На этих страницах дается краткое описание деятельности интернационалистских ячеек «Третьего лагеря» во Франции в период Второй мировой войны. Какие-либо исчерпывающие исследования на данную тему нам неизвестны. Жан Рабо (Jean Rabaut. Tout est possible. Paris, 1974) посвящает интернационалистам несколько снисходительных (и не свободных от ошибок) строк. Крепо (Yvan Craipeau. Contre vents et marees. Les revolutionnaires pendant la Deuxieme Guerre mondiale. Paris, 1977; Idem. La Liberation confisquee. Paris, 1978) говорит о них более подробно и без враждебности, но, к примеру, путает группу Лароша (Революционную пролетарскую группу – Союз коммунистов-интернационалистов) с «Революционными коммунистами». В результате эта небольшая глава революционной истории остается малоизвестной, даже в ультралевой среде. Эта статья призвана несколько исправить это положение вещей в ожидании времени, когда специалисты смогут предпринять исследования в частных и публичных архивах и опросить современников, доживших до наших дней.

Вероятно, из настоящего исследования следовало бы исключить троцкистские группы. Со всеми талмудическими нюансами, троцкисты на протяжении всей войны никогда не переставали провозглашать свою горячую поддержку «деформированного рабочего государства», воспевать деяния его армии и ту революционную роль, которую ему, по их представлению, надлежало сыграть. До войны, во время и после нее троцкисты не переставали давать советы и внушения, выпускать призывы в пользу создания единого фронта, а также предлагать свою условную или полную поддержку правящему классу России и его французским агентам – Коммунистической партии. Однако в этих идеологических рамках троцкисты, как следует признать, оставались на почве классовой борьбы на протяжении пяти лет, в течение которых они развивали постоянную и смелую подпольную работу. Им принадлежит большая заслуга в деле организации братаний и ведения пропаганды среди немецких солдат. Мы не собираемся подробно останавливаться на деятельности троцкистов: о ней имеются многочисленные документы, включая фотографические репродукции их подпольной прессы. Достаточно сказать, что различия между троцкистами и так называемыми «ультра»-левыми были и остаются необратимыми.

Период войны невозможно рассматривать независимо от других, и нам придется предпослать этому рассмотрению краткую историю межвоенных политических течений, даже идя на бесспорный риск впасть в чрезмерное обобщение: итог 20 лет социальной истории не может быть абсолютно верно изложен на нескольких страницах. Сноски сведены к минимуму.

Невозможно локализовать все первые публикации «интернациональной левой» (бордигистов), вышедшие в период войны. Учитывая, что это отдельное политическое течение мало известно в США, мы сочли полезным уделить ему место, которое не соответствовало роли, играемой им во время войны.

В 1914 г., с началом Первой мировой войны, сложился «Священный союз». Это выражение означало отказ от классовой борьбы и участие социалистических организаций в военных усилиях. После 1935 г. спали последние маски, и «Священный союз» стал реальностью за 4 года до начала Второй мировой войны. В 1914 г. ссылались на необходимость противостоять прусскому милитаризму. В 1935 г., чтобы вовлечь рабочий класс в новую бойню, использовался антифашизм. Что же произошло с организациями рабочего класса, которые после 1918 г. заявляли о своем намерении не допустить нового конфликта?

Социалистическая партия СФИО (Французская секция Рабочего Интернационала)

Будучи скорее партией учителей, чиновников и мелких ремесленников, чем партией пролетариата, Соцпартия, тем не менее, получала поддержку рабочих избирателей в различных регионах. На съезде в Туре в 1921 г., когда большинство создало Коммунистическую партию, эти социал-демократы имели примерно треть мандатов. Благодаря постоянному кризису в рядах компартии, им удалось быстро вернуть утраченные политические позиции и восторжествовать над сторонниками Москвы. Опираясь на свои старые традиции и на союз с радикальной партией, социалисты имели солидное представительство в парламенте.

В Туре под давлением низовых активистов, ставших в результате войны и российской революции более радикальными, социалисты постарались оправдать прошлое и дать обещания на будущее. На самом деле они ничему не научились и все позабыли. Партия стала левым крылом буржуазного радикализма. Свободная от всяких программных обязательств или революционной стратегии и одновременно – от всякой ответственности в буржуазном государстве, соцпартия маневрировала, пытаясь соблюсти «золотую середину», соглашаясь поддержать эфемерные правительственные коалиции или отказывая им в поддержке. Борис Суварин описывал ее как раздирающуюся между реформистами без реформ и революционерами без революции. Партийный аппарат оказался достаточно мощным, чтобы терпеть существование шумного левого крыла, которое придает жизнь и (насколько необходимо) радикальный имидж старой организации. Большую часть времени Соцпартия голосовала против военных кредитов, но никто не сомневался в том, что если потребуется, партия, как и в 1914 г., с готовностью выполнит свои патриотические обязанности.

Коммунистическая партия (Французская секция Коминтерна)

С момента своего рождения в 1921 г. компартия была разнородной организацией, в которой бок о бок заседали мелкобуржуазные пацифисты и революционные синдикалисты. Многие вообще не понимали значения своего вступления в Коминтерн, а тот в течение нескольких лет превратил партию в послушный инструмент Москвы. Генеральный секретарь Фроссар покинул партию в январе 1923 г., когда было исключено правое крыло. Партия лишилась половины своих членов, но большевизация нарастала. В 1924 г. были исключены или ушли сами друзья и сторонники Троцкого. Затем исчезли последние следы прежней социалистической организации, приоритет получило создание ячеек на предприятиях, а число освобожденных партийных чиновников росло вместе с их властью.

Партия храбро боролась против франко-бельгийской оккупации Рура, затем – против Рифской войны в Марокко. Репрессии укрепили ее членов, но не руководство. В 1926 г. был устранен большевизатор Трен, обвиненный в поддержке Зиновьева, и начался «третий период»: это было время борьбы «класса против класса» и ожесточенных нападок на Соцпартию. Авантюризм и сектантство привели ко второму катастрофическому упадку Компартии, в которой в начале 1934 г. оставалось всего 30 тыс. членов. Тем не менее, она удерживала цитадели в «красном поясе» Парижа. В 1931 г. начинается восхождение Мориса Тореза, которого Коминтерн окружил скрытую команду наблюдателей во главе с чехословацким уроженцем Фридом (Клеманом), не покидавшим Тореза до самой войны. Торез управлял французской компартией до самой смерти в 1964 г. Под его руководством компартия совершила предписанный Коминтерном великий поворот и перешла от яростной антимилитаристской пропаганды к политике национальной обороны. С конца 1934 г. начался легкий рост партийных рядов, а в 1936–1938 гг. он принял головокружительные масштабы.

Коммунистические оппозиции

В момент создания Компартии Троцкий пользовался во Франции огромным престижем, почти таким же, как Ленин. Он знал страну и в период Первой мировой познакомился с первыми интернационалистами – Росмером. Монаттом и другими. Когда кампания, начатая против него в России, усилиями Коминтерна была распространена на Францию, нашлись люди, готовые выступить в его защиту. Но французская партия имела лишь искаженное представление о том, что происходит в России, а сам Троцкий не поощрял своих друзей в стремлении ясно и недвусмысленно начать борьбу против Интернационала. Партийный аппарат, который уже обрел мощь, заставил друзей Троцкого замолчать; они не смогли сформировать связную оппозицию и либо сами покинули партию, либо были исключены из нее. Монатт, Росмер, Суварин, Пас и другие получили поддержку со стороны небольших групп активистов. Но проявляя солидарность с Троцким в его противостоянии нападкам из Москвы, они не во всем разделяли его мнение в отношении Российского кризиса, возрождения Коминтерна и непреходящей ценности опыта большевиков.

В 1929 «Старик» смог, наконец, опереться на группу верных ему учеников, которые стали издавать «Верите» и основали Коммунистическую лигу. Несмотря на судорожную активность, они не сумели объединить многочисленных коммунистов, которые в разное время порвали с Компартией, и остались лишь маленькой группой, раздираемой личными и политическими конфликтами. По существу, оппозиционные группы размножались методом деления.

Нередко в них имелись выдающиеся личности, но они оставались изолированными, действуя вне партии, которая и сама представляла собой крошечную часть рабочего класса. Скрытые расхождения приобретали более ясные очертания. Около 1930 г. появились группы, которые считали строй в СССР государственным капитализмом, а Троцкого – бюрократом в изгнании.

