Что поражает в реакциях на чрезвычайный механизм, который был введен в нашей стране (и не только в ней одной), так это неспособность взглянуть на него вне контекста, в котором он, как кажется, действует. Мало кто пытается, напротив, как этого требует серьезный политический анализ, интерпретировать его как симптомы и признаки куда более широкого эксперимента, в котором разыгрывается новая парадигма управления людьми и вещами.

Уже в книге, опубликованной 7 лет назад и заслуживающей сейчас того, чтобы ее внимательно перечитали (Tempêtes microbiennes, издательство Gallimard, 2013), Патрик Зильберман описал процесс, посредством которого санитарная безопасность, остававшаяся до тех пор вне политических расчетов, становилась частью государственных и международных политических стратегий. Речь идет не менее чем о создании своего рода «санитарного террора» в качестве инструмента управления при так называемом «худшем сценарии» (worst case). Именно в соответствии с этой логикой наихудшего, в 2005 г. Всемирная организация здравоохранения объявила, что «предстоят от 2 до 150 миллионов смертей от птичьего гриппа», предложив политическую стратегию, которую государства в то время еще не были готовы принять. Зильберман показывает, что предлагавшийся механизм выражался в трех пунктах: 1) построение, на основе возможного риска, вымышленного сценария, в котором данные представлены таким образом, чтобы стимулировать поведение, позволяющее управлять чрезвычайной ситуацией; 2) принятие логики наихудшего в качестве режима политической рациональности; и 3) целостная организация совокупности граждан с тем, чтобы максимально усилить их приверженность государственным институтам, создавая своего рода высшую гражданственность , в которой накладываемые обязательства представляются как доказательства альтруизма, и гражданин больше не имеет права на здоровье (health safety), но становится юридически обязан быть здоровым (biosecurity).

То, что Зильберман описывал в 2013 г., сейчас в точности и произошло. Очевидно, что помимо чрезвычайной ситуации, связанной с конкретным вирусом, который в будущем может уступить место какому-нибудь другому, речь идет о разработке парадигмы управления, эффективность которого намного превосходит эффективность всех форм правления, какие до сих пор известны политической истории Запада. Раз в условиях постепенного упадка идеологий и политических убеждений, соображения безопасности позволили гражданам принять ограничения свободы, на какие они не соглашались раньше, то биобезопасность оказалась способной обеспечить абсолютное прекращение любой политической деятельности и любых социальных отношений как высшей формы гражданского участия. Таким образом стало возможным наблюдать этот парадокс, когда левые организации, традиционно привыкшие отстаивать права и обличать нарушения конституции, безоговорочно принимают ограничения свободы, введенные министерскими декретами, лишенными какой бы то ни было законной силы, – такие, о которых фашизм никогда даже не мог и мечтать.

Очевидно – и сама правительственная власть не устает нам об этом напоминать – что так называемая «социальная дистанция» станет той моделью политики, которая нас ждет и которая (как объявили представители так называемой оперативной группы, чьи члены находятся в явном конфликте интересов с функцией, которую вроде бы должны выполнять) использует эту дистанцию для того, чтобы повсюду заменить цифровыми технологическими устройствами человеческие отношения в их физической форме, отныне подозреваемые в том, что они распространяют заразу (имеется в виду – заразу политическую). Университетские лекции, как уже рекомендовало министерство по делам просвещения, университетов и научных исследований, со следующего года будут стабильно проводиться онлайн. Вы будете узнавать друг друга уже не по лицам, которые могут быть скрыты санитарной маской, но через цифровые устройства, собирающие биологические данные в обязательном порядке. И любое «сборище», будь то по политическим мотивам, или просто как проявление дружбы, будет по-прежнему запрещено.

Речь идет о целой концепции судьбы человеческого общества в перспективе, которая во многих отношениях, похоже, переняла апокалиптическую идею конца света у религий, переживающих сейчас закат. После того, как политика была подменена экономикой, теперь даже для того, чтобы управлять, ее необходимо интегрировать в новую парадигму биобезопасности, которой должны быть принесены в жертву все другие потребности. Правомерно спросить, можно ли вообще еще определять такое общество как человеческое и можно ли действительно компенсировать утрату чувственных отношений, лица, дружбы, любви абстрактной санитарной безопасностью, по-видимому, полностью фиктивной?

11 мая 2020 г.

https://www.quodlibet.it/giorgio-agamben-biosicurezza