Время безостановочно движется. Текут годы сплошной чередой. Прошлое отходит в глубокую даль. Безжалостное, слепое время стирает различия прожитых дней, делая их однородной массой. Но в жизни народов и в жизни отдельных людей имеются дни, над которыми время не властно. Такие дни, как дни октябрьской революции, не могут быть стёрты временем, не могут быть шаблонизированы им. Только со смертью той огромной массы русского народа, которая пережила эти дни, воспоминание о них потускнеет, потеряет яркость, живость, красочность и то особое волнующее чувство, которое охватывает каждого, когда события этих дней встают в памяти. Восемь лет минуло с тех пор, а воспоминания так живы, так ярки, что даже не верится, что время так далеко отодвинуло от нас эти дни, дни перелома в жизни огромнейшей страны.

В памяти встают картины за картинами. Их яркость, драматизм и глубочайшее содержание наполняют душу священным трепетом, особыми, непередаваемыми чувствами... И в то же время, по мере приближения к настоящему, рождается печаль, горечь, щемящее сердце чувство. Душа дрожит, как натянутая струна.... Как не дрожать, как не волноваться, когда мысленно проходишь путь от 1917-го года к 1925-ому. Какое великое начало, какие великие цели и дела и какой подлый конец с горькими результатами!

В феврале (в марте по новому стилю) 1917 года рабочие и крестьяне России, одетые в солдатскую шинель, восстали против самодержавия и аристократии; они свергли их во имя хлеба, мира и свободы. Однако они скоро познали, что при буржуазии, занявшей место аристократии, не может быть ни мира, ни хлеба, ни свободы. Рабочие убедились в короткое время, что буржуазия – война, эксплуатация с нищетой и голодом, свобода на словах и рабство на деле.

И как только это сознание пришло, пришло и дело. Несмотря на тягчайшую, сложнейшую и запутаннейшую обстановку, вопреки воплям "благоразумных" о несвоевременности коренного решения социального вопроса, рабочие и крестьяне, толкаемые неотвратимой логикой исторического развития страны, совершили новую революцию, революцию против буржуазии; они наполнили ее социальным содержанием, поставив в центре ее требование хлеба, воли и права свободного строительства жизни. Перед удивленными народами мира развернулась дивная картина, очарования которой еще многими владеют до сих пор, хотя современная действительность России не имеет ничего общего с тем временем.

Что нужно угнетенным и эксплуатируемым классам для человеческого существования? Что необходимо людям вообще для свободной и нравственной жизни? Свобода, основанная на экономическом равенстве, ибо всякая другая свобода есть ложь, обман, мираж. Только на почве экономического равенства могут возникать общественные учреждения, обеспечивающие свободу каждого, право каждого на непосредственное, прямое участие в строительстве жизни. Вне этого и без этого нет свободной и нравственной жизни без эксплуатации человека человеком, без власти одного над другим. Свобода – дочь равенства; без свободы и равенства нет нравственности. Поэтому социальная революция, стремящаяся к экономическому равенству и свободе – явление высоконравственное. Только высоконравственные дела могут поднять и воодушевить огромные массы, только они способны зажечь их огнем энтузиазма и двинуть на великие и геройские подвиги. Вот почему так жалки были попытки сопротивления буржуазии и ее прихвостней в начале октябрьской революции. Сила сопротивления буржуазии росла пропорционально аморализации революции, пропорционально растлению ее духа диктатурой, самовластием и произволом, пропорционально выхолащиванию из нее элементов экономического равенства и свободы, то есть нравственности.

Буржуазный строй в высшей степени безнравственный, несправедливый; он держится и продолжает существовать только благодаря грубой физической силе темных и малосознательных рабочих масс; но как только луч сознания проникнет в их темные души, наступит конец буржуазного строя, существующего только благодаря их физической силе, находящейся в его распоряжении. Общественный порядок, существующий благодаря физической силе и жестокости – безнравственен, ибо в основе его лежит эгоизм, грубый эгоизм господствующих классов общества.

Современный режим в России и современные порядки в ней нельзя назвать буржуазными, еще менее социалистическими или коммунистическими. Это строй деспотический, то есть самый наибезнравственнейший из всех режимов, которые только мыслимы. Именно по этой причине он самый жестокий, наиболее угнетательский и развращающий. Без физической силы, без террора, без подавления самых элементарных свобод он существовать не может, – малейшее послабление, и он погиб.

Как могло случиться, чтобы социальная революция выродилась в деспотизм? Как могло случиться, что народные массы, раздавив бешеное сопротивление тех, которые подняли меч во имя защиты безнравственного принципа, безнравственного режима, основа которых – философия неравенства, в свою очередь оказались раздавленными людьми, оказавшимися в такой же степени безнравственными? Что за каприз истории? Что за странная логика событий?

