Публикуемая нами статья о гражданской войне в Сирии написана в 2012 г., но не потеряла актуальности и позволяет глубже понять происходящий в настоящее время рост исламского фундаментализма не только в этой стране.

Конечно, далеко не со всеми мыслями автора можно согласиться. Говоря о противостоянии "вестернизированного" города и "традиционно-консервативной" деревни, он "забывает" упомянуть о том, что "город" этот буржуазно-капиталистический, а капитализм не может предложить деревне ничего хорошего взамен разрушаемому традиционализму. Не вызывают симпатии и "мультикультурный" пафос статьи, стремление найти компромисс с клерикально-консервативными ценностями и сохранить основанную на них "идентичность". Тем не менее, общая оценка ситуации, к сожалению, пессимистична, но реалистична. Буржуазный город и консервативная деревня оба "неправы", и в рамках их противоборства гуманного выхода из тупика не существует. 

ВОЙНА В ГОРОДАХ: СИРИЯ НА КРАЮ ПРОПАСТИ

Когда я слежу за новостями из Сирии, то всегда вспоминаю о фотографии, которую в 2009 году сделал в центре Дамаска. Это типичная сценка в уличном кафе, какая могла бы происходить в Неаполе или Тель-Авиве. На переднем плане сидит светловолосая молодая женщина в майке без рукавов, погрузившись в свой лэптоп. Она находится в сети: в кафе, как и других местах города, есть свободный доступ Wi-Fi. На заднем плане несколько молодых мужчин и женщин с длинными, непокрытыми волосами, по-летнему одетые, весело болтают друг с другом. Этой сделанной на мобильник фотографией я хотел доказать своим друзьям в Германии и себе самому, что Дамаск – это средиземноморский город, открытый всему миру, в котором нет места исламскому фундаментализму.
Я приехал в город, чтобы вместе с сирийским режиссером Набилем Малехом подготовить фильм о друзских деревнях на Голанских высотах, которые с 1967 г. заняты Израилем. В разговорах, которые я вел в Дамаске, мне всегда подчеркивали, что больше всего боятся событий в соседнем Ираке. Там городская культура с широким образованным "средним" слоем, служащим ядром развития гражданского общества, практически перестала существовать.

Дамаск и Багдад вполне сравнимы; оба они – продукт тысячелетних высокоразвитых городских культур, несущих на себе отпечаток совместной жизни различных народов, культур и религий; одновременно космополитические и светские.

Мои собеседницы и собеседники не хотели лишатся этого образа жизни, и немалое число из них, казалось, готовы договориться с режимом партии БААС и даже расплатиться за это политической несвободой.

Нельзя считать случайным то, что восстание вспыхнуло в сирийской глубинке и лишь позднее докатилось до крупных городов на побережье. Сельское население, сохранившее аграрные черты, ничего не получило от 40-летнего, основанного на "блате" и непотизме правления небольшой правящей клики вокруг семейства Асадов, которое управляло страной при помощи чудовищно разросшегося аппарата тайной полиции. Левые, просвещенные европейцы склоняются к тому, чтобы отдать предпочтение светскому авторитарному режиму перед лицом опасности архаической религиозной диктатуры. Я тоже допустил эту ошибку в 1992 году, когда исламские фундаменталисты выиграли демократические выборы в Алжире, а затем военный переворот загнал их в подполье.

В ходе своих многочисленных поездок по Алжиру я видел их фанатичных проповедников в деревнях и оазисах глубинных районов страны, и они внушили мне ужас. Только теперь я начинаю понимать, откуда исламский фундаментализм черпает свою привлекательность.
Космополитическое, этническое и культурное многообразие городского общества превосходит понимание людей из деревень и маленьких городков аграрных внутренних районов и противоречит их идеалу консервативного, замкнутого образа жизни.

