... и таким образом закрепляет классовые отношения". (1983, 160–161).

Гарри Кливер (2000) утверждает, что это он впервые придумал фразу "автономный марксизм". В эту категорию он включает "тенденцию Джонсона-Фореста" К.Л.Р. Джеймса, Раи Дунаевской и Грэс Ли (Боггс); итальянских "операистов" из "внепарламентской" левой, таких как Антонио Негри, Мариарозу Далла Коста, Марио Тронти и других; и британских марксистких историков "снизу", таких как Э.П. Томпсон и Кристофер Хилла (он не упоминает о наследии Уильяма Морриса, но Томпсон написал большую книгу о нем). Он ссылается на Розу Люксембург и на коммунистов рабочих советов, таких как Антон Паннекук и Пауль Маттик. Интересно, что он говорит, что учился и у "анархо-коммунистов таких, как Эмма Гольдман и Петр Кропоткин", хотя они и не были марксистами (14). Он обсуждает французскую группу "Социализм или варварство" Корнелиуса Касториадиса и Клода Лефора, отмечая их окончательный отказ от марксизма.

Ограниченность во времени и в месте позволяют сделать лишь несколько комментариев об этих различных тенденциях. Их главное достоинство, на мой взгляд, для меня, должно быть ясно: они используют критику политической экономии Маркса, отвергая при этом этатистские интерпретации. С самого начала, эти тенденции были ориентированы на автономную самоактивность рабочего класса и угнетенных, в противовес элитарной организации "сверху вниз". Они изучали активность трудящихся на рабочих местах, а не сосредоточились на политике партий и бюрократии. Как следует из их названия, коммунисты рабочих советов Германии и Нидерландов отвергли управляемое партией государство Ленина в пользу правления рабочих и крестьянских советов, оставаясь при этом революционными коммунистами.

Эти крайне левые (иногда называемые "ультралевыми") тенденции имели различные взгляды на экономическую теорию марксизма, часто под влиянием того периода, в котором они развивались. Взгляды, изложенные в этой книге, испытали особенное значительное влияние со стороны взглядов коммуниста рабочих советов Пауля Маттика. К. Касториадис, с другой стороны, пришел к тому, чтобы полностью отвергнуть марксизм. Он решил назвать себя "либертарным социалистом", а не анархистом. Некоторые из его доводов сохраняют свою силу и, полагаю, нашли отражение в моей критике марксизма. Тем не менее, он пребывал под слишком сильным влиянием процветания, наступившего после Второй мировой войны. Он счел, что капиталистическое процветание будет продолжаться бесконечно, тем самым оспаривая марксистские экономические взгляды. Его последователь Морис Бринтон из британской группы "Солидарность" понял (в 1980-е гг.), что эти представления "оказались неверными. Налицо, безусловно, экономический кризис глобальных масштабов, последствия которого включают снижение уровня жизни [глобального] рабочего класса" (2004, 217). В некоторых ключевых отношениях анализ Маркса оказался точным.

Но я не думаю, что все эти течения являются радикально демократическими. Даже выступая за рабочие советы, они, как правило, склонялись к идее централизованной экономики (как можно судить из приведенного выше отрывка Маттика). Хуже того, на многих повлиял Амадео Бордига и те, кто последовал за ним, чтобы полностью отвергнуть демократию рабочих. Некоторые противопоставляют "демократии", как социалистической цели, "отмену закона стоимости". Но закон стоимости может быть отменен только путем замены обмена товарами, автоматического рынка и отношений капитала и труда – сознательным и коллективным принятием решений свободно ассоциированными производителями. Но что это, как не социалистическая демократия?

Даже те крайне левые марксисты, которые выступают за автономное самоуправление рабочих, все еще не в состоянии в должной мере проанализировать, каким же образом большая часть марксистского движения переросла в тоталитаризм. Чего им не хватает, так это критики марксизма. В целом, однако, и анархисты, и крайне левые марксисты считают спорными многие из одних и тех же вопросов. Должны ли революционеры формировать революционные организации (не партии) для участия в более широких движениях? Должны ли они вступать в профсоюзы или поддерживать их? Национально-освободительная борьба? Объединенные фронты?