С 1934 г. до начала войны

Французский капитализм, который описывали как отсталый, мальтузианский и крайне спекулятивный, тяжело пострадал от мировой депрессии, а рабочий класс испытал на себе сокращение зарплаты и рост безработицы. Профсоюзное движение оставалось слабым, неэффективным и вынуждено было сносить жесткие атаки со стороны предпринимателей. Страну сотрясали финансовые скандалы, а политики играли в министерские кресла при формировании неустойчивых правительств. Часть буржуазии поддерживала правые группы, громко требовавшие «твердого и чистого правительства». Фашизм пришел к власти в Италии и Германии. Какая страна должна была быть следующей? Рабочие партии и профсоюзы ссорились друг с другом и вышвыривали вон активистов, которые то тут, то там призывали к «сближению».

Политический кризис достиг кульминации 6 февраля 1934 г., когда правые лиги чуть было не захватили Палату депутатов. Реальная или нет, угроза фашизма встряхнула левых. Был выпущен призыв к всеобщей стачке, а демонстрации социалистов и коммунистов перемешались и начали брататься. Однако руководители оставались на прежних позициях. Решающий сигнал к переменам прозвучал из Москвы.

Несмотря на шапкозакидательские заявления Коминтерна, мощь Гитлера росла, и Сталин понял, какую опасность это представляет для СССР. Он вернулся к старой царской стратегии: альянсу с Францией, который должен будет вынудить Германию бороться одновременно на два фронта. Коминтерн отказался от тактики «класс против класса» и создал мощное антифашистское движение. Но прежде всего, французская компартия должна была выйти из изоляции.

В мае 1934 г. «Правда» в благосклонном тоне упомянула альянс социалистов и коммунистов против фашизма. Компартия поняла с полуслова и стала защищать эту идею. В июне соцпартия и компартия подписали пакт о единстве действий, а компартия даже намекнула на возможность слияния. Еще вчера «социал-предатель», наивный Леон Блюм был ошеломлен таким стремительным поворотом и такой демонстрацией доброй воли, но ему суждено было удивляться еще не раз. В октябре сталинцы попытались обольстить уже радикальную партию, и Торез готовил почву для будущего Народного фронта. Этот процесс был ускорен еще одним демаршем Москвы.

В мае 1935 г. Франция и Россия подписали договор об оборонительном союзе. Он не привел к военному сотрудничеству и подвергся нападкам со стороны значительной части французского правящего класса, которая предпочитала соглашение с Гитлером и Муссолини. Для того, чтобы этот договор действительно приобрел значение для обеих сторон, нужно было добиться, чтобы рабочий класс присоединился к политике национальной обороны, и именно Сталин взял на себя эту роль. Было выпущено следующее коммюнике:

«Сталин понимает и полностью поддерживает политику национальной обороны Франции с целью сохранить ее вооруженные силы на уровне, достаточном для ее безопасности».

Компартия немедленно поддержала эту новую позицию, и ее новообретенный патриотизм был скреплен альянсом с радикальной партией. Так родился Народный фронт (соцпартия, компартия, радикальная партия и профсоюзы). Благодаря неистощимой доброй воле сталинцев, его программа была принята во вкусе радикалов, включив большое количество трюизмов, нагроможденных теми за десятилетия, но весьма мало конкретных требований. Она обещала сокращение продолжительности рабочей недели без сокращения зарплаты и различные меры, позволяющие рабочему классу надеяться на восстановление его покупательной способности. Военная промышленность подлежала национализации, Банк Франции должен был быть реформирован. Предполагалось стимулировать развитие французскую экономику и проводить более справедливую налоговую политику. Конечно же, Народный фронт требовал «мира в условиях безопасности». Требования меньшинств (женщин, колониальных народов) были забыты.

Этот «новый курс» на французский лад не содержал в себе ни малейшей угрозы праву собственности и никак не препятствовал функционированию французского капитализма. Но французские правые по глупости саботировали последнюю попытку модернизировать французский капитализм.

Выборы мая 1936 г. дали ощутимое большинство Народному фронту (378 депутатов против 220). Соцпартия стала самой сильной партией страны, но компартия ненамного отстала от нее по числу поданных голосов. Партия радикалов, скомпрометированная слишком долгим сотрудничеством с правыми, оказалась главным проигравшим на этих выборах. Однако, проведя 116 депутатов, она могла (и не преминула это сделать) шантажировать своих партнеров по Народному фронту. Блюм, ставший главой нового правительства, должен был целый месяц ждать, прежде чем приступать к исполнению своих обязанностей, а капиталисты тем временем организовали бегство капиталов из страны.

Профсоюзы объединились, а рабочий класс проявлял все большее нетерпение. Стачки, стихийно начавшиеся в середине мая вокруг Парижа, стремительно распространялись и вылились в гигантскую волну, которая захватила миллионы трудящихся; большинство из них вообще не состояло в профсоюзах. В провинции хозяева были в ужасе, когда их всегда такие покорные работники поднимали над своими заводами красные знамена и часто захватывали их. Даже крупные фермы были захвачены сельскохозяйственными рабочими, пробудив в помещиках старинный страх перед конфискацией земли. Глухие ко всем призывам к здравому смыслу, бастующие угрожали подорвать хрупкий альянс, на котором покоился Народный фронт. Правым уже мерещилась советизация Франции, а Блюм, наконец приступивший к исполнению своих обязанностей, поспешно собрал представителей трудящихся и хозяев. Было достигнуто общее соглашение относительно зарплаты, хотя многие предприятия продолжали бастовать, добиваясь большего. Лихорадочно и при чисто символической оппозиции Национальное собрание проголосовала за серию социальных законов: право на коллективные переговоры, 40-часовую рабочую неделю без снижения зарплаты, оплачиваемые отпуска и легализацию представительных органов трудового коллектива. Все это только для того, чтобы рабочие покинули захваченные ими фабрики и вновь приступили к работе. Правительство, партии и профсоюзы объединили свои усилия и добились успеха, хотя некоторые забастовки продолжались до июля.

9 июня 1936 г. Троцкий писал: «Французская революция началась». Но уже в июле он констатировал, что «трудящиеся осуществили великолепный нажим на правящий класс, но остановились по дороге». Он предсказывал, что придет вторая волна. Но ее так и не было.

В 1937 г. рабочий класс уже потерял экономические завоевания, достигнутые им в июне 1936 г. Несмотря на девальвацию, экономика была в тяжелом состоянии, и радикалы присоединились к правым в обструкции против финансовых планов Блюма. Тот ушел в отставку, и на смену ему пришли правительства, которые становились все более и более консервативными. Народный фронт отжил свое. В профсоюзах отражались растущие расхождения между социалистами и коммунистами – вначале, по вопросу о гражданской войне в Испании, затем – о внешней политике, поскольку правые и часть социалистов склонялись к соглашению с Гитлером. На горизонте замаячила война. Стачки 1938 г. закончились поражением. Компартия цеплялась за политику классового сотрудничества в надежде спасти альянс с Россией. Когда же, тем не менее, Франция в 1939 г. вступила в войну, рабочий класс был еще больше дезориентирован новым сталинским «виражом», поскольку компартия (после советско-германского пакта) вдруг обнаружила, что война является империалистической, и была объявлена правительством вне закона.

Интересно отметить, что именно то Национальное собрание, которое в июне 1936 г., припертое к стенке трудящимися, проголосовало за социальные законы, в июле 1940 г. призвало Петэна и похоронило Третью республику. Коммунисты находились вне закона, и в обеих палатах набралось лишь 80 голосовавших против.

В июне 1936 г. действие трудящихся заставило буржуазию в течение нескольких дней осуществить больше реформ, чем за предшествовавшие полвека. Как с сожалением признавал Блюм, захват предприятий был нарушением законности, но трудящиеся не пошли дальше и остались в пределах, определенных партиями и профсоюзами, в которые они в массовом порядке вступали, не ставя под вопрос их руководство. Местные комитеты Народного фронта состояли лишь из делегатов от различных организаций и не были зародышем контр-власти. Трудящиеся очевидно верили, что можно победить фашизм, отказавшись от классовой борьбы и заключив союз с просвещенными элементами правящего класса.