Режим БААС добился поддержки жителей городов и никогда не делал ничего для того, чтобы повысить качество жизни на селе. Он презирал сельское население и демонстрировал это открыто. Это продолжавшееся десятилетиями унижение самым радикальным образом подрывало идентичность людей на периферии и лишь разжигало их недоверие по отношению к чуждому им городскому миру.

Достаточно посмотреть на события в Тунисе, чтобы понять, почему ислам неотделим от арабского бунта. Как стало возможным, что в арабской стране, где так далеко продвинулось осуществление западных идеалов, смогла победить исламистская партия?

Успех Эн-Нахды коренился в ее проповеди: "Радикальный разрыв со старой системой возможен лишь с помощью возрождения гордости арабско-мусульманской идентичностью. Светские тунисцы восприняли это как удар против вестернизации. Но проповедь гордости куда проще: она служит целительным бальзамом для измученной арабской психологии, для ран продолжавшегося десятилетиями унижения и самоунижения" (1).

Восстание против диктатуры в Сирии – это еще и борьба за восстановление идентичности. Долгие месяцы оно носило строго ненасильственный характер. Только жестокая и целенаправленно попирающая права человека реакция режима развязала спирать насилия. Ненависть к диктатору может вылиться в буйную злобу по отношению к городу и его символам, которая разрушит общую культуру и историю (2).

Паоло Румиз в своем анализе распада Югославии, на который, к сожалению, не обратили должного внимания, показал, как это открытое противоречие между мирами городской и крестьянской культуры становится объектом политической манипуляции и переводится в этнический конфликт (3).

Режиму Асада удалось превратить стихийное ненасильственное сопротивление в кровавую гражданскую войну, которая, на первый взгляд, имеет этнические и религиозные мотивы. Чтобы понять, как диктатуре удалось превратить людей в диких зверей, стоит присмотреться к роли Шабиха.

Режим бросил против демонстрантов (невооруженных женщин и мужчин, стариков и детей) ополчения Шабиха, чьи участники вербовались из полупролетарских слоев прибрежных городов, населенных преимущественно алавитами. Этих молодых парней можно сравнить с "рядовыми" итальянской мафии: они строго иерархически организованы, и им нечего терять. Они зарабатывают себе на жизнь контрабандой и вымогательством. Сирийский режим использует их принадлежность к алавитам.

Но это не мешает им без каких-либо колебаний сеять насилие по отношению к любой группе населения в Сирии. С самого возникновения в 1970-х гг. Шабиха находились под покровительством диктатуры. Клан Асада практически держал наготове банду, которую с 2011 года использовал как "эскадрон смерти" (4).

Оппозиционная сирийская журналистка Самар Язбек, сама происходящий из старинной алавитской семьи, стала мишенью членов этой банды. Молодые, покрытые татуировками парни с накачанными мускулами и смертоносным взглядом не подчинялись приказам армейских офицеров. Они повинуются более высоким инстанциям: "Я услышала вой их машины; облако пыли окутало машину, которая летела, как сумасшедшая. Я закричала: "Это бандиты, у них пистолеты!" Но офицер повернулся ко мне спиной и оставил со своими солдатами. Солдат, которого чуть было не сбила машина, был в ярости. Он подошел ко мне и сказал: "Уезжайте, сестренка, это вещи, которые нас не касаются" (5).

Комментарии в западных СМИ строят предположения относительно влияния внешних сил и даже пытаются объяснить гражданскую войну в Сирии старым конфликтом Востока и Запада и его геостратегической составляющей. При этом они лишь в крайне редких случаях пытаются посмотреть на то, что происходит внутри самой Сирии. Но стороны гражданской войны – это не управляемые извне статисты, которыми на все 100% манипулируют геостратегические интересы. Они преследуют и собственные цели, и при этом, разумеется, получают поддержку из-за рубежа.

