Утром 25 апреля 1974 г. части португальской армии, находившиеся под командованием офицеров из Движения вооруженных сил (ДВС) (1) провели операцию по свержению послесалазаровского правительства Каэтану. Уже почти 13 лет португальский фашистский режим погряз в войне с африканскими колониями (Гвинеей-Бисау, Анголой и Мозамбиком). Он казался неспособным к возрождению (2). Военные расходы были удушающим бременем для экономики и препятствовали необходимой модернизации государства. Под угрозой 4 долгих лет военной службы многие молодые пролетарии предпочитали эмигрировать, спасаясь от нищеты и униформы. Однако, несмотря на жестокие полицейские репрессии, рабочая борьба не прекращалась с середины 1960-х годов, а современные сектора капиталистов открыто надеялись на переход к парламентско-демократическому режиму. Колониальная война не могла быть выиграна и была в глазах населения парализующим фактором. Эту страницу следовало перевернуть любой ценой.

Узнав о перевороте, народ Лиссабона и Порту массами стал выходить на улицы, презрев приказы военных, призывавших население оставаться дома, слушать радио и наблюдать за событиями. Со всех сторон, от маленьких городков до забытых деревень самих глухих уголков страны, волна отвержения постыдного режима сопровождалась волной социального протеста, которого не предвидели военные заговорщики. Так 2 года мощного социального и политического потрясения превратили военный государственный переворот в "революцию гвоздик" (3).

С первых же дней события обгоняли военных. Так, народное требование прекратить отправку новых войск в Африку и немедленно вернуть размещенные там контингенты ускорили поиск политического решения колониального вопроса. Происходили манифестации за прекращение войны, бунты мешали погрузке войск на корабли, а в Африке бунтовали солдаты, которые бросали оружие и требовали возвращения домой.

2 месяца спустя, в июле 1974 г. военные лидеры заговорили о необходимости передать власть африканским националистическим организациям, которые вели вооруженную борьбу в колониях. Это и произошло год спустя. Народные выступления против войны на самом деле заставили положить конец колониализму – таков окончательный и необратимый исторический акт революции гвоздик. Поспешно сделанные уступки националистическим организациям – специалистам по партизанской войне, не подготовленным однако к тому, чтобы взять на себя новую власть постколониального государства – были всего лишь буржуазным ответом на это ускорение Истории.

Левые патриоты против забастовок

Когда первые дни праздника на улицах миновали, волнение перебросилось на рабочие места. Конец старого режима означал, прежде всего, возможность свободно объединяться и обсуждать, одним словом – конец страха. Для эксплуатируемых наглость хозяев, суровость условий труда и унижение работника ассоциировались с фашизмом. Стали организовываться ассамблеи; начались первые захваты предприятий. Обеспокоенная военная хунта осудила забастовки, собрания и нападения на иерархию на предприятиях.

И снова указания были проигнорированы, и движение стало разливаться как масляное пятно. Люди требовали повышения заработной платы, оплаты отпусков, сокращения рабочего времени и отмены сдельщины. Они изгоняли доносчиков, начальников и кадровиков, более или менее связанных с бывшей политической полицией.

"Коммунистическая" партия выступила против таких акций: "Мы живем при капиталистическом режиме, а не при социалистическом. У предприятий есть собственники. Не дело трудящихся решать, кто должен работать, а кто нет" (4).

Иногда требования были мало конкретными и не поддающимися переговорам – сигнал того, что на свет рождается нечто более глубокое: желание изменить жизнь. Волнение охватило улицы и кварталы, в которых широко распространились захваты пустующего жилья, на глазах у военных, соучастников народного энтузиазма.

Не хватало только этого, чтобы буржуазия обезумела. В первый момент она примкнула к военной власти и первому временному правительству (с участием "коммунистов" и социалистов), которое пошло на некоторые уступки и ввело гарантированный минимум заработной платы, чтобы успокоить ситуацию. Но хозяева начали увольнять работников и закрывать предприятия. Другие, связанные с прежним режимом, предпочли пуститься в бега.

Страх перекинулся на другую сторону

Новая волна стачек против увольнений охватила все отрасли – от общественных служб до металлургии. Во время первых забастовок военные вмешивались как посредники; они представлялись как союзники трудящихся против хозяев, пытаясь уменьшить размах конфликтов.

