Я полагаю, мы все согласимся, что определение содержания нынешнего периода истории и особенно развития позднего капитализма в изначальных и даже в развитых понятиях марксовой теории натолкнется на известные трудности. Точнее, их можно определить таким образом, но это приведет нас к новым затруднениям. Если одна и та же теория может выразить развитие как «А», так и «Не-А», как процветание, так и кризис, как революцию, так и ее отсутствие, как радикализацию рабочего класса, так и его интеграцию в существующую систему, то это может говорить о действенности теории, но говорит и об ее безразличии. Действительно, с этой точки зрения, марксову теорию упрекали в том, что она содержит некий встроенный механизм, который делает ее непроницаемой для любого возражения со стороны реальности.

Ныне я думаю, что эти трудности связаны с происхождением марксовой диалектики из гегелевской, и хотел бы поэтому здесь вкратце обсудить это соотношение, именно с указанной выше точки зрения.

Что мы видим в настоящий период, так это, как кажется, нечто вроде обезвдвижения диалектики отрицания. Мы стоим перед новыми формами позднего капитализма и, значит, перед задачей сформулировать понимание диалектики, адекватное этим формам. Позвольте мне выразиться обобщенно: главная трудность, как мне представляется, лежит в таком понимании диалектики, согласно которому силы отрицания развиваются внутри существующей антагонистической системы. Представляется, что такое развитие отрицания внутри антагонистического целого сегодня трудно выявить. Я хотел бы в своем кратком докладе начать с обсуждения отрицания, причем в качестве исходной точки мне хотелось бы избрать споры, разгоревшиеся сейчас во Франции вокруг попытки Альтюссера заново определить соотношение гегелевской и марксовой диалектики. Часто подчеркивали позитивно-конформистский характер гегелевской диалектики. Я хотел бы пойти дальше и сказать, что отрицание в диалектике Гегеля носит мнимый характер, поскольку через любое отрицание, через любое разрушение, в конечном счете, все же разворачивается лишь сама данность, которая, путем отрицания, поднимается на более высокую ступень истории. Дело выглядит так, как будто через все взрывные и радикальные революционные переходы и ликвидации в гегелевской философии всегда разворачивается лишь некая сущность, чьи заложенные в ней самой и сдерживаемые в своем развитии возможности высвобождаются с помощью отрицания. Я придерживаюсь мнения, что такой конформистский характер является не приспособлением Гегеля к внешним обстоятельствам, но заложен в самом его понимании диалектики, в котором, в конечном счете, торжествует позитивность разума, прогресс.

Альтюссер теперь утверждал, что если бы Маркс действительно всего лишь поставил гегелевскую диалектику с головы на ноги, он изменил бы основу системы, но лишь противопоставил бы гегелевской системе иную систему разума. В действительности же, по Альтюссеру, Маркс порвал с гегелевской диалектикой, развивая ее на почве «действительного развития», по выражению Энгельса, как новую и оригинальную диалектику.

Я бы хотел теперь предложить вам антитезис этому тезису Альтюссера, а именно: и материалистическая диалектика все еще остается в русле идеалистического разума, в позитивности, пока не разрушает концепцию прогресса, согласно которой будущее всегда уже коренится внутри существующего; пока марксова диалектика не радикализирует понимание перехода к новой исторической ступени, то есть, не встроит в теорию поворот, разрыв с прошлым и существующим, качественное изменение в направлении прогресса. Это не абстрактное требование, но вполне конкретная проблема перед лицом вопроса о том, может ли и в какой мере может западная поздняя ступень индустриального общества, по меньшей мере, в том, что касается технической основы развития производительных сил, служить моделью для построения нового общества.

Я хотел бы объяснить существо дела на примере двух центральных категорий диалектики: Отрицания отрицания как развития внутри антагонистического общественного Целого и понятия Целого, в котором каждая отдельная позиция обретает свою значимость и истинность. Вначале о первом понятии – категории Отрицания как снятия. Как для Гегеля, так и для Маркса существенно, что силы отрицания, которые взрывают развившиеся в той или иной системе противоречия и ведут к новой ступени, развиваются внутри этой системы. Как, к примеру, буржуазия внутри феодального общества или пролетариат, как революционная сила внутри капитализма: определенное отрицание в смысле этого положения по отношению к Целому уже внутри Целого. Более того. Путем этого отрицания, развивающегося изнутри системы, движение к новой ступени неизбежно становится более высокой ступенью, поскольку расковывает производительные силы, скованные существующей системой. То есть, и здесь еще во всех революционных преобразованиях существующего Целого происходит развитие уже имеющейся сущности, которая не может осуществиться в рамках существующего. И, таким образом, уже в высокоразвитой технической базе капиталистического производства имеется материальная основа для развития производства социалистического. Разве это не снова форма прогресса объективного разума и новая форма воспроизводящегося господства прошлого труда, овеществленного в техническом аппарате, над трудом живым?

