Политическое и социальное движение в Тунисе

Интервью с двумя социальными активистами из Туниса проливает дополнительный свет на то, что произошло и происходит в этой североафриканской стране после падения диктаторского режима. Какие социальные движения разворачиваются в Тунисе? С какими основными проблемами они сталкиваются? Каковы перспективы развития ситуации?

Вопрос: Весь мир сопереживал свержению одного из карикатурно-автократических и коррумпированных арабских режимов, которое считалось уже невозможным. Несмотря на латентное недовольство и отдельные бунты последних лет, восстание ошеломило людей, даже тех, кто был тесно связан с социальной действительностью. Почему? И как вы расцениваете события?

Ответы:

– Восстания практически никто не предвидел, но для многих, в том числе, для нас, оно не стало неожиданностью.

– Мы можем охарактеризовать то, что происходит, как народное восстание: это не революция в традиционном, строгом и всеобъемлющем смысле. То, что происходит, можно сравнить с интифадами, бунтами, которые происходили на оккупированных территориях в 1990-х годах. (В огороде бузина… Все-таки арабский национализм живуч и среди «левых», – перевод.). Народное движение за демократию, основные свободы и с социальными требованиями: политические и социальные требования перекрещиваются и переходят одно в другое. Можно сказать, что ситуация созрела для этого скачка, этого восстания, особенно после событий в районе фосфатных шахт около Гафсы в 2008 году. Так что составные элементы уже присутствовали, и молодой человек из Сиди-Бузида, который сжег себя 17 декабря, стал искрой, которая зажгла всю ситуацию. Так можно охарактеризовать события. Это не революция в смысле политического движения, которое приводит к власти ту или иную общественную силу, тот или иной социальный класс, одну или несколько политических группировок. Подобного истолкования следует полностью избегать, это лишь ограничивает общие рамки анализа.

Вопрос: Это восстание было направлено в основном против персоналистской диктатуры и в основе своей состояло из антиавторитарной мобилизации. Бегство Бен-Али 14 января, конечно же, не решает всех проблем тунисского общества. Полагаете ли вы, что ситуация могла бы перерасти в революцию, как вы ее определяете?

Ответы:

– Левые так думают… Они говорят, что нужно продолжать дальше, нужно продолжать движение до окончательной победы – с подтекстом, напоминающим о большевиках… И это они в настоящее время делают. Но это не революция, это народное восстание, которое достигло некоторых вещей: устранения большого диктатора и его семьи, вскрытия масштабов коррупции, которая была характерна для тунисского правительства, конфликтов на предприятиях за смещение коррумпированных чиновников. Есть, таким образом, общее движение за завоевание свободы, которое ограничивается свободными выборами, свободой печати и т.д., речь идет также о свободе на предприятиях, в административных учреждениях и т.д.  Все сейчас освободились от этой блокады, которая была навязана диктатурой и держалась 54 года – ведь речь идет не только об эре Бен-Али, но и о однопартийном командовании, государственной партии, которая доминировала во всем… Оригинальное в режиме Бен-Али лишь то, что при нем коррупция перешагнула все мыслимые границы.

– Прежде всего, не стоит совершать ошибку, которую здешние люди охотно делают в своих комментариях. По нашему мнению, ни в коем случае не следует отделять непроходимой стеной режим Бен-Али, выросший из государственного переворота 7 ноября 1987 года, и режимом, который вышел из политической независимости Туниса в 1956 году. На самом деле, был не разрыв, а преемственность. Короче говоря, однопартийный режим, основанный дустуровской элитой («Дустур» – политическая партия, основанная Хабибом Бургибой, которая возглавила борьбу за политическую независимость и захватила власть в новом государстве, – прим. перевод.), чьим политическим символом был президент Бургиба, заложил предпосылки для будущего полицейского государства. Точнее говоря, он состоял из консолидации государственного и репрессивного аппарата. Так что между обоими режимами, до и после 7 ноября 1987 года, существует преемственность. Цель нынешнего народного движения – устранить препятствия, которые огрублённо можно определить как навязанное дустуровским режимом политическое спокойствие с 1956 по 14 января 2011 года. Только на этом фоне можно понять, что происходит.    

Вопрос: Режим свергнут, но весь аппарат государства, политика и управление заражены кадрами ДКО (бывшая правящая партия, – прим. перевод.), которые все еще находятся на своем месте, не говоря уже о многочисленных предпринимателях, которые непосредственно принадлежали к клану Бен-Али. Что происходит сейчас в этих местах?

