Публикуем текст доклада видного итальянского анархо-синдикалиста Армандо Борги о фашизме и реакции и борьбе с ними. С этим докладом он выступил на 2-м конгрессе Международной ассоциации трудящихся в 1925 г. Текст выступления и принятая по нему резолюция содержит один из первых анализов фашизма в мировом анархо-синдикалистскм движении. М.А.Т. провозгласила, что анархо-синдикалисты отстаивают гражданские права, но не защищают демократию как систему правления и не взаимодействуют с ее сторонниками.

Если говорить о реакции сегодня, то, по моему мнению, совершенно невозможно обсуждать этот вопрос так, как это пытались делать раньше. Сегодня следует особо рассматривать состояние реакции в каждой стране, потому что хотя болезненные последствия реакции повсюду одни и те же, а необходимость оказывать помощь ее жертвам повсюду одинакова, причины реакции повсюду неодинаковы, равно как и методы борьбы с ней.

Есть реакция в старом стиле, есть большевистская, есть фашистская реакция.

Я займусь прежде всего реакцией фашизма, с которой затем можно будет сравнить все другие формы реакции.

Фашизм и, более того, фашистскую реакцию следует рассматривать не просто как бич, как "реакционное количество", то есть, по числу его приверженцев, но и как особе "качество", так как настроение его приверженцев обусловливает их численность.

Сегодня почти во всех странах привыкли называть любую форму реакции, любой реакционный закон, любую форму подавления со стороны буржуазии, предпринимателей или государства "фашизмом". Сами реакционеры, околдованные теми представлениями, которые они имеют о фашизме, и в особенности под влиянием его внешних проявлений ощущают себя фашистами и нередко присваивают себе это имя. Это то же самое явление, которое в 1918 и 1919 году побуждало многих революционеров называть себя "большевиками". – Речь здесь идет об ошибочном взгляде.

Если действительно рассматривать все реакционное как фашизм, то неминуемо пришлось бы допустить, что фашизм в Италии существовал всегда и, прежде всего, в период с 1894 по 1898 гг.То же самое можно было бы утверждать об определенных периодах в политической жизни других стран. И, однако же, это было бы огромным заблуждением. Следует различать между болезнью и эпидемией, между грозой и землетрясением.

Реакция в старом стиле, как ее устраивали Криспи и Бисмарк, – это одно, фашизм – это другое, и это изменение в характере реакции тесно связано с тем уровнем мощи, которую приобрел за последнее время пролетариат.

Реакция в старом стиле все еще накладывала на себя определенные ограничения; ее носители еще соблюдали известную ответственность. Она соответствовала определенным политическим представлениям о государстве: воюющем государстве, клерикальном государстве, абсолютной монархии, милитаристском правительстве, государстве в состоянии осады и т.д.

Повторяю еще раз: реакция имела определенную форму, она накладывала на себя определенные ограничения и действовала с соблюдением известной ответственности.

Фашизм – это явление совершенно иное. Он не знает ни ограничений, ни ответственности, для него не существует ни законов, ни определенного правового воззрения. Фашизм – это не реакция Бисмарка, не клерикальная реакция или реакция монархии; он не воплощается ни в Вандее, ни в национализме; в его основе вообще не лежат какие-либо органические или исторические идеи, которые до сих пор приводили к другим формам реакции. Фашизм – это соединение самого худшего из всех этих идей и всех реакционных следствий и злодеяний, которые из них возникли. Это редкостная смесь демагогии и так называемой "революции". Как и большевизм – а фашизм - это всего лишь поставленный на голову большевизм – он стремится возвести государство в силу, которая диктует экономике свои законы и должно декретами определять ход экономических процессов: как с помощью интенсивной эксплуатации трудящихся в пользу богачей (задача, которая не столь трудна), так и обязывая капиталистов и банки служить не просто государству, но государству, монополизированному фашистской партией (это задача, которую исполнить куда труднее)... Недавняя волна стачек в Милане и Ломбардии стала результатом этих попыток. Можно ли представить себе за пределами Италии столь парадоксальное явление: чтобы стачка возглавлялась приверженцами Доде, Гинденбурга или Примо де Риверы? Так вот, недавно в Ломбардии у нас была такая всеобщая забастовка за экономические улучшения, которая была устроена вождями фашизма и была поддержана их партией. Разумеется, рабочие понимали дело иначе, и фашисты поторопились положить конец движению, поскольку использование этого метода борьбы красного рабочего люда показало им, что дух класса в массах еще не умер.