Проще всего обвинять «коррумпированных и продажных руководителей» рабочих партий и продолжать успокаивать себя мифом о революционном рабочем классе, облеченном исторической миссией, но постоянно обманываемом и предаваемом своими добровольно выбранными руководителями. Конечно, компартия так привыкла следовать линии Москвы, что была способна позволить втянуть себя в оргии оголтелой патриотической пропаганды, в которой затмила даже социал-демократов, без какого-либо отторжения с чьей-либо стороны в ее аппарате. Но рабочий класс покидал компартию и во время «третьего периода», и после подписания пакта между Гитлером и Сталиным. Однако в 1935 г. и в последующие годы компартия вновь стремительно набирала силу. Массы с энтузиазмом откликнулись на то, что компартия вырыла из могилы древние останки якобинской традиции. Грустная правда состоит в том, что интернационализм и классовое сознание трудящихся классов оказались поверхностными и сохранились только у маленького меньшинства, к рассмотрению которого мы сейчас и переходим.

Революционеры с 1934 г. и до конца войны

Присоединение сталинистов к защите нации и к классовому сотрудничеству в рамках Народного фронта вызвало гневную реакцию и обвинения со стороны групп и тенденций, стоявших слева от традиционных рабочих партий. Невзирая на глубокие различия, они стали иногда участвовать в общих действиях. Эти акции (группы классовой борьбы в профсоюзах, митинги против войны, Московских процессов, репрессий в республиканской Испании и т.д.) были далеки от того, чтобы принести удовлетворение. Но более тесное согласие между марксистами и анархистами было немыслимо, не говоря уже о вечной проблеме защиты СССР. Они расходились и в анализе сложившейся ситуации: является ли Народный фронт изначальным поражением для рабочего класса или речь идет о революционном движении, преданном рабочими партиями?

Участвуя в индивидуальном порядке в забастовках, леваки не оказывали на них влияния, не говоря уже о способности продвинуть движение вперед. Если рабочие теряли доверие к рабочим партиям, они оставались пассивными или шли за правыми. Леваков они не слушали.

По оценке Рабо, в период Народного фронта леваков насчитывалось меньше 10 тысяч. Эта цифра выглядит правдоподобной. Их было слишком мало, они были слишком разрознены, чтобы оказать влияние на ход событий, и их смятение было еще большим, чем в 1936 г.

Леваков можно разделить на три категории:

- Анархисты;

- Организации, вышедшие из коммунистического течения: троцкисты (о которых мы расскажем совсем коротко), интернациональная коммунистическая левая (бордигисты) и Коммунистический союз;

- Левые социалисты (Социалистическая рабоче-крестьянская партия ПСОП).

Коммунистический союз и ПСОП исчезли после начала войны. Бордигисты и две новые группы (Революционная пролетарская группа – Союз коммунистов-интернационалистов и Революционные коммунисты Германии – Революционные коммунисты) сохранили на протяжении войны интернационалистские традиции борьбы против любого империализма.

Анархисты

Несмотря на свое недоверие к марксистскому движению, многие анархисты были привлечены русской революцией. Ведь большевики обличали империалистическую войну и их лозунг «Вся власть Советам» не противоречил убеждениям анархистов. Более того, во время Первой мировой войны было несколько контактов между этими анархистами и социалистическими активистами, выступавшими против военного конфликта. В 1919 г. при участии анархистов в Париже, не дожидаясь «эволюции» крупных подразделений Соцпартии и ВКТ, была образована эфемерная коммунистическая партия, имевшая даже несколько «Советов».

Но доброе расположение анархистов быстро рассыпалось от соприкосновением с российской реальностью: с Коминтерном и с тем, что произошло с российскими анархистами. После Кронштадта наступил полный разрыв, и анархисты отныне считали «коммунистическую» Россию системой самой неприкрытой эксплуатации и господства ненавистного государства.

В период между двумя войнами французское анархистское движение пережило несколько попыток объединения, за которыми следовали новые расколы. В нем можно выделить два крупных течения: с одной стороны, «платформисты» (последователи платформы, разработанной Махно и Аршиновым), которые выступали за четкое определение целей, стратегии и тактики анархистов и ратовали за структурированную организацию с определенной дисциплиной; а с другой, – «синтезисты», которые соглашались лишь на нежесткую федерацию автономных групп с весьма различными мнениями. Конфликт между ними так и не был разрешен, хотя прошлые и нынешние расхождения между анархистами далеко не всегда отражали именно эти проблемы.

В 1937 г. наиболее значительной организацией являлся Анархистский союз, издававший еженедельник «Либертэр» (основанный в 1895 г.). Гораздо меньше была Франкоязычная анархистская федерация; ее издание «Терр либр» резко критиковало то, что оно называло предательством анархистских принципов со стороны руководства НКТ-ФАИ в Испании. Некоторые анархо-синдикалисты предпочли оформиться в маленькую изолированную профсоюзную федерацию – Революционно-синдикалистскую всеобщую конфедерацию труда, входившую в Международную ассоциацию трудящихся. Другие анархисты участвовали в пацифистском движении или в иных группах, созданных вокруг какой-то одной определенной тематики (контроль над рождаемостью, «свободная любовь» и т.д.). Учитывая нестабильность анархистских групп и членство в нескольких группах одновременно, невозможно определить, какое количество людей в них были серьезными активистами, а кто – просто «читателями». С учетом всех тенденций, у анархистов было довольно много сторонников, но они были распылены по всей стране.

В анархистском движении существовало множество мнений. По вопросу о войне имелись разногласия между «полными пацифистами» (сторонниками мира любой ценой) и революционными пацифистами, но и те и другие сходились в отказе от участия в грядущей войне и от того, чтобы встать в ней на какую-либо сторону. В 1939 г. движение попыталось более четко определить свое отношение к этому вопросу. Война становилась неизбежной, а революционные силы были слишком слабы, чтобы помешать ей, остановить ее или превратить в гражданскую войну против правящих классов. Известный активист Фремон находил, что следует попытаться выжить и сохранить контакты, даже если систематическая пропаганда окажется невозможной. В этом случае предполагалось возобновить свою деятельность позднее. Другой известный активист Прюдоммо, по существу, констатировал, что общее отступление после 1936 г. не оставило анархистам никакой возможности эффективно бороться за свое дело. «Что касается того, чтобы умереть за капиталистов..., и так слишком много наших погибли в Испании и в других местах». Никаких конкретных мер для продолжения существования движения принято не было. (Jean Maitron. Le Mouvement anarchiste en France. T.II. P.37). Когда война разразилась, «Лё Либертэр» не была запрещена, но прекратила выходить, не желая подчиняться строгой цензуре. Активисты последовали своим личным склонностям. Некоторые покинули Францию, другие подчинились приказу о мобилизации, третьи отказались покориться и провели годы в военных тюрьмах. Франция, ведшая «войну за демократию», создала широкую систему репрессий, которая была унаследована и усовершенствована Виши и нацистами. Некоторые анархисты присоединились к сталинистам и иностранным антифашистам в концентрационных лагерях. После франко-германского перемирия Франция была разделена на две зоны и вплоть до полной оккупации страны нацистами в ноябре 1942 г. связь между обеими частями была затруднена.

В 1941–1942 гг. между некоторыми активистами в Париже шли дискуссии, и в середине 1943 г., под прикрытием пикника, 30–35 анархистов встретились в попытке договориться об объединении. Но дело двигалось очень медленно. Только в 1944 г. был выпущен внутренний бюллетень «Лё Лиен» («Связь») и несколько листовок. В течение 1942–1943 гг. неутомимый активист Сольер (Аррю) организовал объединение анархистов на Юге Франции, где жили и многие испанские анархисты. Были установлены контакты с Волиным и его марсельскими друзьями, а также с другими людьми из региона, расположенного между Тулузой и Марселем. В 1943 г. в Тулузе был проведен мини-конгресс с участием дюжины активистов. Аррю выпустил номер журнала «Ля Рэзон» («Разум»), брошюру и множество листовок. Не забудем и о резком плакате, напечатанном тиражом в 150 экземпляров под заглавием «Смерть скотам». Он призывал население «надрать задницу» всем воюющим сторонам, под какой бы эмблемой они ни выступали – свастики, красной звезды, ордена подвязки, лотарингского креста (символ движения де Голля) или галльского топора (символ Виши) (о группе Аррю - Волина и ее деятельности см.: https://aitrus.info/node/2153)

После ухода нацистов был организован еще один мини-конгресс – в Ажене в октябре 1944 г. Он стал прелюдией к проведению в октябре 1945 г. первого конгресса восстановленной Анархистской федерации. В декабре 1944 г. возобновилось издание «Лё Либертэр».