Ответ: Прежде всего, следует знать, что капиталы, имущество семьи, клана Бен-Али составляли 40% ВВП и 60% государственного бюджета Туниса. За 10 лет они присвоили себе всё, все значительные и привлекательные отрасли тунисской экономики: аэропорты, крупные предприятия, мобильную связь (GSM), телефонное дело, здания и т.д. Прежде работники боялись, потому что все было собственностью государственной верхушки, так что существовал еще более сильный страх, в два раза более сильный, чем у остального населения. После свержения Бен-Али и его семьи эти предприятия были поставлены под юридическое доверительное управление, и на них сейчас разворачиваются конфликты и движения протеста.

Вопрос: Страх и подавленность, которые сейчас преобладают по всему миру, были в повсюду Тунисе сенсационным образом до некоторой степени преодолены. Сейчас свободно говорят обо всем, как во Франции в последний раз было в мае 68-го. Что это означает? Каковы сегодня надежды тунисского народа? Как люди смотрят на будущее?

Ответы:

– Все зависит от времени. Вначале, в первые 2 или 3 дня после свержения (режима), речь шла прежде всего о коррупции, политических партиях и лицах, которые пытались завладеть ситуацией и взять власть. Люди говорили: так как правительство все еще на своем месте, четверо министров принадлежали к старому режиму, нужно продолжать демонстрации вплоть до их отставки. Другие думают, что за этим движением скрываются партии, которые пытаются использовать движение в своих собственных интересах, и из-за поражающего обилия политических группировок они спрашивают себя, задаются вопросом, когда же они были созданы и т.д. Что для них, вообще говоря, стало открытием: они впервые услыхали о политических организациях. Так что выяснилось, что население не знало об этих политических группировках, ни о какой из них! Для него существовали только 2 или 3, которые были у власти, и точка. Некоторые хотели, к примеру, чтобы все вернулось к нормальной жизни, снова открылись школы; они испытывали страх перед будущим. Некоторые из них боялись, что армия возьмет дело в свои руки, если движение будет продолжаться.

Хотя люди придерживаются различных мнений, они сходятся в одном: они изгнали диктатора, коррумпированную семейку, тоталитарный режим; есть движение, которое выражает это, и больше можно не бояться. И это самое важное. Небольшие расхождения в оценках нынешней ситуации можно понять. Но в одном все едины: это конец страха, конец гнета, конец однопартийности, все остальное вторично.

– С первых же дней после бегства диктатора временное правительство – которое мало изменилось – проводило политику страха. Есть мелкобуржуазные слои или, в общем говоря, средний класс, который настойчиво требует возвращения к нормальной жизни: производство должно возобновиться, наши дети должны вернуться в класс и т.д., то есть, все должно закончиться как можно скорее. С другой стороны, ежедневно происходят марши, демонстрации, собрания протеста. 

Итак, есть два компонента. Есть стихийное народное движение, которое хочет добиться осуществления своих прав и требований. С другой стороны, есть мелкобуржуазные группировки, которые хотят взять движение под свой контроль ради собственных частных и, можно сказать, сектантских интересов – это на самом деле сектантское поведение.

Вопрос: Прежде чем мы вскроем мелкие политические маневры, еще несколько вопросов о процессе восстания. Вы знакомы с Францией и расколом общества, который опустошает страну. Как и во всех странах, которые не полностью поражены  уходом в себя, эгоизмом и равнодушием, в Тунисе существует сложная общественная жизнь, живой и реагирующий народ, заслуживающий этого имени. Насколько это сыграло свою роль в движении? Какие импульсы, существующие в народе, помогли восстанию?

Ответ: Конечно же, это сыграло свою роль. Эти связи сыграли роль в маленьких городах и деревнях, потому что чем город больше, тем меньше в нем связей и тем они слабее. В небольших гнездах вы знаете всех вокруг. Точно так же в сельской местности во Франции. Нужно заново обдумать и пересмотреть всю концепцию урбанизма и организации пространства. Это огромная задача, но она имеет решающее значение в проекте подлинно демократического общества. Соседские связи, семейные узы, знакомство сыграли свою роль. Нет никакой культурной особенности, которая на генетическом уровне закладывает совершение революции… Вообще-то про тунисцев говорили, что они – народ трусов; выяснилось, что это совершенно не так. Они выступили против угнетения с мужеством, которое можно считать примером.   