Забастовка на почте в июле 1974 г. и, прежде всего, забастовка на авиакомпании ТАР в сентябре 1974 г. обозначили поворотный пункт в отношениях между трудящимся, военными и левыми.

Впервые после 25 апреля бастующие обнаружили, что существуют границы, которые они не смеют переступать – границы общих интересов системы. В июне демократическая армия открыла огонь по заключенным в тюрьме Лиссабона, которые взбунтовались, требуя более широкой амнистии; несколько позже на работников ТАР были распространены военные устав и дисциплина. Вожаки были арестованы и подвергнуты допросам; изучались фотографии участников манифестаций с тем, чтобы выявить их личности, и полицейские избиения в предместьях вернулись на повестку дня. Солдаты, отказывавшиеся выполнять приказы, подвергались арестам.

"Коммунистическая" партия, не колеблясь, встала на сторону победителей: "Ни в одной стране, в том числе, в старых демократиях, не могут быть дозволены открытые призывы к дезертирству и агитация в армии" (5).

В августе 1974 г. разработанный левыми закон восстановил право на забастовку, но запретил политические стачки. Этот момент "коммунистическая" партия избрала для того, чтобы развернуть ожесточенную антизабастовочную кампанию: "Нет экономической анархии", "Нет забастовке ради забастовки", "Нет безответственным забастовкам". А "коммунистический" вождь Куньял повторял: "Всеобщая забастовка ведет к хаосу" (6).

Сознавая пустоту, образовавшуюся в результате краха старых фашистских профсоюзов, партия воспользовалась возможностью для создания нового единого профсоюза (7) – Всеобщей конфедерации португальских трудящихся (ВКПТ).

Координации

Столкновение с новыми силами государства, армией и левыми партиями усилило радикализм рабочей борьбы. Требования становились политическими, с открытой критикой идеи "всеобщих интересов", которую навязывали левые в качестве границы борьбы. Широта протеста против капиталистического порядка перехлестнула через стены отдельных предприятий, прорвала разделение между различными сферами волнений. В этот конкретный момент португальские сталинисты оказались не в силах ограничить протест на предприятиях, и разделение между рабочим местом и гражданским обществом начало исчезать.

На политические манипуляции трудящиеся отвечали самоорганизацией и демократией снизу. Распространилась практика ассамблей; формировались комиссии трудящихся, которые преодолевали профессиональные разделения новых профсоюзов. Эти комиссии состояли из выбираемых и отзываемых делегатов. Насущной конкретной проблемой была координация различных органов борьбы. Такой шаг был сделан: возникли координации. Лиссабонская координация (межзаводская комиссия) объединяла левых профсоюзных активистов. Но воля нескольких активистов не могла заполнить собой пассивность большинства трудящихся. Так, отдаляясь от условий данного момента, эти формы организации начинали работать против цели поиска автономии. Попав под сильное влияние маоистских течений и других авангардистских групп, они прекращались в место бюрократических конфликтов, а участие в них рабочих низов постепенно все больше утрачивалось.

Несмотря на "отсталость" Португалии и ее изоляцию, помешавшие тому, чтобы революционный процесс смог развиться до конца, эти автономные организации являлись выражением радикализма движения. Их недолгая жизнь не дала им обрести международный резонанс. Но их деятельность наложила решающий отпечаток на наиболее горячие месяцы революции гвоздик.

В начале 1975 г. экономическая ситуация продолжала ухудшаться. Мелкие предприятия закрывались, крупный национальный капитал эмигрировал, а многонациональные корпорации выжидали. Страна жила в атмосфере нараставшего повсюду протеста, а государство было ослаблено существованием различных центров власти.

Активные трудящиеся были расколоты. "Реалисты", следовавшие указаниям профсоюзов, которые контролировались "коммунистической" партией, противостояли тем, кого привлекал революционный радикализм и кто организовался в различные комиссии трудящихся. Успех крупной манифестации 7 февраля 1975 г. в Лиссабоне, организованной межзаводской комиссией и направленной против увольнений и капиталистических репрессий; солидарность, проявленная со стороны солдат, которым было поручено защищать министерство труда (контролировавшееся "коммунистами") и американское посольство продемонстрировали, что влияние этого течения растет. Куда больше, чем присутствие "коммунистов" в аппарате государства, буржуазию беспокоила отныне радикализация социальных волнений. Она беспокоила также политиков и военных – гарантов интересов капиталистов западного блока.