Если мы посмотрим на войны, которые велись и все еще ведутся в соседнем регионе вокруг Афганистана, то легко обнаружим, что речь идет не только о войнах между Афганистаном и иностранными державами. В самом Афганистане всегда существовал конфликт между городским населением, прежде всего, в Кабуле, которое стремилось к модернизации и продвигало ее, и сельским населением, которое ожесточенно сопротивлялось любым общественным переменам. Обе стороны искали поддержки в том числе из-за рубежа. При этом идеологическая направленность играла и играет второстепенную роль. Городскую элиту Кабула, в первую очередь, интересовало, кто будет проводить модернизацию. Она пыталась провести свои интересы по очереди с помощью конституционной монархии, "социализма" советского образца, а сегодня – "демократии" под защитой войск НАТО. Речь идет, прежде всего, о компетентности, и потому не приходится удивляться тому, что вчерашние "коммунисты" снова сидят у руля в нынешнем правительстве и являются там самыми компетентными действующими лицами (6).

По своему собственному социальному и культурному происхождению, мы, западные наблюдатели гражданской войны в Сирии, гораздо ближе открытой миру городской культуре с ее тягой к модернизации, чем охранительным стремлениям консервативного сельского населения, с недоверием взирающего на общественные перемены. Мое приближение к проблеме происходит также, и не случайно мои разговоры и наблюдения в Дамаске, в первую очередь, происходили в кругу светской, буржуазной и интеллектуальной среды. Преобладание городской культуры в общественном восприятии ведет к искажению реальности и усиливает ощущение неполноценности у крестьянского населения. Идеологические фальшивые монеты превращаются в этническое превосходство, и это открывает двери для этнизации конфликта. А западные СМИ подыгрывают этому.

После того, как режим Асада падет, выяснится, хватит ли еще сирийцам терпимости для того, чтобы совместными усилиями модернизировать периферию, повысить там уровень жизни, не презирая в то же время консервативные ценности крестьян и религиозно настроенных людей и не подрывая их идентичность. Без того, чтобы активно заняться конфликтом города и деревни, по моему мнению, не может быть прочного и стабильного умиротворения.

Роберт Криг

Примечания:

(1) Charlotte Wiedemann. Tunesisch denken // Le Monde diplomatique. Deutsche Ausgabe. 2011. November

(2) Британское издание "Экономист" писало в конце августа 2012 г., что вооруженым группам так и не удалось привлечь на свою сторону жителей таких городов, как Дамаск и Халеб. Повстанцы - в основном крестьяне, к которым горожане относятся критически. К тому же повстанцы организуют расстрелы и казни сторонников Асада, что вызвало у граждан отвращение и ужас (цит.по: Frankfurter Rundschau. 3.9.2012. S.9).

(3) Paolo Rumiz. Masken für ein Massaker. München, 2000/

(4) "В своей основной форме, для Шабиха зарактерны 4 главные черты. Первая -- это узы крови и секты, которые связывают их с семьей правителя. Вторая -- это враждебность по отношению к обществу, что делает их великолепным средством для осуществления насилия в отношении гражданского населения, как организованного, так и произвольного. Эти антиобщеественная тенденция может быть извращенным вариантом антиавторитарного, подрывного отношения, которое преобладает во всех маргинализированных общественных группах и меньшинствах. Подобное отношение содержит своего рода примитивно демократическую идеи, но в эру Асада они были извращены и превращены во враждебное, консервативное мировоззрение, поставленное на службу диктатуре и социальной атомизации. Третья черта -- это их повиновение своим вождям, форма фетишизма, облегчаемая узами родства и долга. Наконец, есть и мощный экономический мотив. Многие из Шабиха работают контрабандистами"  (Yassin al-Haj Salih. The Syrian Shabiha and their State. 2012)

(5) Samar Yazbek. Schrei nach Freiheit. München, 2012

(6) См.: Cristian Parenti. Wer war Nadschibulla? // Le Monde Diplomatique/ Deutsche Ausgabe. 2012. August

http://www.graswurzel.net/372/syrien.shtml