Вопрос: Благоприятствовали ли пропаганде ваших представлений и практике прямой демократии полное отсутствие лидеров во время восстания, а затем – создание квартальных комитетов и большое недоверие населения к политической бюрократии?

Ответ: Парадоксальным образом местные сталинисты призывали людей в своих листовках к созданию народных советов: это полностью противоречит их собственному дискурсу и их идеологии. Это настоящие волчары: они помогают создать такие комитеты, чтобы затем захватить их с пользой для себя; такое в истории уже было… Но у них в любом случае нет возможности этого сделать, как нет и необходимой ясности взгляда. Как бы то ни было, в течение месяца вещи в любом случае прояснятся: центральная идея, исходящая от движения, состоит в том, что это наше восстание, и мы не хотим, чтобы оно было перенято политическими партиями. Это уже очень важное достижение. Что касается подчинения движения, то тут все против – идёт ли оно от государства или от оппозиции. По-нашему, эти позиции ведут в направлении прямой демократии, по крайней мере, это предпосылки. В любом случае мы будем и дальше работать в этом направлении.     

Вопрос: Какие конкретно перспективы вы видите для себя сегодня? Начавшееся в середине декабря восстание действительно открывает период неопределенности и возможностей: где здесь стоят население, с одной стороны, и политическая бюрократия, с другой? Считаете ли вы, что восстание – это только начало?

Ответ: на вещи можно смотреть по-разному, это вопрос политической оценки. Мы полагаем, что на практике переживаем сейчас конец движения, по крайней мере, на общенациональном уровне; в регионах это иначе. Есть два взгляда. Прежде всего, левых, арабских националистов и всех так называемых представителей оппозиции – сегодня насчитывается 26 политических группировок! Они считают, что движение нужно продолжать до конца, чтобы придти к власти. Нам это совершенно неважно. Что сейчас можно сделать – это продолжать революцию, но не в форме демонстраций, волнений и т.д., а как борьбу повсюду, где это возможно, на предприятиях, в учреждениях и т.д. То есть, то, что, в конечном счете, и дала эта «революция» – что люди больше не боятся выражать свое мнение, и не только в газетах и в Интернете, но прежде всего на рабочем месте, та, где они находятся. Страха больше нет. На этом уровне стадия была уже пройдена, на политическом уровне был совершен качественный скачок. Но не следует стоить иллюзии, будто движение продвинется дальше в направлении социальной революции с завоеванием власти: это авантюризм, инфантилизм, и именно это разыгрывается сейчас под давлением сталинистских, арабско-националистических и т.п. движений, потому что для них это возможность, которой потом уже не будет, и они используют ее, чтобы подталкивать молодежь в попытке мобилизовать массы и использовать их в этих целях. Мы же считаем, что это приведет к событиям, совершенно обратным тем, на которые они рассчитывают…    

Вопрос: Как и во Франции, «ответственные политики» преследуют лишь одну цель – самим стать частью олигархии, господствующих сил, которые действуют только в своих собственных интересах. Полагаете ли вы, что из восстания могут вырасти автономные народные структуры, прежде чем политические клики захватят дела народа в свои руки?

Ответ: Восстановление контроля уже началось. Мы переживаем новые происки, которые исходят не только от традиционных сил, но и от группировок оппозиции – точнее говоря, они попросту хотят своей доли пирога, добычи. Этот процесс разворачивается прямо на наших глазах. Завоевание свободы – это единственное действительное достижение в том смысле, что все свободно выражают мнение, не опасаясь чего-либо, так что главная улица Туниса, проспект Бургибы, превратился в огромное дискуссионное пространство: здесь повсюду можно видеть людей, которые ведут дискуссии, спорят или демонстрируют… Каждые 2-3 часа проходит какая-нибудь демонстрация. Так что это демократическое движение, которое даже считает выполнение социальных требований составной частью демократических прав. Так, проходят демонстрации перед административными зданиями, компаниями, штаб-квартирами фирм, составляются петиции, происходят оккупации помещений, рабочих мест с тем, чтобы добиться выполнения требований, которым уже по 20 лет. Это можно сравнить немного с «дикими» стачками; в любом случае, это предпосылки для таких стачек.  