"Коммунистическая" партия утвердилась в институтах власти, благодаря своей способности контролировать и подавлять забастовочное движение. Со своей стороны, у социалистической партии не было средств для применения силы в социальном конфликте, и она встала под покровительство военной иерархии. В ходе попытки переворота в марте 1975 г. консервативные течения стремились отстранить от власти преобладавшую в тот момент тенденцию. Но народная решимость, ненависть к фашизму были настолько сильны, что правые были сметены. Это поражение и последующее усиление левых течений "коммунистической" партии открыли вторую фазу революции гвоздик, с созданием правительства, близкого к позициям "коммунистической" партии.

Против коллективизации

До начала 1975 г. сельский пролетариат латифундий Алентежу (региона, расположенного в самом сердце юга страны) еще питал надежды и поддерживал "коммунистическую" партию. С другой стороны, первое временное правительство поспешило узаконить первые профсоюзы сельскохозяйственных рабочих.

Веками эти рабочие выживали в системе временного труда, который символизировал для них эксплуатацию и бедствия капитализма. Несмотря на то, что новые руководители объявили о намерении провести аграрную реформу, крупные землевладельцы не изменили своего поведения. Как и прежде, сельскохозяйственные рабочие остались зимой 1974 – 1975 гг. без работы. В первый момент недовольство нашло свое выражение в акциях прямого действия – поджоге урожаев и собственности, принадлежащей латифундистам, а крупные помещики становились объектами нападений. В начале 1975 г. Стихийно начались первые захваты имений, вне какой-либо инициативы со стороны "коммунистической" партии и ее профсоюзных кадров. Но сельскохозяйственные рабочие не прекращали взывать к армии с призывом защитить их действия.

Политические события, которые выражали изменение соотношения между социальными силами, ускорили движение захвата поместий – успех манифестации крайне левых рабочих в Лиссабоне в феврале 1975 г. и провал консервативного переворота в следующем месяце. За первые 6 месяцев 1975 г. движение захватов распространилось на всю южную половину страны, за исключением Алгарви – региона, где преобладала мелкая земельная собственность. Хотя борьба сельского пролетариата не приняла открыто политическую форму антикапиталистического протеста, ее целью было, со всей очевидностью, уничтожение существующих условий собственности. Чтобы добыть средства к существованию, люди экспроприировали латифундии. Захватившие землю не делили ее на частные участки, но организовывали труд и производство коллективно. Тут и там возникали кооперативы, но в целом пущенная в ход новая форма собственности оставалась смутной.

Нельзя сказать, что летом 1975 г. сельскохозяйственные профсоюзы вернули себе контроль над движением. В июле политическая власть вмешалась, чтобы придать всему законные рамки. Закон об экспроприации земель превращал движение захвата земли и коллективного управлению ею в аграрную реформу.

Коллективистский дух сельскохозяйственных рабочих, которые не делили между собой латифундии, облегчил государству его работу. С этого момента "коммунистическая" партия и военные подавляли "дикие, оппортунистические и контрреволюционные захваты". Ведь из общего числа уже захваченных имений, добрая четверть не попадала в сферу действия нового закона…

"Коммунистическая" партия всегда понимала аграрную реформу как дело государства. С этой точки зрения, национализация латифундий стала ее ответом на стихийную коллективизацию частной собственности сельскохозяйственными рабочими.
Более того, для "коммунистической" партии аграрная реформа – основополагающий момент проекта государственного "социализма" с целью реорганизации сельскохозяйственного производства и повышения его производительности. Захваченные имения, производственные кооперативы или коллективы превращались в "Коллективные производственные единицы" (UCP), управляемые "коммунистическими" чиновниками, в соответствии с критериями экономической рентабельности, и экономически связанные с государством.

Таким образом "коммунистическая" партия установила свой экономический и политический контроль над этим регионом, который охватывал южную половину страны. Однако хотя сельский пролетариат продолжал воспринимать аграрную реформу как возвращение себе средств к существованию, запланированное "коммунистами" повышение производительности и эффективности производства натолкнулось на сильное сопротивление. Сельскохозяйственные рабочие, не жалуясь, приняли национализацию коллективизированных земель, но не были склонны подчиниться критериям капиталистической рентабельности и склониться перед повышением производительности труда путем сокращения рабочей силы.