Тексты, написанные Аррю и его призрачной «Интернациональной революционно-синдикалистской федерацией», по стилю и содержанию весьма отличается от текстов, выпущенных марксистскими интернационалистами. Тем не менее, они стоят в полной оппозиции по отношению ко всем воюющим сторонам и призывали рабочий класс полагаться только на свое собственное действие.

Но в анархистских текстах, дошедших от этого последнего периода войны, было бы напрасно искать анализ ситуации, перспектив, точное определение позиции движения. Бросаются в глаза противоречия. Одна из листовок провозглашает: «Долой войну!», в то время как первый номер «Либертэр» разъясняет, что «борьба против гитлеризма не окончена и должна продолжаться».

Объяснение трудностей, с которыми сталкивались анархисты при решении конкретных проблем дает активист одной из подпольных групп: «Анархисты всегда чувствуют себя более комфортно в туманности будущего и далекого общества, чем останавливаясь на банальных реалиях настоящего». (Temoignage d`un militant // Les Anarchistes dans la resistance. Marseille, 1984–1985. T.2. P.110).

Дать объективную оценку роли анархистов трудно. Первый номер «Либертэр» поздравлял сам себя: «Газета и движение никогда не компрометировали себя... Мы издавали «Лё Лиен»... Наши активисты вели героическую борьбу против нацизма, но, как движение, мы не могли вступить в союз с официальным Сопротивлением». Значительно позже, когда, по-видимому, стали известны подробности о деятельности Аррю, тон «Либертэр» стал лирическим: Аррю полностью опроверг заявления тех, кто утверждает, что движение не было готово и способно вести подпольные действия. («Le Libertaire». 1984. Novembre. No.51).

Однако Крепо, который в течение 5 лет был одним из организаторов троцкистского сопротивления, весьма резко отзывается о той манере, в какой первый номер «Либертэр» поздравлял сам себя: «Итак, поскольку реакционеры и фашисты хотели заткнуть рот «голосу Разума», анархисты сочли для себя естественным замолчать и ограничиться распространением в собственных кругах внутреннего бюллетеня. Их движение остерегалось как-либо компрометировать себя связями с буржуазным сопротивлением, но когда его активисты «в индивидуальном порядке» хотели бороться с фашизмом, они делали индивидуально в рядах этого самого сопротивления. Это революционное движение для спокойных времен» (Y.Craipeau. La Liberation confisquee... P.82).

На фоне триумфаторских кличей «Либертэр» и безапелляционного осуждения Крепо (весьма вероятно, не знавшим о подвигах Аррю) очевидна необходимость более справедливой оценки. Сейчас доступны воспоминания и свидетельства сотен анархистов периода войны. (Les Anarchistes dans la resistance. Marseille, 1984–1985; и др.).

Суммируя, некоторые анархисты, добровольно или нет, не шевелились, ожидая наступления лучших времен, сохраняя руки незамаранными. Другие вели себя, как изолированные активисты других течений – не присоединяясь к официальному сопротивлению, они выполняли его работу и нередко вели вызывающую восхищение работу солидарности. Не столь многочисленны, как кажется, были те, кто примкнул к официальному Сопротивлению, но не извлекая для себя из этого никакой личной выгоды.

Конечно, многие анархисты оказались готовы и способны пойти на риск подпольной борьбы, но очень немногие участвовали в действиях, которые могут быть сочтены анархистскими. Достойные действия Аррю и немногих его товарищей не могут замаскировать коллапс движения. Его разнородность, отсутствие связности, организованности (на что жалуются и многие анархисты) и видения перспектив помешали ему действовать в период войны.

Троцкисты

В 1933 г., под впечатлением катастрофы в Германии, Троцкий сделал вывод, что длительное сосуществование с Коминтерном невозможно: «Нам необходимо новое, незапятнанное знамя нового Интернационала». Несмотря на это, троцкисты всегда выступали в защиту российского «рабочего государства», но придумали новые аргументы. Для Ленина, само существование Советов, большевистской партии и Коминтерна придавало национализированной экономике социалистический характер. Теперь же существование национализированной экономики придавало социалистический (хотя и деформированный) характер российскому государству. В 1934 г. возрождение рабочей борьбы, единый фронт и возможность объединения между соцпартией и компартией воспринимались Троцким как возможность для новых революционных перспектив. Большевики-ленинцы не должны были оставаться в изоляции; им следовало встать во главе революционных трудящихся. Эту роль они могли сыграть в Социалистической партии. Таков был первый «французский поворот». С умолчанием и ценой отступничества некоторых членов, Коммунистическая лига повиновалась и «Веритэ», всегда украшенная серпом и молотом, стала органом большевистско-ленинской группы Социалистической партии.

Эти перспективы не осуществились. Сближение социалистической и коммунистической партий привело к Народному фронту и сделке с буржуазией. Боьшевики-ленинцы были исключены из Соцпартии в 1935 г. Они вербовали новых членов среди молодых социалистов, но оставались расколотыми. Они прозябали при Народном фронте и в полной безнадежности приняли решение совершить второй «французский поворот». В 1939 г., все еще разделенные, они вошли в Социалистическую рабоче-крестьянскую партию ПСОП, созданную в предыдущем году. Они восстановили свою автономию, когда в начале войны ПСОП рухнула.

Коммунистический союз

В 1933 г. «объединительная» конференция (не первая) собрала делегатов от дюжины оппозиционных коммунистических групп и отдельных активистов. Присутствовали троцкисты и бордигисты. Дело кончилось очередным провалом, но затем мини-объединение дало жизнь Коммунистического союза (КС), который со своим органом «Ль Энтернасьональ» дожил до войны. Шазе объяснял, что родившаяся организация столкнулась с важными теоретическими задачами: «Что касается природы и контрреволюционной роли СССР, мы, по меньшей мере, на десять лет отстали от наших голландских товарищей (коммунистов Советов) и от товарищей из немецкой левой. Мы отстали и в вопросе об институционализации и интеграции профсоюзов. То же самое – в отношении революционной партии. Мы столкнулись с проблемами» (H.Chaze. Chronique de la Revolution espagnole. Union communiste 1934–1939. 1979). КС обличал бюрократические маневры троцкистов и тому, что он считал их политической путаницей: переход от демагогических жестов к вступлению в ряды социал-демократии, переоценку революционных возможностей, распространение иллюзий среди рабочего класса в отношении революционного потенциала соцпартии и компартии и т.д. КС критиковал Народный фронт как разновидность национального единства. В 1935 г. КС выступил против любой защиты СССР.

Война и последовавшие за ее объявлением мобилизация, арест или бегство активистов-иностранцев привели к коллапсу группы, в которой даже в момент ее апогея было не более 40 членов. Даву (Шазе) был арестован, а затем депортирован. Ему посчастливилось выжить в концлагере Заксенхаузен и возобновить свою авангардную деятельность, но КС так и не был восстановлен. (Предвоенный КС не следует путать с КС, созданным троцкистом Барта – Д.Корнером. Эта маленькая группа была более известна под именем ее органа «Лютт де класс». Современный троцкистский орган «Лютт увриер» берет свое начало с группы Барта).

Левые социалисты и ПСОП

В 1935 г. левое крыло Соцпартии сплотилось вокруг Марсо Пивера. В противовес программе Народного фронта, он предложил программу массовой национализации, народных ополчений, управления общественным сектором со стороны профсоюзов и народных комитетов, свободы для колоний и т.д. Народный фронт должен был служить лишь прелюдией к социалистическому преобразованию общества, и после победы на выборах Пивер считал, что «все возможно». Блюм и Торез ответили: нет. Блюм объяснил, что избран для того, чтобы осуществлять власть, а не завоевывать ее. Сторонники Пивера организовали собственную тенденцию «Революционной левой» как мини-партию внутри Соцпартии. Они осуждали классовое сотрудничество, нападали на национальную оборону, усиливаемую Блюмом, поддерживали испанскую ПОУМ, обличали Московские процессы и иногда смыкались с анархистами и троцкистами в конкретных действиях.

Отношения между Пивером и троцкистами менялись, но, нечувствительный ни к воркотне, ни к оскорблениям, он продолжал цепляться за Соцпартию и Народный фронт.

