14 июня 2023 г. исполняется 200 лет со дня рождения Петра Лавровича Лаврова (1823 - 1900), одного из ведущих теоретиков российского народнического социализма, историка, философа и социолога, а также автора знаменитого гимна российского революционного движения - "Рабочей Марсельезы". Для нас, анархистов, Лавров привлекателен, в первую очередь, своим непоколебимым убеждением, что нравственная личность неизбежно вступает в конфликт с несправедливым обществом. Идеальным обществом по отношению к личности может быть строй, основанный на добровольном союзе свободных и нравственных людей.

В истории международного социалисического движения Лавров интересен прежде всего своей попыткой найти "средний" путь, примирив анархизм и марксизм. Попытка не удалась, но она была, и из истории революционной мысли ее не вычеркнуть.

Когда говорят о расколе международного социалистического движения Первого Интернационала, то обыкновенно вспоминают, в первую очередь, о разделении на федералистов-анархистов и централистов-марксистов. Но реальная палитра социалистических течений второй половины XIX столетия была гораздо более пестрой и многообразной. Далеко не все из них сразу заняли определенную позицию в этом великом и судьбоносном размежевании, которое многим вовсе не казалось в тот момент столь принципиальным и не преодолимым. Некоторые выбрали вначале одну сторону, чтобы затем оказаться в стане другой, как это произошло, к примеру, с бельгийскими социалистами во главе с Сесаром де Папом. Были и такие, кто не желал примыкать ни к одному, ни к другому лагерю. Среди них оказалось и большинство российских социалистов-народников 1870-х ­- начала 1880-х гг. И в первую очередь, речь идет о Петре Лавровиче Лаврове, который с 1870 г. проживал в эмиграции, возглавлял издание печатного органа «Вперед!» и был членом Первого Интернационала.

Марксистов в то время среди российских социалистов почти не было, и полемика в их среде велась между приверженцами двух направлений, двух тактик – Бакунина и Лаврова. Их пути разошлись в 1872 г., когда обе тенденции не смогли договориться об издании совместного журнала. Бакунина считали «бунтарем», Лаврова – «пропагандистом». Бакунин и его сторонники считали, что народ уже потенциально готов к революции, и следует активнее поднимать революционные бунты, чтобы эта готовность вылилась во всеобщее восстание. Лавров же со своими единомышленниками полагали, что необходимо еще длительное ведение пропаганды: первоначально – среди молодежи, учащихся, интеллигенции, а уж затем можно будет переходить к широкой агитации масс за революцию и революционные действия.

«Первым условием подготовления социальной резолюции в России должна быть организация революционного меньшинства, понимающего задачи рабочего социализма, в среде общинных и артельных центров русского народа. Убежденные социалисты интеллигентного класса должны найти себе товарищей среди рабочего народа, действующих в общинах и артелях... Оттуда. в надлежащую минуту, должен одновременно в разных местах, по городам и сетам, грянуть призыв, который, около понимающих и сочувствующих, поднимет массы, исторически подготовленные к перевороту своим бедствием. И под влиянием свои людей, давно им знакомых, давно близких, массы пойдут на бой который будет иметь определенную цель, и революция будет  иметь возможность совершиться действительно на началах рабочего социализма», - писал Лавров.

Лавров полагал, что стихийный бунт или немедленное революционное восстание, инспирированное небольшим числом представителей интеллигенции неизбежно потерпит поражение или будет обречено на диктатуру и, в конечном счете, опять-таки ­- на неминуемую гибель для дела социализма. Критикуя таким образом как революционеров, «ставивших для России политические задачи борьбы с абсолютизмом выше принципов социализма», так и тех, кто пропагандировал «во имя анархического социализма непосредственное обращение к революционным приемам, отрицая более или менее медленные меры “подготовителей”», Лавров предлагал своего рода «третий путь» ­- более долгий, но, как он полагал, и более надежный в плане достижения желаемого результата.

Интересно заметить, что основные споры в российском социалистическом движении в то время велись именно о тактике, а не о том, как должно выглядеть само социалистическое общество. И это в тот момент, когда в мировом движении шли бурные дискуссии между анархистами-антигосударственниками, с одной стороны, и марксистами и другими социалистами, которые признавали сохранение государственных или полугосударственных функций на определенное время после революции, с другой. В этой полемике Лавров как раз принципиально не желал принимать ту или иную сторону. Позиции и тех, и других представлялись ему преувеличенной крайностью. Прежде всего, он обращал внимание на то, что казалось ему противоречиями и непоследовательностью в представлениях обоих лагерей. И, самое главное, он полагал, что ­- если отвлечься от резких заявлений, полемических высказываний и терминологических споров и обратиться к сути дела ­- в реальности взгляды сторон не столь уж далеки друг от друга, и их вполне можно примирить.