Из этого следует, что фашизм – это сборная смесь всех возможных идей, род политического футуризма, который никогда не будет в состоянии обрести равновесие и стабильность. Фашизм – это монстр, который не похож ни на один другой политический вид.

Возьмите кусок мела, закройте глаза и начните водить по доске во все стороны – и вы получите общую картину органических идей фашизма.

Фашизм является монархическим и республиканским, атеистическим и догматическим, проватиканским, индивидуалистическим и авторитарным, демократическим и аристократическим, парламентским и абсолютистским, профсоюзным и пропредпринимательским. Он за сутки берет из любой идеи то, что ему как раз нужно для того, чтобы бороться с той или иной враждебной идеей либо чтобы обмануть или встревожить партию, которую обстоятельства сделали его противником.

Он извратил все принципы, все их запачкал. С тем результатом, что фашистская партия состоит из элементов, которые кажутся картинкой-загадкой. Людей без веры даже в дурную идею, без страсти по ней. Отсюда невозможность создать прочную связь между фашистскими элементами и придать им твердую основу. Отсюда беспримерная и систематическая деградация их "героев"! Отсюда продолжающиеся скандалы, которые не сходят с повестки дня фашизма. Отсюда отсутствие солидарности среди выскочек, как только за их преступления грозит какая-нибудь ответственность.

Из этого в достаточной мере вытекает, что фашизм несравним смешивать с какой-либо другой формой реакции.

+ + +

Фашизм вызвал целый ряд антифашистских движений, таящих в себе опасность для пролетариата. Буржуазия. конечно же, не может быть довольна Муссолини и его бандой. Он послужил ей в качестве орудия против пролетариата. Она предполагала высказать ему благодарность за это и отправить его домой. Вот только Муссолини не разделял этого мнения.

Тогда демократия объявила, что она готова встать во главе движения за восстановление "свободы" и жаждет для этого помощи пролетариата. Лозунг гласит: "Против любой диктатуры".

Тем самым антифашистский блок неизбежно стал бы и антибольшевистским. По этой причине перед нами встают следующие вопросы.

Во-первых: Можем ли мы заключить с демократией блок против фашизма?

Во-вторых: Можем ли мы заключить с демократией блок и против той, другой формы реакции, которая воплощается в большевизме?

Чтобы разобраться в этом, нам следует пристальнее присмотреться к той роли, которая сыграла демократия в фашизме против пролетариата. Я уже говорил о том, что Муссолини служил орудием буржуазии. Это неоспоримо. Ведь не только Муссолини и его люди одержали победу над пролетариатом во время захвата фабрик. У Муссолини не хватило смелости даже встать во главе противников, ощетинившихся против захвата. Наоборот, за год до этого он сам проповедовал захват, причем из демагогических соображений, чтобы сохранить свой авторитет, ибо так ему было легче служить акулам иностранной империалистической политики, которые его проплачивали.

Таким образом, лишь с помощью буржуазной демократии, будь она светской или католической, стало возможным то, что Муссолини сыграл свою роль спасителя находящегося под угрозой порядка, после того, как Джолитти с помощью реформистов задушил последнюю могучую вспышку революционной инициативы, которая нашла свое выражение в захвате предприятий.

В действительности следует различать в фашизме две фазы: его роль между 1920 и 1922 гг., когда он еще действовал вне правительства, и его роль как правящей партии после 1922 г.

На обеих фазах своего существования фашизм поддерживался государством. На первой фазе это было демократическое государство, которое покрывало фашизм и прокладывало ему путь, снабжая его приверженцев необходимым им оружием. Это буржуазия, демократия, сторонники д`Аннунцио, масоны, большая пресса открыли дорогу фашизму.

На второй фазе это было фашистское государство, которое отдавало свои приказы как побежденным (пролетариату), так и победителям, то есть буржуазии, банкам, индустрии, боевым бригадам и т.д. Это фашистское государство, которое вскоре уже больше не признавало никаких "человеческих ценностей" вне фашистской партии. Только тогда развился раскол в стане победителей над пролетариатом. Но и по этому поводу не следует поддаваться заблуждению, потому что весь этот раскол есть всего лишь борьба за раздел добычи. Факты таковы, что христиане и демократы (ныне пребывающие в оппозиции) были представлены в министерстве Муссолини. Даже вождь ВКТ (центрального профобъединения) господин Бальдези вскоре после похода на Рим получил от Муссолини приглашение принять участие в правительстве. Даже по поводу убийства Маттеотти имеется правда, которая не всем известна, но которую следует знать, чтобы правильно оценивать положение. Ведь в мае 1924 г., за некоторое время до убийства Маттеотти, в его партии – главным образом, среди вождей ВКТ, все из которых принадлежали к этой партии – были люди, мечтавшие о политическом сотрудничестве с Муссолини, и именно Маттеотти наиболее резко боролся с таким постыдным компромиссом.