Другое достижение – это создание квартальных комитетов. Эти структуры появились совершенно стихийно. Публично и официально они были созданы для того, чтобы помочь силам порядка в его поддержании, такова официальная терминология. Фактически же люди могли в этих комитетах каждую ночь выпустить пар, отшуметь, поспорить и тем самым фактически подрывали введенный правительством комендантский час. Это подтверждает далее общую тенденцию, которую можно подытожить следующим образом: как только массы начинают брать свою судьбу в собственные руки и думать, они создают свои структуры, комитеты, советы – название не имеет значения – шуры, как в Иране. И такое происходило повсюду: во время забастовок в Каире в 1946 году, в Иране в 1978 и сейчас в Тунисе. Это является еще одним шагом в направлении народной власти Советов. Эту сторону обязательно следует подчеркнуть. (Анархо-синдикалисты не являются сторонниками «власти советов», считая, что «власть» не должна принадлежать никому; ее следует заменить системой общих собраний, которые координируют свои решения и действия через ответственных перед ними делегатов, – прим. перевод.)

Вопрос: Действительно, создание в кварталах групп обороны от грабителей и ополченцев Бен-Али сегодня выполняют лишь функцию самообороны (хотя в богатых кварталах это явно «оборона» собственников, в том числе от бедняков, - прим. перевод.). Могли бы они в действительности стать зародышами прямой демократии против олигархических сил, которые неизбежно вырастут из предстоящих выборов? Каким может быть их будущее, когда аппарат безопасности вновь укрепится?

Ответ: На самом деле квартальные комитеты практически кончились. Военные сказали нам: идите по домам, вы больше не нужны, вы какое-то время играли свою роль, теперь «финита»… Но были налажены связи между соседями. Ведь раньше люди друг с другом даже не здоровались. Сейчас они познакомились друг с другом, дискутируют друг с другом, знают друг друга: есть движение соседской взаимопомощи, взаимной поддержки, которого прежде не было. Люди даже ели вместе с солдатами, когда братались с ними: кускус, супы и т.д.

Вопрос: Итак, наряду с глубокой пропастью между народом и тунисской политической бюрократией, самоорганизации народа больше нет. Вы не боитесь, что из этого, в конечном итоге, как во Франции, разовьется глубокое разочарование в любой организации, даже в любом более общем деле?

Ответ: Нет. Люди не против принципа организации: они организуются сами. Они говорят: да кто эти люди, которые хотят нам что-то рассказывать по телевидению, хотят нас учить и рассказать о революции? Здесь все стали революционерами, нам не надо профессиональных революционеров. Вот так. Когда люди говорят нам: мы не хотим партии, зачем нам все эти партии и эти новые люди, которые ежедневно, сверкая очками, вещают нам с телевизионных экранов, чтобы присвоить нашу революцию? Люди против всех этих партий, и это – достижение! Люди хотят сами контролировать свое будущее.  

Вопрос: Были братания, дискуссии, ставшие важным результатом процесса восстания, но раскол внутри тунисского общества очень глубок: между общественными классами, между мужчинами и женщинами, между бедными регионами и другими частями страны, между бедными и буржуазными кварталами, между городом и сельской местностью...

Ответ: Конечно. Если перейти к насущным вопросам, во внутренних районах страны есть, например, регионы, которые всегда ощущают себя обделенными по сравнению с береговыми районами, и это обычно, поскольку буржуазия не желает вкладывать деньги в эти малоприбыльные области. Так что есть большая региональная неравномерность.

­Ответ: Ответ левых на это состоит в том, что нужно вкладывать деньги, создавать фирмы, развивать регионы: это по сути продуктивистский ответ.  UGTT (Всеобщий союз тунисских трудящихся) готовит программу, единственная цель которой – обеспечение экономического роста. Для него это было бы решением. Как во времена коллективизации (экономические реформы 1960-х гг., при которых «коллективам» предоставлялось право на «участие» в управлении), UGTT воспринимает себя как партию, которая участвует в управлении страной. Наше представление совсем иное: необходимо пересмотреть технологические, сельскохозяйственные, социальные и т.п. решения. Нам нужна система, которая основана на взаимопомощи: если один регион много производит, это не значит, что он должен все забирать себе. Нужно перераспределять, чтобы все получили что-то от богатств страны. То есть мы требуем равномерного распределения между людьми и между регионами. Например, Сиди-Бузид, город, где все началось, производит 17% овощей и фруктов Туниса, но люди там ничего с этого не имеют.