В 1937 г., на пике своего влияния, «Революционная левая» контролировала всего 16% мандатов на съезде социалистов и, следовательно, не могла оказать влияния на ход событий. Последователи Пивера считались в партии скорее аномалией и, несмотря на все формальные уступки партийной дисциплине, на молодежные группы, а затем на федерацию департамента Сена, на Пивера и его товарищей обрушились санкции. Сторонники Пивера взбунтовались и покинули партию на съезде в Руаяне в 1938 г. Они образовали Социалистическую рабоче-крестьянскую партию (ПСОП).

Время для создания партии было неподходящее. Угрожала война, а рабочий класс отступал по всей линии. К ПСОП примкнули не все сторонники «Революционной левой», и она, в лучшем случае, насчитывала 10 тыс. активистов. Это число сокращалось, но все равно еще производило впечатление на маленькие троцкистские группы, которые в 1939 г. вошли в партию. Их приветствовали без энтузиазма. В ПСОП сосуществовали полные пацифисты, нераскаявшиеся социал-демократы, троцкисты и активисты, которые искали пути между реформизмом и большевизмом. Однако в ней шли свободные дискуссии, и начались споры об отношении к надвигавшейся войне. Многие активисты путано считали, что эта война рискует стать иной, нежели предыдущая, что не позволит использовать или повторить ту же тактику и те же действия. Наконец, было принято решение о подтверждении традиционных позиций, унаследованных от социал-демократии до 1914 г.

Когда разразилась война, Пивер находился в Америке. Троцкисты требовали немедленного создания подпольной организации и, потерпев поражение при голосовании, восстановили свою независимость, но остались разделенными. Некоторые активисты пытались какое-то время сохранять ПСОП как легальный фасад, но вскоре отказались от этой затеи. Партия распалась и активисты разбрелись в разные стороны. В период войны некоторых бывших членов ПСОП, равно как и бывших анархистов и синдикалистов, можно было обнаружить в группах и изданиях, которые можно определить как левое крыло Сопротивления: в Париже – «Нотр революсьон» («Наша революция»), ставшая позднее «Но Комба» («Наши сражения»), а в конце концов «Либерте» («Свободы»); на юге – «Ль Энсюрж» («Повстанец») и «Либере и федере» («Освободить и объединить в федерацию»), позднее слившиеся. Несмотря на расхождения, эти издания имели много общего: они избегали пользоваться шовинистическим языком сталинистов и голлистов, следовали популистскому стилю и заявляли о том, что ведут борьбу за социалистическое будущее. Война, по их мнению, была несомненно империалистической, но фашизм был врагом №1 и рабочему классу следовало прежде всего разгромить его в рамках борьбы , которую вели союзники. Победа над фашизмом должна быть привести к концу «умирающего капитализма». «Либере и федере» выступала за то, чтобы повиноваться де Голлю как военному руководителю, но желала сохранить свою независимость. В действительности, хотели они того или нет, эти группы стояли одной ногой в официальном Сопротивлении и не делали ничего, чтобы более точно определить свою политическую ориентацию. Группа «Ль Энсюрже» распустила свое движение после Освобождения. Марсо Пивер после войны вернулся в ряды Соцпартии.

Интернациональная коммунистическая левая

Это политическое течение больше известно как «бордигистское», по имени своего главного теоретика Амадео Бордиги. Вступивший в ряды итальянской Социалистической молодежи еще до 1914 г. Бордига в 1917 г. стал издавать «Ль Авангуардиа». Он выступил в поддержку конференций в Циммервальде и Кинтале, а затем с самого начала встал на сторону российской революции. В 1919 г. он выступил за исключение реформистов из Итальянской соцпартии, которая со всеми своими тенденциями в 1919 г. вступила Третий Интернационал. В 1920 г. он выпускал «Иль Совьет» и вел кампанию против участия в выборах. Эту позицию он безуспешно отстаивал на втором конгрессе Коминтерна в июле 1920 г.

В январе 1921 г. на съезде в Ливорно центр во главе с Серрати отказался исключить реформистское крыло, то есть пойти на раскол. Тенденция Бордиги, вступив в союз с группой «Ордине нуово» из Турина, руководимой Грамши, основала коммунистическую партию. Ее секретарем стал Бордига. В марте 1922 г. второй съезд компартии Италии принял знаменитые «Римские тезисы», которые определяли роль и природу партии и считаются фундаментальным документом бордигистского течения. Но Коминтерн уже утвердил стратегию единого фронта на своем третьем конгрессе в 1921 г. и, в противовес Бордиге, поддержал группу Грамши, вторым человеком в которой был Тольятти. В 1923 г. группа завладела руководством партии. Бордигисты были разбиты на третьем съезде в Лионе в 1926 г. Превратившийся в одинокого диссидента Бордига присутствовал на расширенном пленуме исполкома Коминтерна в феврале 1926 г. и был исключен из партии в 1930 г.

Бордигистская позиция по вопросу о партии объясняет расхождения, а затем и разрыв с Коминтерном. Несомненно, победа большевизма усилила партийный фетишизм бордигистов, но их концепция является оригинальной и мало заимствовала у ленинизма, который оставался практически неизвестен в Западной Европе и Америке до начала 1920-х гг. Нижеследующий анализ, разумеется, далек от того, чтобы учесть все стороны теории, гораздо более сложной, чем это заставляет предполагать ее видимая жесткость.

До, во время и после революции историческая миссия пролетариата воплощается в партии, чья программа твердо основана на марксистской теории. «Представление о коллективном действии, направленном на общие цели, которые касаются всего класса и включают в себя полное низвержение социальной системы, может ясно разделяться только авангардным меньшинством». («Партия и класс», 1921 г.). Класс существует лишь в той мере, в какой возможно существование партии, пусть даже в форме небольшого меньшинства. Эта концепция резюмирована в формуле: «Партия – это класс, а класс – это партия». Только полный триумф коммунизма, с исчезновением классов сделает партию излишней, она сможет раствориться в рабочем классе, который станет коммунистическим. Было бы реакционным и ошибочным думать, что Советы могут заменить партию. В конечном счете, диктатура пролетариата не может быть ничем иным, кроме диктатуры партии.

Для коммунистической программы характерна ее неизменность, ее непримиримая оппозиция против всех форм господства Капитала. Защита этой программы – первая обязанность партии. Она не должна гоняться за искусственной популярностью с помощью маскировки своих принципов. Индивид вступает в партию потому, что согласен с ее идеями. Может быть только одна организация, защищающая программу революции. Партия отказывается проникать в другие организации, осуждает заключение блоков или коалиций с ними.

В Италии бордигисты отвергали, таким образом, единый фронт с социалистами. В лучшем случае, они допускали его в профсоюзах. Позднее они воспротивились объединению с социалистами (за него выступал Коминтерн, но социалисты отказались) и даже с «третьеинтернационалистами» – левым крылом соцпартии, исключенным из нее. Наступление фашизма не изменило позицию бордигистов, для которых и фашизм, и демократия были всего лишь различными масками буржуазной власти: противопоставить ей можно было лишь диктатуру пролетариата.

Итальянская левая упрямо вела борьбу в рамках Коминтерна, бывшего под российским контролем, критиковала его вмешательство в жизнь партий и, самое главное, предлагала, чтобы проблемы российского государства обсуждались Интернационалом. После своего поражения в 1926 г. бордигисты официально создали Левую фракцию итальянской компартии в Пантене (Франция). Позднее, в 1935 г., эта организация приобрела новую форму и стала Итальянской фракцией Интернациональной коммунистической левой (ИКЛ), что означало разрыв с Третьим Интернационалом (по мнению некоторых, слишком запоздавший). На короткий период времени произошло сближение с Троцким и его интернациональной оппозицией, но за этим последовал полный разрыв в 1933 г. Бордигисты признавали лишь тезисы двух первых конгрессов Коминтерна (и те не без оговорок), в то время как троцкисты считали основополагающими документами тезисы четырех первых конгрессов. 

В 1933 г. Фракция начала издавать на французском языке «Билан» (позднее – «Октобр»). В начале испанской гражданской войны Фракция определила свою позицию: испанский пролетариат оказался неспособен создать свою классовую партию, не установил свою диктатуру и, во имя антифашистской борьбы, оставил в неприкосновенности буржуазную власть. Война была для них империалистической, и фракции ИКЛ призвали всех трудящихся к дезертирству, братанию и превращению войны в гражданскую войну против Капитала.