Действительно, последняя речь Маттеотти была резкой отповедью на речь Муссолини, в которой тот выказал себя весьма любезно по отношению к ВКТ, на ответ Д`Арагоны, который, в свою очередь, весьма любезно отреагировал на высказывания Муссолини. И вся эта любезность Д`Арагоны стала результатом его закулисной работы, которая подготовляла сотрудничество ВКТ в фашистском правительстве, вскоре после того, как Муссолини пришел к власти. а земля Италии все еще была красна от пролетарской крови.

Был ли Маттеотти убит людьми Муссолини, потому что в его лице желали устранить с дороги препятствие, чтобы таким образом придти к разрешению фашистского кризиса, то есть, к сотрудничеству с ВКТ? Или он был устранен фашистскими экстремистами. которые стремились положить труп между Муссолини и Д`Арагоной? Как в том, так и в другом случае ответственность Муссолини за это убийство одна и та же.
Вот только дело Маттеотти не кончилось ничем хорошим. Явления, сопутствующие самому этому убийству, которое вначале пытались представить как "исчезновение", привели в Риме к совершенно иным последствиям, чем ожидали: по всей Италии поднялась буря возмущения и морального негодования против фашизма.

Так и получилось, что все элементы, недовольные фашизмом, оказались склонны придти к взаимопониманию, чтобы добиться такого решения вопроса, какое надеются найти в планомерной оппозиции.

"Революционная" оппозиция? Здесь начинается большая двусмысленность.

Если бы у нас самих не имелось иных причин сомневаться в серьезности революционных намерений демократии, разве приведенные выше факты не были бы уже столь весомыми для того, чтобы сбросить вуаль с глаз всего мира?

+ + +

Здесь перед нами встает вопрос: Раз я сделал консервативный характер демократии исходным пунктом моих рассуждений, то следует ли из этого заключить, что мы не придаем значения политическим свободам, что потребность в их требовании и отстаивании является делом буржуазной демократии, более того – что мы идем на буксире у буржуазии, если будем выступать за политические свободы?

Никоим образом! Мы станем требовать свободы во всех видах. Мы будем защищать все свободы, которыми пользуемся. Никакого противоречия здесь нет. Коммунисты могут говорить: "Тем лучше, если у нас будет буржуазная диктатура, после нее придет наша!" Мы говорим иначе: "Тем хуже, если будет буржуазная диктатура, потому что она пробуждает веру в то, что буржуазная демократия – это рай, и дает возможность буржуазным демократам становиться в позу революционеров и преследуемых".

Мы говорим: "Тем лучше, если существуют традиционные свободы, потому что это избавляет нас от того, чтобы их требовали ради целей, в корне противоположных нашим, тех, для которых их требует буржуазная демократия, причем средствами, которые делают много шума и дают мало результатов".

Если мы находимся в тюрьме и требуем права на то, чтобы с нами обращались, как с политическими заключенными, там, где такое право существует – разве это значит, что мы заявляем тем самым о своей солидарности с тюремщиками? Конечно, нет. Это просто означает, что было бы самоубийством, если бы мы не выступали за сохранение традиционных свобод. Но опять-таки: как же нам следует поступать в подобном случае?

Должны ли мы в чрезвычайные моменты повесить наши принципы на гвоздь? Должны ли мы встать на сторону тех, кто советуют нам отложить в сторону наши "догмы"? Должны ли мы требовать моратория на идеи, которые завтра снова обретут свою ценность, но сегодня не могут служить нам указующим компасом? Мой ответ: Нет! Это означало бы попросту признать, что наши идеи не имеют ценности, даже в обычные времена, потому что ценность той или иной идеи или отсутствие таковой проявляется прежде всего в те тяжелые моменты, когда общая ситуация требует их применения на практике. Разве моряк во время бури не сверяется с компасом? И разве наши идеи не выросли из опыта прежних революционных кризисов? Разве не после 1848 года, после разочарований, которые повлек за собой опыт революционных попыток того времени, произнес Прудон великое слово "Анархия"? И разве не вследствие ужасного опыта, который принесли народам все происходившие до сих пор войны, наши идеи направляются против войны?