Однако, мы здесь не усматриваем ни каприза истории, ни странности ее логики. То, что случилось, подготовлено было всей историей развития страны, мы бы сказали, не только историей развития одной страны, России, но всей историей и характером развития мировой культуры и цивилизации. Ведь никто не скажет, что государственный социализм и коммунизм – продукт русской истории. Никто не будет отрицать того факта, что в цивилизации последних веков преобладало преклонение перед государством, его обоготворение и вера в него, как в орудие освобождения, несмотря на его безнравственную природу. Люди думали достигнуть нравственности, то есть свободы и экономического равенства, безнравственным путем, через несвободу и неравенство. А ведь все это было социальной религией для огромной части организованного пролетариата всего мира. Россия не была исключением...

После гибели в России антигосударственного освободительного движения его заменило движение, содержанием которого было государство и диктатура. На протяжении четверти столетия им отравляли сознание трудящихся масс. Поскольку конечные цели государственного социализма в теории совпадали со стремлениями эксплуатируемых масс, поскольку государственный социализм облачался в мантию свободы, постольку он становился религией пролетариата. И когда революция сбросила с трудящихся вековые цепи деспотизма и освободила от возможного буржуазного господства, когда она в своем движении творила живой народный, так сказать, социализм, то она нашла поддержку в государственном социализме, в лице наиболее энергичной и решительной фракции – в большевиках. Помимо общих исторических факторов, большевики стали ее возбудителями и шли во главе ее. Они в глазах огромной массы трудящихся срослись с ней, стали ею и благодаря этому устранялось понятие, что большевики – не революция и революция – не большевики. В сознании трудящихся масс это было слито воедино, несмотря на полярно противоположные характеры революции и большевиков. Благодаря этому обстоятельству, они получили полную свободу развязанных рук, ограничивая ими постепенно, но неуклонно, свободу и самодеятельность трудящихся масс; постепенно укрепляя диктатуру, они растлевали душу революции.

Если бы это растление окончилось нэпом не в 1921 году, а в годы обостренной гражданской войны, то можно определенно сказать, что революция была бы раздавлена не "коммунистами", а "белыми"; но так как к этому времени процесс нравственной кастрации революции не был закончен, то революция еще имела элементы нравственности, то есть свободы и экономического равенства, а главное, что трудящиеся имели еще надежду на свободное развитие и строительство жизни в направлении свободы и равенства после гражданской войны, то этим судьба "белых" была предопределена. Таким образом, революция была побеждена не извне, а изнутри; внутренними врагами оказались те, кто организовывал энтузиазм народных масс для победы в гражданской открытой войне. Когда кончилась война, то трудящиеся оказались связанными по рукам и ногам. Не протестуя в свое время против убиения свободы, против ограничений, против всевозможных регламентаций, не протестуя против замены федерализма централизмом, самодеятельности опекой, не протестуя против террора и т. д., потому что все это как бы вытекало из железной необходимости защиты революционных завоеваний, трудящиеся в результате потеряли даже многие из тех завоеваний, которые они сделали еще при самодержавии. Таким образом, государственный социализм, прикрываясь нравственными целями, к которым шел безнравственными путями, погубил народную революцию, революцию, несшую свободу и равенство, революцию, начавшую строить на основе экономического равенства учреждения, обеспечивающие свободу, и утвердил безнравственность, то есть неравенство и рабство.

Это торжество безнравственности или, как говорят, банкротство русской революции, имело (и продолжает иметь) огромное отрицательное влияние на международное рабочее движение. Обнаружившийся деспотический характер государственного коммунизма породил реакцию в рабочем движении и фашизм в политике.

Однако, несмотря на все это, русская революция будет в этом столетии играть такую же роль для международного пролетариата, какую в прошлом столетии играла французская революция 1789-93 гг. для мировой буржуазии. Ее идеи станут, уже становятся, точкой прицела нынешнего столетия.

О, конечно, это не те реакционные идеи, которые распространяет по всему свету Коминтерн. Нет, это – идеи, рожденные самой трудящейся массой, не сумевшей по недостатку организованности и сознания удержать их воплощенными. Идея советов, то есть идея федерации коммун, не умрет, – не умрет уже потому, что она трижды пыталась воплотиться в жизни. Несомненно, пролетариат ныне понимает (или начинает понимать), что под коммунизм, под федерацию вольных советов, коммун – учреждений гарантирующих свободу – необходимо подвести базис экономического равенства. И, снова, в третий раз, воскреснут, чтобы не умереть, фабрично-заводские комитеты, в распоряжении федерации которых окажется вся материальная сторона жизни. Коммунализм в политике и синдикализм, индустриализм в экономике — вот ближайшие цели ближайшей революции.

Да, русская революция умерла, но идеи ее живут и готовят новую уже победоносную, всеочищающую революцию.

Не будем падать духом и предаваться унынию, пусть будет нашим кличем: Революция умерла, да здравствует революция!

"Голос труженика". 1925. Ноябрь. №13.