Коммунистический союз, синдикалистская группа «Пролетарская революция» и некоторые анархисты прекрасно сознавали контрреволюционную роль сталинистов в Испании, которая нашла свое высшее выражение в преследованиях революционеров и нападках на коллективизацию. Они критиковали – иногда, очень резко – то, что они считали капитуляцией ПОУМ и НКТ-ФАИ, но они не последовали за бордигистами, которые, с их точки зрения, механически переносили на Испанию лозунги, унаследованные от Первой мировой войны. Сами бордигисты были отнюдь не единодушны в этом вопросе: в Итальянской фракции и в небольшой бельгийской группе, близкой к бордигистам, произошел раскол.

Бордигисты выступали против защиты российского государства, которое они считали частью империалистического консорциума. Их критерии были, в первую очередь, политическими: поскольку российская партия и ее Коминтерн отказались от революционной программы, Россия не может быть социалистической. Анализ российского общества страдал жестокими недостатками: бюрократия расценивалась как простой инструмент международного капитализма или как слой, колеблющийся между пролетариатом и таинственными вчерашними общественными классами. Это, возможно, объясняет архаический эпитет «центризм», который применялся по отношению к сталинизму, даже после Испании.

Непримиримые во время войны в Испании, бордигисты не колебались ни минуты, когда разразилась Вторая мировая война. Речь шла еще об одной империалистической войне, которую следовало превратить в гражданскую войну против всех буржуазий. Фракция должна продолжать работу с целью создания революционной партии. Раскол по испанскому вопросу (неофициально вновь произошло объединение) и война рассеяли активистов. Возникло небольшое ядро вокруг Перроне (Верчези), одного из ведущих теоретиков Фракции, который во время войны изолированно жил в Брюсселе. В Марселе маленькая группа итальянских бордигистов и примкнувших к ним молодых французов, объединившихся вокруг Марка (Чирика), ветерана коммунистических оппозиций, создала Французскую фракцию Интернациональной коммунистической левой. Было выпущено несколько текстов. В конце концов, Фракция перебралась в Париж и установил контакты с итальянцами, которые не вернулись в Италию после свержения Муссолини. Когда война уже близилась к концу, было опубликовано несколько номеров «Ль Этинселль».

В 1945 г. ветры подули из Италии. Бордигисты, создавшие свою организацию в период подполья, провели конгресс в Турине. Их Интернационалистская коммунистическая партия была единственной революционной организацией мира, которая имела скромное, но серьезное число членов (несколько тысяч), еженедельник «Батталья коммуниста»), теоретический журнал («Прометео») и несколько провинциальных изданий.

Хотя итальянцы не могли оказать ей существенную помощь, Французская фракция добилась определенного престижа и жизнеспособности. Среди ее членов можно было встретить, среди прочих, и таких ветеранов бывшего Коммунистического союза, как Даву (Шазе) и Лестерад, и маленькую группу «Против течения», возникшую в результате раскола «Революционных коммунистов Германии – Революционных коммунистов». Французская фракция издавала «Ль Энтернасьоналист» и установила контакты со многими предприятиями, в особенности с «Рено», где члены Фракции играли заметную роль во время стачки 1947 г. Однако эти усилия не дали существенных результатов, к тому же обострились теоретические проблемы: в 1950 г. большинство группы сочли, что бордигизм впал в склероз, и присоединились к группе «Социализм или варварство».

Понеся тяжелые потери, Французская фракция возобновила свои странствия по пустыне, но это уже совсем другая история.

В 1944 г. многие основатели Фракции –Чирик-Марк и Салама-Муссо – покинули ее и образовали «Коммунистическую левую Франции», издававшую исследовательско-дискуссионный орган «Ль Энтернастоналисм». Они считали, что создание Интернационалистской коммунистической партии в Италии является преждевременным и оппортунистическим, а деятельность Французской фракции – беспринципной и ошибочной. Из этой группы берет свое начало «Интернациональное коммунистическое течение», существующее до сих пор.

Немецкие и французские Революционные коммунисты

Группа, известная в годы войны под именем «Революционные коммунисты Германии» (РКГ), была первоначально частью австрийского троцкистского движения и в 1938 г. была признана австрийской секцией IV Интернационала (РКА). Вынужденные эмигрировать вследствие репрессий, РКА быстро вступили в конфликт с троцкистским движением и их делегаты голосовали против официального провозглашения IV Интернационала в сентябре 1938 г. Продолжая разделять троцкистский анализ СССР как «переродившегося рабочего государства», они расходились с Троцким в том, какую позицию следует занять по отношению к войне в государствах, которые могли бы оказать помощь России. Они провозглашали революционное пораженчество во всех странах и сблизились с позициями американской Революционной рабочей лиги («группы Элера»), опубликовавшей в сентябре 1939 г. свои «14 пунктов» в качестве предварительной основы для нового международного объединения.

В 1941 г. РКА превратились в РКГ и порвали с троцкизмом. РКГ оценивали СССР как капиталистическую страну и категорически отказались его защищать. Они нападали на троцкизм как на центристское течение, отошедшее от «чистого» большевизма эпохи Ленина. После краха Франции РКГ обосновались на юге Франции и развили заметную активность. Они регулярно выпускали «Бюллетень революционных коммунистов» (вышло 17 номеров до 1943 г.), а затем «Шпартакус» («Спартак»), первый же номер которого (май 1943 г.) содержал призыв к трудящимся всего мира разбить свои цепи и создать интернациональную республику рабочих и солдатских советов: «Мы – не социал-демократы, не сталинисты и не троцкисты. Вопросы престижа нас не интересуют. Мы – революционные коммунисты, спартаковцы».

К этой впечатляющей издательской деятельности следует добавить «Фратернизасьон пролетарьен» («Пролетарское братание»), орган революционных коммунистов Франции (хотя такой организации еще не было) и некоторое количество других брошюр и теоретических текстов. Было начато установление контактов с немецкими солдатами и налажены связи с французским революционным подпольем.

Даже вынужденные действовать подпольно, РКГ не были застрахованы от репрессий. В 1942 г. были арестованы 3 женщины, приговоренные, соответственно, к 14 месяцам, 3 годам и 15 годам заключения. Одна из них была депортирована в Германию, но выжила. Вторая возобновила подпольную работу, отбыв срок заключения. Третья, Мелание Бергер была освобождена силами РКГ, использовавшими с этой целью подложные немецкие документы. Два других члена РКГ, Игнац Дуль и Артур Штрайхер были арестованы и убиты гестапо. Карл Фишер (Эмиль), арестованный в 1944 г., выжил в Бухенвальде, но был позднее (в 1947 г.) похищен российской полицией в Австрией и провел 8 лет в Сибири. Эти примеры неполны.

Понесшие тяжелые потери, но не разгромленные, РКГ часто меняли свое местоположение: Монтобан, Марсель, Гренобль, Лион и т.д. Весной 1944 г. организация перенесла свою деятельность в Париж.

Даже люди, участвовавшие в деятельности РКГ, не могут считаться авторитетными источниками для оценки числа членов. Оно оценивается – без каких-либо гарантий точности – примерно в дюжину активистов (включая нескольких французов) к моменту освобождения Парижа. Организацию возглавлял Георг Шойер (Арман), человек, несомненно, глубоко и досконально знавший подпольную работу. В группе осуществлялось строжайшее разделение задач. Сами члены далеко не всегда были информированы о точном влиянии организации, которая не скупилась на пропаганду. РКГ мастерски умели устанавливать и использовать связи и контакты, виртуозно владели методами лести и яростного обличения. В октябре 1942 г., призвав к созданию нового, подлинного Интернационала, они направили письмо троцкистской группе «Единственный путь», объявив, что репрессии против троцкистов устранили одно из препятствий на этом пути. Такое неудачное предложение вызвало возмущенный ответ: «Вы ошиблись адресом, товарищи!». Контакты на личном уровне оказывались более плодотворными, и РКГ оказывали определенное влияние на молодых троцкистов в Тулузе, Лионе и Париже.