Я не хочу сказать, что в любой момент социальной борьбы мы станем требовать одних и тех же вещей. Когда мы в свое время занимали предприятия в Италии, мы, разумеется, не думали о том, чтобы требовать политических свобод. Мы думали только о том, чтобы идти вперед, к революции. Наш лозунг и сегодня, как и всегда, гласит: всегда вперед, к той же самой цели; тем не менее, мы должны признать, что отвоевание отнятых у нас свобод означает для нас сегодня большой шаг вперед.

Это отнюдь не мешает нам признавать, что наши идеи для нас имеют не только значение в качестве конечной цели, но и представляют определенный "метод", – метод, который "исключает" другие методы, не из-за абстрактного доктринерства, не обладающего подлинной жизнью, а потому что в этом методе воплощается совокупный опыт истории. Иными словами, это означает, что наши идеи представляют из себя результат достигнутых фактов, и было бы пустой тратой времени аннулировать их, чтобы завтра вернуться в ту же самую точку.

Итак, никакого моратория на наши идеи! Мы выучили это во время войны, и сама история продемонстрировала нам, что любое, пусть даже временное аннулирование тех или иных идей всегда было обманом. Ничто не действует более постоянно, чем так называемое временное в области идей.

Таким образом, и нам необходимо требовать тех свобод и отстаивать те свободы, которые принесли нам прежние революции, однако мы должны защищать их, не покидая сферы наших идей и методов. И это относится не только к преследуемым нами намерениям – с намерениями шли также в парламент и на войну – но и к самим фактам.

Из этого, в первую очередь, следует, что мы должны отвергнуть любой союз, любые союзные отношения. В законодательной сфере или в том, что касается моральной оппозиции. буржуазная демократия может делать в охваченных фашизмом странах все, что ей кажется правильным. Она может при этом потянуть за собой на буксире социалистические реформистские партии. Если она в состоянии немного зацепить фашизм в моральном отношении, тем лучше. Мы сумеем это использовать. Но в сфере возмущения никакой обман уже невозможен. Буржуазия больше не может вернуться к 1848 году. Предполагать такое было бы большой ошибкой. Последний опыт наших товарищей в Вера (Испания) и в Италии говорит настолько красноречивым языком, что не понять его невозможно. В самом крайнем случае оставался бы еще вопрос о вооруженном восстании, который мог бы обмануть наших товарищей. Ведь среди них весьма ясно различима установка на насильственное революционное действие. И именно в этой сфере необходимо обращать их внимание на последние события. Нельзя забывать трагический конец наших товарищей в Вере. При этом испанская демократия умыла руки, а "красное" французское правительство оказало помощь испанской полиции. Оно осудило и выслало героических товарищей, которые хотели действовать вместе с восставшими Веры. Такое же явление отмечается и среди итальянских революционеров за рубежом, где была распространена иллюзия о том, что можно оказать вооруженную помощь демократии. Нельзя обманываться таким образом, если оценивать вещи критически, с позиции наших идей.

Более того, вследствие этих иллюзий и вытекающих отсюда связей теряется ясность политической позиции, становятся заметными настроение компромисса и дух государства. И в один прекрасный день вы обнаружите, что некоторые товарищи сблизились с демократическими врагами, несмотря на предостережения товарищей, стоящих на ясной позиции, которые обращали внимание на опасность такого положения.

За все свободы, в которых мы нуждаемся, мы должны выступать с развязанными руками, всегда с оглядкой на ответственность нашего движения и нашей инициативы и не ввязываясь в какие-либо блоковые комбинации, какими бы они ни были.

Нам никогда не следует забывать о том, что те же самые причины, которые прежде побуждали демократию поддерживать фашизм, сегодня помешают ей схватить его за горло. Ей недостает воли и психологического настроя. Правда, у нее есть деньги, и можно предположить, что это все же средство для того, чтобы облегчить борьбу, купить оружие и т.д. Но опыт продемонстрировал нам, что не деньги делают классовую борьбу, тем более, если они находятся в руках банкира. К тому же демократия не свободна в своих движениях; она не может компрометировать свои интересы.

Носители демократии очень хорошо знают, что сегодня нельзя вести вооруженную борьбу с правительством, не вовлекая в нее рабочих. И они знают также, что если пролетариат вовлекается в борьбу, это не останется пассивным фактором , напротив, рабочие станут играть активную роль в борьбе, по крайней мере, в сфере хозяйственной жизни. Они знают, что восстание против фашизма непременно повлечет за собой восстание рабочих в сфере производства, в которой пролетарии всегда играют доминирующую роль, даже если не представлены в правительстве как партия.

Перед лицом такой угрозы, демократия предпочитает фашизм и работает против него гомеопатическими методами, которые лучше всего служат её целям.