Вопрос: Итак, по-прежнему существуют несправедливости и, в то же время, есть глубокое движение, которое охватывает все общество и всю страну. Какие конкретно требования выдвигаются в этих конфликтах?

Ответ: Требования есть самые разные. В Тунисе есть множество трудящихся, не имеющих правового статуса, плохо оплачиваемые поденщики. И такое имеет место в большинстве отраслей, средние и мелкие фирмы часто выступают как поставщики крупных европейских фирм. Трудовые отношения поистине жалкие. К примеру, существует закон от апреля 1972 года, введенный тогдашним премьер-министром Хеди Нуирой; он предоставляет иностранным фирмам возможность открывать здесь фабрики и в течение 5 лет не платить налоги, если они работают на экспорт. Практически, они находятся под защитой государства, например, бесплатно пользуются инфраструктурой под прикрытием борьбы с безработицей – и, разумеется, там нет ни профсоюзов, ни чего-либо еще, несмотря на мизерную зарплату.

С другой стороны, есть лозунги скорее политического характера. На предприятиях и в учреждениях распространены коррупция, блат и кумовство: сегодня существует целое движение против всей этой практики и этого менталитета. Есть даже полицейские, которые выходят на улицы, требуя улучшения условий труда (вот бедняги! )) – прим. перевод.). Но в первую очередь, это работники аэропортов, городские служащие, персонал по уходу, дворники и уборщики мусора и т.д. Среди врачей – в сфере, которая мне знакома – например, циркулировала петиция, которая требовала, чтобы отныне работники прекратили терпеть плохое обращение со стороны руководителей больниц: они хотят прекращения привилегий. Есть и чисто экономические требования, которые имеют также политическую сторону, потому что требуют демократии на всех предприятиях. Самое важное: если хочешь извлечь пользу из достижений этого восстания, нужно продолжать в этом духе, работать над этим.

Вопрос: Да, но параллельно с этим идет подготовка к выборам, чтобы установить выборное правительство. К чему это может привести? Вырастет ли отсюда нечто иное кроме мелких игр жадных до власти олигархов, как это знакомо по всем странам, где правит либеральная олигархия, именуемая «представительной демократией»?

Ответы:

– Конечно, есть и этот другой путь, которым пошли другие: продолжать демонстрации, покончить с системой, в полной уверенности, что они достаточно сильны для того, чтобы свергнуть это правительство. Это происходит в рамках UGTT. Эта организация в Тунисе имеет свою специфику: она всегда играла здесь важную политическую роль, например, во время попытки коллективизации в 1960-х годах. Программа коллективизации была проектом UGTT. Затем, с 1970-х годов, организация поддерживала подъем либерализированного капитализма, то, что именуется «либеральной демократией». Так что  UGTT всегда был опорой системы. Поскольку восстание с самого начала разворачивалось широким фронтом, через голову партийных кадров, профсоюзов и т.д., UGTT теперь делает вид, что связан с ним; он впрыгивает в мчащийся поезд и собирает вокруг себя все политические организации оппозиции. К примеру, все оппозиционные партии сегодня собираются в штаб-квартире UGTT. Союз выдвинул трех министров в состав будущего правительства, но потом отозвал их. Почему? Потому что все политические левые, арабско-националистические и иные мелкобуржуазные по сути группировки встали под покровительство UGTT, который стал, таким образом, важнейшей политической силой в стране. Это уже не просто профсоюз; он стал практически правительством внутри правительства. Этот общий фронт ведет переговоры о создании правительства, в котором будут представлены все эти движения, все 25 – а это невозможно. Так что предстоят крупные политические конфликты за место во власти…

– UGTT – это подобие французской ВКТ, он был основан в 1946 году и всегда был политической силой. Я бы даже сказал, политической партией и составной частью политической машины тунисской буржуазии. С самого своего основания он активно участвовал в национально-освободительной борьбе и всегда отодвигал борьбу за зарплатные требования на задний план. На переднем плане всегда стояла национально-освободительная, а с 1952 года – и вооруженная борьба. Можно сказать, что нынешнее восстание сопоставимо (по масштабам, но не по содержанию, – прим. перевод.) с восстанием 1952 года, которое привело к созданию партизанских формирований, ушедших в подполье и сражавшихся с колонизаторами с оружием в руках, еще до алжирского восстания 1954 г. В 1952 году произошло массовое восстание народа, и история обернулась так, что следующее восстание произошло только в декабре 2010 – январе 2011 г. Такие события случаются не каждый день…

Вопрос: С другой стороны, армия с самого начала играла очень важную роль и выступила в качестве силы, отказавшей власти в сотрудничестве – один из генералов был смещен, потому что при первых демонстрациях отказался стрелять по толпе – а в конце концов силы по поддержанию видимости порядка. С чем это  связано? И не таится ли в этом угроза того, что военные удержат дальнейшее развитие ситуации в своих руках?