Государство против "народовластия"

Институционализация аграрной реформы не была изолированным эпизодом. С марта по август 1975 г. правительство Гонсалвиша, которое проводило дирижистскую политику вмешательства в экономику, в соответствии со своей "коммунистической" ориентацией, пыталось нормализовать социальную ситуацию. В ответ на обеспокоенность народа безработицей и под давлением "коммунистической" партии, нашедшей в этом средство для усиления своего внедрения в государство, правительство ускорило процесс национализации предприятий. Оно безостановочно регламентировало его, подавляло независимые движения, акции или инициативы и искало соглашения с правыми политическими силами и, в особенности, с католической церковью.

Используя рычаги финансирования и наподобие того, как оно это проделало с аграрной реформой, государство душило эксперименты по самоуправлению в промышленности. Действительно, начиная с лета 1974 г. в ходе захвата многочисленных фабрик, брошенных хозяевами, сложилась сеть "самоуправляющихся" предприятий, в первую очередь, в текстильной промышленности. Эти предприятия продолжали работать по законам рынка, хотя были попытки установить большее равенство в зарплате, ввести ротацию выполняемых обязанностей и поставить под вопрос иерархию. На самом же деле трудящиеся ограничились тем, что стали продавать произведенные ими товары непосредственно государству. Они спасались лишь благодаря сверхурочному труду и долгам государству.

Оставшись в рамках ограниченного опыта самоуправления отдельных предприятий и в отсутствие разрыва с капиталистической логикой, самоуправление превратилось в самоэксплуатацию.

Буквально за год "коммунистическая" партия превратилась из подпольной группы в доминирующую политическую силу в государстве – силу, несопоставимую с ее реальным социальным влиянием. Ее члены или попутчики заняли ответственные посты в государственной администрации, администрации крупных предприятий, министерствах. Это быстрое возвышение и жажда власти подпитывали старые страхи и породили новую враждебность. Разумеется, против партии выступали консервативные слои населения, покорные господству нотаблей, местных касиков и церкви, которые открыто устраивали заговоры. Но ее надменные действия в государственном аппарате и в профсоюзах, ее кампании за повышение производительности в чисто сталинистском стиле и ее оппозиция против забастовочного движения были направлены против наиболее по-боевому настроенных трудящихся. Организовалось новое течение, получившее название "народовластия". Оно претендовало на альтернативу усилению власти "коммунистической" партии и утвердилось в городских районах Лиссабона, Сетубала и Порту, вокруг некоторых комиссий трудящихся или комиссий жителей бедных кварталов, а также солдатских комитетов – организаций, появившихся летом 1975 г. Хотя в них преобладали авангардистские концепции маоизма, начали проявляться и идеи неавторитарного социализма.

В апреле 1975 г. в Лиссабоне прошел съезд революционных советов. Он был созван по инициативе одной небольшой партии, которая добивалась укрепления горизонтальных связей между едиными низовыми группами и организациями. "Коммунистическая" партия, оказавшись мишенью атак со стороны реакционных сил, на какое-то время стала искать союза с крайне левыми и организациями "народовластия", но быстро переменила свое мнение и в итоге встала на сторону консервативных военных, которые подготовили переворот 25 ноября 1975 г. Руководство партией считало свою позицию ответственной. На самом деле, разгром левых течений армией лишь соответствовал техническим расчетам "коммунистов". "Твердая позиция партии в отношении политической ситуации и против авантюристических действий во многом способствовала тому, что военное восстание 25 ноября не вызвало массовых восстаний, которые надеялись спровоцировать многие псевдореволюционные авантюристы и которые имели бы трагические последствия для рабочего и народного движения". Таким приспособленчеством в последний момент "коммунистическая" партия купила свое политическое выживание в новой ситуации. На стереотипном марксистско-ленинском языке, "спасти рабочее и народное движение" означает спасти партийную организацию.

Отсутствие "двоевластия"

Ограниченность португальского опыта определялась, прежде всего, изоляцией ее социально-политического подъема в капиталистической Европе, которая со страхом следила за событиями, опасаясь, что они распространятся на соседнюю Испанию. Таким образом, переход франкистского режима к парламентской демократии разворачивался, не угрожая силам частного капитализма. И проект португальского государственного "социализма" не мог получить даже минимальной помощи от советского блока, уже погружавшегося в смертельный кризис.
Если распространяющееся социальное волнение сопровождается рождением независимых организаций, и все это происходит при ослаблении власти государства, может встать вопрос о "двоевластии". В Португалии после падения старого режима могло показаться, что некоторые части государства – местная администрация, репрессивные органы – поражены параличом. Но эти институты не были разрушены, за исключением некоторых служб, слишком тесно ассоциировавшихся со старым режимом, и, в конце концов, перетекли в парламентскую демократию. Политическая власть разорвалась, распалась на отдельные центры, постоянно конфликтующие друг с другом. Но она никогда не была вакантной, и "двоевластия" никогда не было.