Итак, никакого совместного действия между революционным пролетариатом и демократией! Но даже если может случиться так, что в какие-то моменты наши силы пересекутся с силами демократии в борьбе против фашизма, как это, например, получилось в Германии во время Капповского путча, то никогда не может быть и речи о соединении в борьбе с большевизмом.

Это борьба, которую мы должны вести совсем одни и которая при всех обстоятельствах должна одновременно направляться против демократической буржуазии, владеющей государственной властью, потому что мы видели, что демократия отнюдь не против диктатуры, но в серьезном случае сама поддержит любую диктатуру, чтобы остановить революционное наступление рабочих. Доказательства этому она дала задолго до Ленина и с тех пор более или менее подтвердила истреблением спартаковцев в Германии и аналогичными явлениями во всех других странах.

Я уже продемонстрировал, что с этой целью демократия даже объединилась с фашизмом.

Я знаю, что против нас сразу же выдвинут то возражение. что наши предложения носят чисто негативный характер и нам недостает политических решений.

Но разве было бы с нашей стороны более практичным, если бы мы пошли рука об руку с нашими демократическими противниками и вместе с ними стали дрыгать ногами, вместо того, чтобы вести борьбу в той сфере, которая соответствует нашим идеям?

В истории бывают периоды, когда необходимо обладать отвагой для того, чтобы, на первый взгляд, ничего не делать, если не в состоянии сделать что-нибудь лучше, чтобы не предать достижения, которые могли бы завтра спасти нас. Если мы этого не сделаем, то потребности момента и историческая реальность обернутся местью, которая нас поглотит.

Нет, мы не станем, исходя из практической точки зрения, предпринимать ни единого шага, который мог бы нас скомпрометировать, соединяясь с теми, кто охотно приковал бы нас к себе, чтобы защищать "политические свободы", раз это могло бы произойти лишь при том, что мы изменим свою политическую физиономию и возложим на себя политическую ответственность, что полностью лишило бы нас свободы движения.

А теперь мои выводы, которые я изложил в имеющейся здесь резолюции.

РЕЗОЛЮЦИЯ О БОРЬБЕ ПРОТИВ МЕЖДУНАРОДНОЙ РЕАКЦИИ
(принята 2-м конгрессом Международной ассоциации трудящихся)

Конгресс рассматривает элементарную свободу печати, слова и объединений в качестве необходимых для борьбы трудящихся.

Эти свободы – результат прошлых революций , и защита или повторное достижение их всегда зависят от силы сопротивления, которое в состоянии оказать организованный пролетариат. Они – драгоценное наследие, которое следует и далее расширять и никогда не доверять на милость какого бы то ни было правительства.

Конгресс придерживается мнения, что революционные и антиавторитарные профсоюзы, объединенные в М.А.Т., сами собой защищены от любой опасности компромисса со всеми партиями и организациями, которые стремятся к власти, даже тогда, когда их пути пересекаются с другими политическими силами в борьбе против военной или буржуазной диктатуры. В вопросе борьбы с большевистской диктатурой конгресс заявляет, что любое, даже временное совместное действие с какими бы то ни было государственными элементами и организациями невозможно.

Такое возможное пересечение не должно ввергать пролетариат в иллюзии, будто буржуазная демократия, как бы она ни выдавала себя в определенные моменты за революционную, имеет желание или интерес вернуться к своим старым революционным преданиям.

Сопротивление рабочего класса как организованной силы в социальной борьбе сделало даже либеральную буржуазию соучастницей и опорой диктатуры, пусть даже в теории она ее отвергает.

Конгресс придерживается мнения, что пролетариат в любом случае может быть лишь обманут, если, вместо того, чтобы использовать возможное воздействие демократической оппозиции против какой-либо диктатуры, сам станет инструментом демократии и таким образом будет не в состоянии извлечь хоть малейшее преимущество или даже превратится в пленника политических последствий такого компромисса.

Конгресс призывает рабочий класс стран, затронутых свирепой диктатурой, сохранять свою веру в классовую борьбу и там, где существующие на сегодняшний день условия не позволяют вести нормальную деятельность профсоюзной жизни, связываться друг с другом на самих своих рабочих местах – на фабриках, в сельскохозяйственных предприятиях и на транспорте, потому что подлинная борьба против диктатуры не только совпадает с восстанием рабочих по всей линии общественного производства, но и явится условием любого восстания против самой диктатуры.

(Die Internationale. 1925. Nr.5. S.27-33, 62–63. Перевод В. Дамье)