В апреле 1944 г. три французские троцкистские организации (Интернациональная рабочая партия, Интернациональный коммунистический комитет и группа «Октябрь») объединились и образовали Интернационалистскую коммунистическую партию (ИКП). Небольшой Коммунистический союз Корнера-Барта, издававший «Лютт де класс», отказался присоединиться к ней. РКГ резко раскритиковали совместное заявление трех групп: «Это воззвание, вместо того чтобы обличить профашистские, англофильские и просталинистские уклоны, которыми изобилуют статьи и бюллетени ИРП и ИКТ (Единственный путь), заведомо обманывает рабочий класс, утверждая, что названные группы никогда не переставали разоблачать эту войну как империалистическую». Тем не менее, более широкая организация давала новые возможности для более значительной политической работы, и французы, вновь примыкавшие к РКГ, образовали фракцию внутри этой партии.

В августе 1944 г., во время освобождения Парижа, РКГ и французские революционные коммунисты в первый и последний раз сыграли заметную роль в действительном рабочем движении: активисты революционных коммунистов возглавили забастовочный комитет на крупном заводе «Рено». Царила настоящая эйфория: революционные коммунисты, ортодоксальные троцкисты, вышедшие на сцену с некоторым опозданием, и двое печатников из Революционной пролетарской группы – Союза коммунистов-интернационалистов (они должны были набрать плакат комитета) братались в кафе, а сталинист, взгромоздившись на стол, поносил «безответственные элементы». Реакция сталинистов не заставила себя ждать. Активист революционных коммунистов был арестован и избит. Завод «Рено» вернулся под контроль сталинистов, но леваки остались на нем и играли роль в стачке 1947 г., организованной вопреки директивам сталинистской ВКТ.

В октябре 1944 г. тенденция революционных коммунистов огласила заявление на съезде ИКП и покинула партию. Французская группа, Революционная коммунистическая организация, насчитывала около 40 членов и издавала большое количество литературы, одна или вместе с РКГ: «Рассамблеман коммюнист револлюсьоннэр» («Революционное коммунистическое объединение»), «Пувуар увриер» («Рабочая власть», издание Революционных коммунистов), «Фирте Коммунистише Интернационале» («Четвертый Коммунистический Интернационал», издание РКГ), «Ль Энтернасьональ» (орган Интернациональной комиссии, созданной РКГ и французскими революционными коммунистами). Но по мере того, как иллюзии относительно прихода новой революционной волны в Европе испарялись, все больше ощущалась потребность представить себе долгосрочные перспективы; необходимо было обсудить теоретические основы. Встали вопросы о Кронштадте, НЭПе, Брестском мире и о ленинизме как таковом. Менторской роли старого руководства РКГ был брошен вызов. Трения росли и все больше людей покидали группу. Некоторые из активистов примкнули к Интернациональной коммунистической левой (бордигистам), другие создали новую эфемерную организацию «Революционные коммунисты – Против течения» («Рабочая власть»), которая вскоре также присоединилась к бордигистам. Лидер РКГ сблизился с анархистами. Остатки организации рассеялись в 1946 г.

Независимо от любой политической оценки, удивительная работа, выполненная в тяжелейших и опасных условиях горстью австрийских и немецких активистов РКГ, заслуживает уважения.

Группа пролетарских революционеров – Союз коммунистов-интернационалистов (ГПР-СКИ)

В конце 1941 г. отдельные активисты различного происхождения провели встречу для того, чтобы восстановить прежние контакты и принять решение. Следует отметить, что в этот период бордигисты и РКГ находились на юге Франции. Все участники разделяли общее мнение об империалистической природе войны и об определении России как государственно-капиталистической системы.

Участники были выходцами из троцкистских, анархистских и различных немецких оппозиционных групп; среди них были люди многих национальностей. Основные дискуссии велись на немецком языке, французы были в меньшинстве. Крэпо называет ГПР-СКИ «группой Ларошей», т.е. Пауля и Клары Тальманов, швейцарцев, которые находились среди основателей и инициаторов группы. В их воспоминаниях воспроизводятся некоторые аспекты периода подполья, хотя они и не дают хроники жизни группы. (Clara Thalman, Paul Thalman. Revolution fuer die Freiheit. Stationen eines politischen Kampfes: Moskau / Madrid / Paris. Grafenau - Doeffingen, 1987). В 1943 г. ГПР выпустила манифест, который провозглашал, что империалистическая война должна быть превращена в гражданскую войну против всех капиталистических правительств. Конечной целью должна была стать интернациональная республика Советов. В качестве немедленных мер манифест называл пропаганду, братания с немецкими солдатами и рабочими, разоблачение империалистических целей, поддержку экономических требований трудящихся, борьбу против депортации трудящихся в Германии, организованной правительством Виши и нацистами, и формирование революционных групп на предприятиях в качестве первого шага к созданию рабочих ополчений и фабричных комитетов. Почтив память Троцкого, манифест заявлял, что IV Интернационал неспособен объединить всех троцкистов и тем более всех революционеров. Его бюрократические методы далеки от реальной жизни, а догматическая привязанность к российскому опыту служит препятствием на пути всякого прогресса в теории. Необходимо построить подлинный Интернационал. В силу своего социального и национального состава, группа была уязвимой и практически лишена материальных средств. Поэтому ее стремления были скромными. Были установлены контакты с несколькими молодыми троцкистами, а позднее – с РКГ и анархистской группой, созданной незадолго до этого с прицелом на совместные действия. Но оба этих последних контакта ничего не дали. Во время освобождения Парижа группа попыталась раздобыть некоторое количество денег и материалов, но не преуспела в этом. Распространялись двуязычные брошюры – скорее, из желания сделать символический жест, нежели с намерением добиться какого-то эффекта. В 1944 г., уступая примкнувшим к ней молодым французам, еще привязанным сентиментально к троцкистской традиции, ГПР была переименована в Союз коммунистов-интернационалистов за IV Интернационал.

Несмотря на малые возможности, ГПР-СКИ развернул лихорадочную издательскую деятельность. До января 1945 г. группа выпустила 16 номеров «Ревей пролетарьен» («Пролетарское пробуждение») и 5–6 номеров теоретического журнала «Ля Фламм» («Пламя»). В двух последних номерах, скромно отпечатанных в 1946 г., ясно ощущается эволюция группы к позициям коммунизма рабочих Советов.

После освобождения Парижа группа развернула ограниченную работу по проникновению в ряды Социалистической молодежи. Это придало ей свежую кровь и новые возможности для установления контактов. Но, как и другие организации, ГПР-СКИ была плохо подготовлена к ассимиляции новых сторонников, несомненно, вдохновлявшихся здоровой реакцией на классовое сотрудничество, но не имевших политического опыта и легко терявших энтузиазм в разреженной атмосфере группы, ощущая невозможность выразить себя.

Некоторые члены покинули группу, другие (иностранцы) уехали из страны, не столько из-за реальных разногласий, сколько из стремления испробовать другие возможности. Группа стали переживать упадок и прекратила свое существование в 1947 г. Она сыграла полезную роль в годы войны, и необходимо подчеркнуть, что, несмотря на то, что ее бывшие члены разошлись в разных направлениях, они продолжали поддерживать между собой дружеские контакты.

Заключение

Настоящий очерк претендует лишь на изучение исторического фона и деятельности трех групп, занявших недвусмысленную позицию в период войны – РКГ-РК, ГПР-СКИ и Интернациональной коммунистической левой (бордигистов). Поскольку они, в отличие от троцкистов, никак не были связаны колебаниями по проблемам стратегии и тактики, вызванными участием СССР в конфликте, они мало отличались в своем анализе войны. Речь здесь не идет о том, правильно ли РКГ или ГПР смогли оценить итальянскую ситуацию или переоценить старые аргументы по вечным проблемам теории. Мы сочли необходимым упомянуть и анархистское течение, как для того, чтобы подчеркнуть распад движения, так и чтобы отметить усилия отдельных активистов, которые, по меньшей мере, пытались тянуть нити дальше.

Отвлекаясь от деталей, все три группы были, как и троцкисты, настроены весьма оптимистично в отношении революционного потенциала военного конфликта. Их надеждам было суждено потерпеть безжалостный крах: слабые попытки автономного рабочего действия тут и там были быстро задавлены реставрацией власти государства при поддержке сталинистов и реформистов.

Анализ СССР, проделанный ультралевыми, подтвердился, а чересчур хитроумные анализы троцкистов рухнули. Бюрократия не поддалась ни капиталистическому давлению, ни пролетарской революции. Она сохранила и распространила свою власть и готова участвовать в борьбе за мировое господство. Контрреволюционная роль российского государства и его зарубежных агентов – компартий вновь выступили на поверхности, когда разоблачения чисток и ГУЛАГа ярко продемонстрировали варварство этой системы.