Ответы:

– Бен-Али с самого начала делал все, чтобы ограничить роль военных. Он сам из военных и хорошо понимал угрозу, которую армия могла представлять для его власти. Напротив, он усиливал репрессивный аппарат МВД: в стране насчитывается 50 тысяч солдат, но 220 тысяч полицейских… Так что военные с самого начала не хотели вмешиваться, чтобы ущерб был минимальным. Но потом, через 24 часа, воцарилась полная «анархия», спровоцированная отсутствием полицейских из-за вмешательства бывшего ответственного деятеля МВД, назначенного Бен-Али. Тогда военные вмешались, но только для того, чтобы восстановить порядок. На будущее это означает, что их вмешательство возможно только в случае обострения ситуации и, в первую очередь, если демонстрации зайдут дальше, чем сейчас, что возможно, и это произойдет, конечно же, при поддержке МВД, которое находится в процессе перестройки. Правительство в будущем будет делать уступки: если движение зайдет настолько далеко, армия вмешается прямым образом, потому что буржуазия никогда не потерпит такой ситуации. Она уже на все лады взывает по телевидению, которое сегодня снова сеет дезинформацию и играет важную роль в установлении буржуазного контроля. При трезвом взгляде на вещи, есть так называемые революционные политические группировки, которые толкают движение в направлении так называемой радикализации, а одновременно приглашаются на телеканалы и обеспечивают личное будущее.

– Можно сказать, что армия как институт принимала участие в событиях, в восстании, но косвенным образом. Ведь этот институт отказался стрелять по массам и оказал давление на диктатора, чтобы он упаковал чемоданы и убрался. Это ясно. Сейчас армия политизируется и прямым образом вмешивается в политической и социальной сфере.

Вопрос: Как известно, тунисское население – одно из самых светских в мире, но религия служит убежищем от потери смысла в нынешнем мире. Как и во всех исламских арабских странах исламисты постепенно завоевывают улицу и оставляют власть полицейским государствам или военным. Исламисты понесли тяжелые потери во время господства Бен-Али, который оправдывал свою легитимность в глазах Запада этими дикими репрессиями, но во время этого восстания они были незаметны, как и Национальный фронт во время социальных движений во Франции. Участвовали ли они в восстании и как они к нему относятся? Какой силой обладают они сегодня, каковы их намерения и какой вред они могут причинить в ближайшем будущем?   

Ответ: Мы считаем их очень опасными. Они держались в стороне от восстания, но в последний день попытались с помощью маневра присвоить себе движение, используя мучеников, однако успеха не имели. Сегодня их тактика такова: участвовать, но оставаться незаметными. Они действительно инфильтрировались в некоторые бедные кварталы Туниса. Лидер фундаменталистской партии Ан-Нахда намерен вернуться в Тунис (вернулся 30 января) и реорганизовать течение, чтобы уступить место новым поколениям. У них есть и тайный план: они не сразу выдвинутся на первый план, но готовятся к следующим выборам. Они здесь, и они наготове. Когда остальные выдохнутся, они взберутся на вершину. Тем более, что ощущается, как с ними заключает союз Каддафи: это, конечно же, трюк, поскольку он не фундаменталист. Но он ведет политику выжженной земли, опасаясь за свою власть: тунисское восстание приобрело международный отклик, и он первый, который вынужден опасаться, что этому примеру последуют у него. В Ливии уже происходят небольшие демонстрации, и он сместил нескольких армейских офицеров – якобы из-за коррупции… Так что он в диком смятении: лучшее, что он может сделать, – это посеять хаос, а для этого он должен поддержать «Братьев-мусульман». Лидер тунисских фундаменталистов Ганнуши заявил, правда, что он ценит позицию Каддафи – хотя тот с самого начала был против движения. Мы думаем, таким образом, что существует объективный альянс между ливийским правительством и фундаменталистами, и это большая опасность.  