Армейская структура, совершившая переворот – Движение вооруженных сил – на протяжении всего этого периода смуты обеспечивала континуитет государства. "Коммунистическая" и социалистическая партии сотрудничали в аппарате государства с целью обеспечить максимум закона и порядка. Чтобы лучше осуществлять эту роль, левые играли на постоянном страхе, изобретая угрозы экстремизма, авантюризма и, наконец, опасность возвращения к фашизму.

Со своей стороны, трудящиеся, которые обнаружили свою коллективную силу, видели в армии и в левых гарантию своих интересов. И когда организации "народовластия" вступали в конфликт с "коммунистической" партией и государством, они всегда искали поддержки у одной из фракций армии. Как будто все ожидали от внутренней борьбы в армии решающего исхода сражения: как левые партии уважали легитимные институты, так же уважалась и левая фракция армии.

Последние очаги социального волнения

25 ноября 1975 г. второй военный государственный переворот восстановил центральную власть государства и нейтрализовал центры власти левых военных. Легкость этой операции показала, что военные силы, о которых говорилось как о находящихся в руках солдатских комитетов и групп крайне левых, имеющих опыт активизма и обладающих оружием, – не более чем обман.

Организации "народовластия" продемонстрировали свое бессилие. Беспрерывные политические конфликты расколы, в конце концов, измотали военных, лишив организации всякой инициативы и воображения. В изнуренном социальном движении самозваные структуры военно-революционной власти оказались не более чем пустышками.

Очень важно отделить то, что на протяжении этого двухлетия было продуктом жесткой практики авангардизма, от того, что было плодом автономного действия в борьбе, опытом самоуправления. Прямое действие, захваты предприятий, координация автономных организаций, экспроприации земли и жилья, попытки коллективного управления производством и обменом благами, высвобождение слова и критической мысли – все это связывает "революцию гвоздик" с современными течениями социального освобождения. В поисках ответа на конкретные проблемы момента, наиболее боевые трудящиеся вступали в конфликт с "коммунистической" партией и понимали необходимость придать идее социализма новое содержание. Внепартийная концепция, родившаяся позднее в ходе этого движения, служит хорошим символом этого ниспровергающего подхода.

Поражение "революции гвоздик" означало победу демократического перехода. Португальскому правящему классу удалось устранить архаические черты салазаризма и заложить основы нового цикла эксплуатации труда. Португалия созрела для того, чтобы вложить свой камешек в европейское здание. Дни, когда, говоря словами художника Виейры да Силвы, "поэзия была на улицах", закончились. Отныне настали серые дни непрекращающейся рутины и политической мерзости, с длинным рядом посредственностей, коррупции, бесстыдства, оппортунизма и насилия в условиях жизни, работы и ее отсутствия.

Примечания:

(1) ДВС было создано в подполье в марте 1974 г. кадровыми офицерами, выступавшими против колониальной политики режима. В его составе сосуществовали различные тенденции – от левых офицеров, близких к "коммунистической" партии, и крайне левых до консервативно-демократических офицеров.

(2) С 1926 по 1974 гг. в Португалии властвовала наиболее длительная диктатура за всю современную историю Западной Европы.

(3) В первые дни люди втыкали гвоздики в стволы винтовок восставших солдат. Отсюда выражение "революция гвоздик", подхваченное СМИ.

(4) Заявление одного из лидеров "коммунистической" партии 5 декабря 1974 г.

(5) Интервью одного из лидеров "коммунистической" партии изданию "Экспрессо" 22 июня 1974.

(6) Алвару Куньял, 25 мая 1974 г.

(7) В итоге ВКПТ оказалась в состоянии конкуренции с профсоюзом, подчиненным социал-демократии – Всеобщим союзом трудящихся.

Чарльз Рив

(Перевод КРАС-М.А.Т.)

http://www.nodo50.org/tierraylibertad/6articulo.html