Война и послевоенный период показали, что бюрократическое общество – это не чисто российское отклонение от нормы. Бюрократические общества существуют на половине Земного шара, поставляя троцкистам множество примеров «рабочих государств», искаженных и извращенных с самого начала. Таково наиболее заметное явление столетия, безошибочное доказательство того, что ликвидация частного капитализма без демократической организации общества несет в себе новые формы господства и эксплуатации.

Эта краткая история ультралевых не является попыткой оправдания задним числом. Было бы неплохо развеять здесь целый ряд недоразумений.

Не отрицая империалистического характера войны, некоторые в то же время обвиняют интернационалистов в том, что те, не подчинившись полностью необходимости антифашистской борьбы, оказывали прямую помощь нацистам. Это весьма серьезный вопрос, и сложность проблемы проявилась уже в дискуссиях, которые велись перед войной. И

нтернационалисты по-прежнему черпали вдохновение в великой традиции Либкнехта, Люксембург и Циммервальдской конференции, в лозунгах, унаследованных от тех времен: «Враг находится в собственной стране», это наша собственная буржуазия, и наш долг – «превратить капиталистическую войну в гражданскую, ценою поражения нашей собственной буржуазии» и т.д. Но существовали и сомнения.

За исключением России, все государства, вовлеченные в Первую мировую войну, имели весьма схожую социальную систему, а социалистические организации в них были ослаблены и деморализованы, но не разрушены. В каждой из стран существовало революционное ядро, подвергавшееся умеренным репрессиям, и стагнация на фронтах благоприятствовала его росту. Хотя революции в Западной Европе не произошло, мир изменил границы, но не уничтожил рабочие организации. В 1939 г. ситуация была совершенно другой. Даже не предвидя германского «блицкрига», кто мог бы утверждать, что война будет длиться настолько долго, чтобы позволить пролетариату – тут раздавленному фашистским сапогом, там деморализованному сталинистами и реформистами – обрести классовое сознание? Быстрая победа держав «оси» могла на долгие годы погрузить Европу в ночную тьму.

Даже стратегия Троцкого была далеко не столь проста: она проводила разницу между фашистами и демократическими странами, учитывая их возможные связи с СССР. Американские и британские троцкисты, чьи страны не подверглись иностранному вторжению и чья буржуазия выступала в союзе с СССР, пользовались минимумом легальности и вынуждены были искать конкретный ответ на эти проблемы. (Последнее мы оставляем за рамками настоящей статьи). Быстрота германской победы во Франции дала интернационалистам частичный ответ на этот вопрос. В той мере, в какой французская буржуазия с изрядной долей двуличия пыталась обеспечить свое собственное будущее, встав на сторону нацистов, борьба против Виши и против нацистов стала одной и той же борьбой. Но война продолжалась и оставалась проблема отношения к движению Сопротивления. Ультралевые и троцкисты сохранили полную независимость и вели борьбу с Виши и нацистами в рамках их собственных глобальных планов.

Ультралевые были лишь горстью песка посреди бури и могли сосредоточиться только на скромных задачах. Несмотря на свою слабость, они считали необходимым сохранить свою организацию, чтобы спасти и развить теорию, вновь сплотить активистов и разоблачать ложь и иллюзии, распространявшиеся различными империалистическими силами.

Ультралевые выбрали свою сторону – в защиту интересов пролетариата против французского и германского капитала. Они призывали к саботажу военных усилий нацистов, к сопротивлению германским и вишистским законам. Хотя германские солдаты храбро сражались, совсем не все из них были нацистами; тысячи дезертиров были расстреляны. Ограниченная по масштабам, но эффективная работа троцкистов среди германских солдат показывает, что они не были столь уж неподатливы к пропаганде. Это была антинацистская позиция, но основанная на классовом подходе, без каких бы то ни было уступок классовому сотрудничеству или шовинизму сталинистов и голлистов.

Некоторые доброжелатели полагают, что ультралевым и троцкистам следовало бы проникнуть в ряды Сопротивления и оказывать на него влияние изнутри. Слабость ультралевых исключала любую возможность такого поворота для их активистов. Даже более многочисленные троцкисты в конце концов решили сконцентрировать своих активистов на предприятиях. Но решающий аргумент здесь – политический. Даже при наличии самых лучших намерений, подпольная работа не предполагает длительных дискуссий и демократической политики, за исключением фазы обсуждения в небольшом комитете. Сопротивление не было политическим форумом. Чтобы приобрести известность и уважение внутри неизбежно узкого круга, проникший в его ряды активист вынужден был подчиниться приказам и выполнять предписанные ему задания. Иными словами, он становился потерянным для собственной организации и собственных идей. Не говоря уже о том подозрении, с которым сталинисты относились ко всем в тех организациях, которые находились под их контролем. В более благоприятной среде, когда германская оккупация уже близилась к концу, троцкисты приобрели уважение и влияние на некоторых предприятиях, но именно потому, что их сочли более активными и боевыми профсоюзниками. Когда они разворачивали свое знамя, рабочие не спешили стучаться в двери их партии.

В конце войны, несмотря на присоединение некоторых новых членов, три группы ультралевых оказывали влияние в целом, быть может, на несколько сотен человек. Со всей очевидностью, выжить им было трудно: жизнь большей части их активистов в той или иной мере находилась под угрозой (они были евреями, иностранцами, уклонялись от отправки в Германию, бежали из заключения и т.д.), и это в стране, где даже жившие совершенно легально страдали от всевозможных лишений. Они должны были добывать деньги, подложные документы, продовольственные карточки и надежный ночлег. Трудно было доставать и материалы для печати. Преследуемые различными французскими и немецкими полициями, интернационалисты вынуждены были опасаться сталинистов и ощущали на себе подозрения со стороны Сопротивления. Они находились в чудовищной изоляции и были очень уязвимы. Анархисты, пусть и бездеятельные, имели по крайней мере корни и опору на традиции в французском обществе, а троцкисты, благодаря своей изменчивой истории, создали, по крайней мере, круг контактов и сторонников. Ультралевые не обладали даже такой скромной средой. Но их материальные условия объясняют не все и сами являются отчасти отражением политической изоляции. Интернационалисты находились в тотальной оппозиции по отношению к различным идеологиям, которые созывали под свои знамена тех из французов, кто не искал спасения в пассивности или оппортунизме. Интернационалисты могли только запастись терпением, поддерживать наследие и работать на будущее.

Преступления сталинцев

Историки не пришли к общему мнению относительно числа общих казней, которые имели место во Франции в 1944 г.; приводимые цифры варьируют от 5 тыс. до 100 тыс., как утверждают сторонники Виши. Нет никакого сомнения в том, что сталинистские партизаны ликвидировали значительное число политических противников в контролируемых ими секторах. Увидев сталинцев за работой в Испании и других местах, можно было с полным основанием опасаться установления режима террора против революционеров.

Действительно, сталинцы убивали революционеров, но точное число убийств неизвестно, и в тогдашнем политическом климате полное расследование этих преступлений было невозможно. В октябре 1943 г. пятеро троцкистов находились среди 90 заключенных тюрьмы Пюи. Их освободил отряд партизан, но после освобождения четверо из них (Садек, Ребуль, Салини и итальянский активист Пьетро Трессо – Бласко) исчезли. В сентябре 1944 г. в Париже был похищен, подвергся пыткам и казнен молодой активист Коммунистического союза Матье Бухольц. Другие троцкисты были убиты в Париже и в провинции, точно так же как некоторые анархисты и активисты ПОУМ на Юге, где оперировали испанские сталинисты. (См.: R.Dazy. Fusillez ces chiens enrages. Le genocide des trotskystes, Paris, 1981).

Тем не менее, эти преступления не означали наступления «режима террора». В климате всеобщей дезорганизации в условиях Освобождения командам убийц, созданным компартией, было легко ликвидировать троцкистских лидеров, совершив то, что в иных условиях было бы сложно сделать. С другой стороны, один историк упоминает о том, что сталинист Марран освободил группу троцкистов, арестованных в Париже. (H.Denis. Le Comite parisien de Liberation. Paris, 1963). Это заставляет предположить, что казни были местной инициативой и компартия имела в тот момент иные приоритеты.

Пьер Ланнере