Лавров попытался предложить такой примирительный «синтез» в работе «Государственный элемент в будущем обществе». Его взгляды на экономический строй социализма были весьма радикальными: он выступал за безусловное и радикальное упразднение любой частной, групповой и государственной собственности, ликвидации обмена товарами и принципа оплаты по труду. А вот в отношении государственных функций Лавров был более осторожен: предлагая ликвидировать государство как отделенный от общества аппарат власти, он полагал, что некоторые властнические, принудительные функции сохранятся на первых порах в послереволюционном обществе. «Государственный элемент в будущем обществе, когда это общество вполне проникнется началами рабочего социализма, может не только дойти до известного минимума, но может и совершенно исчезнуть… Власть будет существовать в обществе, как форма руководства коллективной деятельностью» и не будет концентрироваться в руках отдельных людей. Она будет не постоянной, как сказали бы мы сегодня, а функциональной и координирующей.

Соответственно, после раскола Первого Интернационала в 1872 г. «Вперед!» занял подчеркнуто «нейтральную» позицию, публикуя информацию о деятельности сторонников как анархистов, так и социал-демократов в различных странах и об их съездах и конгрессах, а также ведя систематическую агитацию за восстановление единства социалистического движения. Стоит, правда, признать, что лавристы, видимо, считали централистское крыло более представительным в теоретическом и личностном плане. Так, например, в заметке, посвященной роспуску марксистского Первого Интернационала в 1876 г., «Впред!» писал, как бы вскользь: «Таково последнее слово централистического Интернационала. Когда борьба партий началась в 1871 году, то едва ли кто-нибудь, взвешивая умственные и нравственные силы обеих партий, мог предположить что в этой борьбе сойдет прежде всего со сцены партия представителей централизма».

«Вперед!» приветствовал решение конгресса федералистского Интернационала 1876 г. о проведении социалистического конгресса для объединения социалистов всех направлений. «С этими же мыслями относился «Вперед» к Интернационалу при своем появлении в 1873 году, в самый разгар ненависти и полемики между партиями; с радостью приветствует он в 1876 году решение о «конгрессе социалистов», который должен повести к возрождению Интернационала на новых организационных началах, тесно связанных с прежними неумирающими общими принципами старого Интернационала».

П.А. Кропоткин спорил с идеей Лаврова о том, что необходимо вести агитацию, в первую очередь, среди интеллигентской молодежи.Тем не менее, судьба сложилась так, что Кропоткин и Лавров встретились лично и стали поддерживать дружеские отношения. Это произошло в 1876 г., когда Петру Алексеевичу удалось бежать из тюремной больницы в Петербурге, добраться до Великобритании и приехать в Лондон. Необходимость скрываться от слежки, разумеется, ограничивала возможность для контактов с русской революционной эмиграцией. В британской столице действовал кружок сторонников Петра Лаврова, оформившийся в августе 1876 г. в «Общество изданий “Вперёд!”». В этой группе, помимо самого Петра Лавровича, состояли Лазарь Борисович Гольденберг, Александр Логгинович Линев, Николай Григорьевич Кулябко-Корецкий, Яков Васильевич Вощакин и ряд других. Но Кропоткин не спешил связываться с лавристами. Помимо опасения быть выслеженным царскими шпионами, его сдерживало и скептическое отношение к деятельности и взглядам этого течения, которое возникло у него еще в петербургском кружке "чайковцев". Не понравился ему и некролог о Бакунине, опубликованный в издании «Вперёд!». В этом тексте, наряду с признанием выдающегося места Бакунина в революционном движении, содержались и достаточно резкие намеки и нападки. Например, такие: «Личность, вы высшей степени увлекающаяся и увлекающая других, он слишком часто был окружен людьми, его недостойными и компрометировавшими его своей близостью… Я не буду говорить о его деятельности в Интернационале за последние годы: она хорошо памятна и друзьям и врагам его; позволю себе надеяться, что он и тут с обычной страстностью своей натуры неуклонно стремился к тому, что ему казалось лучшим». Упоминалось «постоянно неприязненное отношение Михаила Александровича к «Вперед» и к его программе», чему давалось все то же объяснение: «позволю себе думать, что и тут несчастный выбор близких людей в значительной степени влиял на его суждения».

Положение изменил случай. В сентябре 1876 г. Кропоткин прочел в № 40 «Вперёд!» объявление о том, что в редакции имеются «письма на имя Друга А», и предположил, что речь может идти о нём. Он отправил короткую записку Лаврову с объяснением, что не хочет заходить лично, потому что опасается слежки, и просит переслать письма по адресу его лондонской квартиры3. Однако позднее Пётр Алексеевич всё же решил прийти в редакцию и по-английски попросить о встрече с Лавровым. Он надеялся, что его, бритого и надевшего цилиндр, не узнают, однако женщина, знавшая в Швейцарии его брата Александра, сразу поняла, кто это. «Скоро я подружился как с П.Л. Лавровым, так и с молодежью, набиравшею журнал», – вспоминал Кропоткин. По свидетельству Гольденберга, Пётр Алексеевич стал частым посетителем лавровской «коммуны», как называли себя члены кружка. Они поддерживали личные контакты вплоть до отъезда Кропоткина на континент в 1878 г.

Однако на этом контакты между Кропоткиным и Лавровым не прекратились. Они не стали единомышленниками; более того, Лавров в 1880-е гг. сближался с «народовольцами» и социал-демократами. Но оба постоянно и оживленно переписывались, обсуждали текущие и личные дела, обменивались информацией о ситуации в России, комментировали статьи и материалы в европейской прессе, вели кампанию в поддержку революционеров, репрессированных в России.

В.Д.