Сегодня многие, возможно, даже большинство радикалов, считающих себя анархистами, не принимают революционную пролетарскую стратегию. Они верят в постепенное и мирное строительство контр-институтов и альтернативные стили жизни, которыми они предполагают окончательно заменить государство и капитализм. Это, по сути, старая стратегия Прудона, который, отрицая революцию, ориентировался на построение "взаимного банка", чтобы мирным путем завладеть французской экономикой и заменить государство.

Меня разочаровывает, что даже многие из тех, кто отождествляет себя с автономной (крайне-левой) тенденцией в марксизме, аналогичным образом отвергли пролетарскую революцию. Конечно, не все, но многие заменили рабочий класс понятием "множество" (Hardt and Negri 2000), или разбавляют "пролетариат", чтобы включить в него почти всех, в том числе и крестьян (Cleaver 2000). Они отрицают, что мы переживаем эпоху упадка капитализма и социальной революции. Они отвергают революцию (в смысле народного восстания, демократически опрокидывающего государство) в пользу некоего ухода от капитализма, стратегии, которую они называют "выходом". Они принижают организацию на рабочем месте в пользу некоей отмены работы в обозримом будущем.

При какие угодно ошибках Маркс и Энгельс, Бакунин и Кропоткин были правы в защите революции рабочего класса. Несмотря на их разногласия и недостатки, мы стоим на их плечах. Мы опираемся на их труд. Интернациональная революция рабочих и всех угнетенных – это единственная дорога к бесклассовому, безгосударственному обществу свободно ассоциированных индивидов, обществу без угнетения, демократическому и кооперативному, "в котором свободное развитие каждого является предварительным условием для свободного развития всех" (Marx, Communist Manifesto, in Draper, 1998; 157).

Библиография:

Brinton, Maurice (2004). For Workers' Power: The Selected Writings of Maurice Brinton (David Goodway, ed.). Oakland: AK Press.

Cleaver, Harry (2000). Reading Capital Politically. San Francisco: AK Press/Anti Theses.

Draper, Hal (1998). The Adventures of The Communist Manifesto. Berkeley: Center for Socialist History.

Hardt, Michael and Antonio Negri (2000). Empire. Cambridge, MA: Harvard University Press.

Mattick, Paul (1983). Marxism: Last Refuge of the Bourgeosie? (ed. Paul Mattick, Jr. trans.), London: Merlin Press.

McKay, Iain (2008). An Anarchist FAQ, Vol. I. Edinburgh, UK: AK Press. Tabor, Ron (2004). "The dialectic of Ambiguity: The Marxist Theory of History". The Utopian: A journal of Anarchism and Liberation Socialism. Vol. 4.

Данный текст является заключительной главой книги У. Прайса «Значение радикальной теории. Анархистское введение к Марксовой критике политической экономии» (2013)

Перевод Д. Рублева

ПРИМЕЧАНИЯ РЕД. САЙТА:

(1) Здесь и далее в тексте У. Прайс, как и многие другие либетарии, используют понятия "прямая демократия" в позитивном ключе как синоним анархистского самоуправления. В действительности, такое отождествление (попытка "перевести" анархистские термины и категории на более привычный язык мэйнстрима) нельзя считать правильным. Сам термин "демократия" включает слово "крития". т.е. "власть", и потому его нельзя считать пригодным для описания системы принятия решений, основанной на всеобщем самоуправлении.

(2) Речь идет об альтернативе "социализм или варварство".

(3) Представление о том, что в прежних "обществах дефицита", в которых производство было "недостаточно развито" для достижения "изобилия", было неволзможно осуществить коммунистические общественные отнгошения, восходит к Марксу и разделялось многими "новыми левыми" и анархистами (включая М. Букчина). С нашей точки зрения, это положение является спорным. Оно неисторично, так как не учитывает изменение человеческих представлений о достатке и изменения в самой структуре потребностей. Кроме того, изобилие (то есть, неограниченное потребление) материальных благ следует признать технически невозможным в ограниченных рамках нашей планеты. При анархистском коммунизме все станут трудиться по своим силам и свободно удовлетворять свои потребности, но, разумеется, с учетом верхней границы потребления, которая будет устанавливаться самой коммуной, сообща, в соответствии с производственными возможностями и экологическими ограниченимями.