Что немного успокаивает, новое поколение 15-25-летние, которые не пережили сами подъема исламизма в 1980-х годах, имеет некоторую прививку против фундаментализма, хотя ничто не гарантировано. С другой стороны, чувствуется, что люди в квартальных комитетах уже боятся прибытия фундаментализма, прибытия Ганнуши. И это же поколение не испытало на себе опустошения, нанесенного левым радикализмом. Так что это поколение, в известной мере не затронутое этими идеологиями, оно не заражено.

Это хорошо, но это не может помешать фундаменталистам снова взять вещи в свои руки, если не сегодня, то хотя бы завтра. Поэтому следует быть очень бдительными. Тем более, что левые готовы идти на союз с этими людьми, и это самое опасное. На собраниях всех партий, которое состоялось недавно, были и представители фундаменталистов: так что в одном и том же зале сидели троцкисты, сталинисты, исламисты и т.д. Это для нас совершенно непонятно, как люди могут вот так союзничать… Это как у вас: у вас есть исламо-левые, у нас тоже есть такие союзы, но со всеми оттенками, с различиями от одной группы к другой. В любом случае, в течение следующих 10 лет они не будут представлять опасности. Они – явная и тяжелая угроза, но не в непосредственном будущем. 

Вопрос: Все французские правительства всегда были непоколебимой опорой чудовищного режима Бен-Али и ограбления им страны. Во время событий Кэ д`Арсе (французский МИД) проявлял почти полное соучастие, а сегодня: озадаченное ничто…

Ответ: Францию обошли американцы. Пока Аллио-Мари (французский министр иностранных дел) отправляла в Тунис ящики с полицейскими дубинками, США готовили отстранение Бен-Али от власти с помощью тунисской армии… Бомбы со слезоточивым газом, в конце концов, остались в аэропорту, но тем не менее, очевидно, что американская дипломатия действует умнее… Между двумя державами не было договоренности, и американцы в одиночку приняли решение пожертвовать беднягой Бен-Али.

Вопрос: Светская, стихийная, братская и целенаправленная революция в Тунисе служит блестящей, но хрупкой надеждой для всего Магриба и арабского мира. Некоторые надеются на общий крах, как было с Советским Союзом 20 лет назад. Разве диктатуры повсюду не делают все возможное, чтобы удушить эти освободительные стремления в самом зародыше? Как может Тунис освободиться от всего этого международного давления, практика которого исходит, в первую очередь, от МВФ?

Ответы:

– В дискуссиях с некоторыми левыми здесь мы говорим, что движение всегда надо анализировать в его региональном, страновом, интернациональном и геополитическом контексте. Мы очень хорошо знаем, что даже при наличии революционной ситуации (в которой они, по их мнению, находятся) мировой капитал помешает любому радикальному изменению. Поэтому мы должны видеть вещи в их границах и работать на долгосрочную перспективу, усиливать достижения, которых мы сегодня добились и т.д. События в Египте свидетельствуют о влиянии здешнего восстания; есть эхо в таких странах, как Алжир, где оно гораздо ограниченнее, и даже в Албании, нашей младшей сестре (совершенно наивное мнение, так как антиправительственные выступление в Албании организовано оппозиционной соцпартией и возглавляется мэром албанской столицы, – прим. перевод.)… А почему бы и не в Италии, кто знает… 

– В любом случае, надо работать внизу и укреплять наши позиции. Сделать предстоит еще очень много.

http://www.wildcat-www.de/aktuell/a087_tunesien_interview.htm

P.S. Под давлением народных выступлений власти страны вынуждены были пойти и на первые социальные уступки. 25 января впервые в истории Туниса были введены пособия по безработице. Правда, их размеры скромны - 150 динаров (примерно 78 евро) в месяц; минимальная зарплата составляет 270 динаров (140 евро). До сих пор безработных содержали их семьи. Кроме того, государство выделило 260 млн. евро на развитие "отстающих" внутренних районов страны.  

http://trend.infopartisan.net/trd0211/t020211.html

Ранее по теме:

Тунис: лики буржуазной революции

Трудящиеся как пушечное мясо?

Социальная сторона последних событий в «арабских» странах

Восстание в Северной Африке: как это было, как это есть

Тунис: какая революция?

Новые протесты в Тунисе

Народный бунт в Тунисе