В отношении указанной концепции диалектики я задаю контр-вопрос: развиваются ли силы отрицания внутри антагонистической системы с исторической неизбежностью подобным прогрессивным и освободительным образом; должны ли классы и классовая борьба быть заложенными в подобную позитивную динамику? Эта проблема затрагивает исторический материализм в целом в его отношении к идеалистической диалектике. А именно: не сужает ли диалектический материализм свою собственную материальную основу, не вскрывая в достаточной мере глубоко воздействие общественных институтов на бытие и сознание людей, приуменьшая роль насилия, как непосредственного, так и насилия фактов (к примеру, роста производительности труда и уровня жизни), и недооценивая роли науки и техники, которые выступают в связке с насилием, в формировании и определении потребностей и их удовлетворения? Иными словами, не недооценивает ли марксистский материализм силы интеграции и связки, которые действуют на поздней стадии капитализма?

Речь здесь идет не о духовных, идеологических силах; это общественные силы, достаточно мощные и материальные для того, чтобы на целый исторический период нейтрализовать противоречия, приостановить их действие либо даже превратить отрицающие, взрывающие силы в позитивные, которые не взрывают существующее, а, напротив, воспроизводят его. Результат этой гипотезы: сомнительность категории отрицания, развивающегося, как освобождение, внутри существующего Целого. А вместе с тем – и сомнительность материалистического понимания разума в истории. И отсюда – необходимость отделить понятие практики от привязки к этой схеме и снова увязать «внутри» с «вовне», на что указывается в истории.

С этим намеренно недиалектически формулируемым противопоставлением «внутри» и «вовне» я подхожу теперь ко второй категории, которую я хотел бы вкратце обсудить: категории Целого.

Поставленные здесь вопросы касаются реальной возможности того, что в исторической динамике существующее антагонистическое Целое отрицается и снимается извне, и что именно таким образом достигается следующая историческая ступень. Я думаю, что это понятие «внешнего», на котором я еще вкратце остановлюсь, нашло свое место и в философии Гегеля, особенно в его философии права. Я имею в виду отношение гражданского общества к государству. Несмотря на все ловко разработанные диалектические переходы, связывающие государство изнутри с гражданским обществом, решающим остается то, что Гегель навязывает государство гражданскому обществу извне, причем, если следовать его аргументам, вполне обоснованно, поскольку лишь сила, стоящая вне всей системы интересов, «системы потребностей» гражданского общества, может представлять всеобщее в этом безнадежно антагонистическом обществе. Всеобщее остается в этом смысле вне системы гражданского общества.

Если для подобного внешнего есть какое-либо историческое место, то любое конкретное общественное целое само должно являться частью еще большей целостности, внутри которой оно может быть затронуто извне. Сама же эта большая целостность также должна быть, в свою очередь, конкретно-исторической. Для Маркса таким частичным Целым глобального капитализма является национальный капитализм. Но и здесь, как мне кажется, уже имеется различие между «внутри» и «вовне», особенно в понятии империализма: межимпериалистические конфликты предстают как внешняя сила разрушения по отношению к внутреннему революционному действию пролетариата, которое и является решающей силой.

Как же обстоит дело с этим соотношением частичного Целого и Целостностью? Мы имеем глобальную систему капитализма, которая для Маркса еще была Целостностью, а сейчас предстает как частичное Целое в мировой системе сосуществования между капитализмом и «социализмом»; а внутри этой Целостности – феномен поглощения революционного потенциала в самом позднем капитализме. Как следствие такого поглощения, отрицание противостоит сегодня принципу отрицания как географически и социально разделенное и самостоятельное целое. Развивается внутреннее противоречие, превращающееся в эту глобальную противоположность. Я полагаю, что диалектика стоит сегодня перед задачей теоретически осмыслить эту новую ситуацию, а не просто втиснуть ее в устаревшие категории. Здесь я дам лишь несколько намеков на это: «вовне», о котором я веду речь, следует понимать не механистически, в пространственном смысле, но как качественное отличие, которое превосходит противоречия, существующие внутри антагонистического частичного Целого, к примеру, противоречие между капиталом и трудом, и не сводимо к этим противоречиям. Это значит: «вовне» в смысле общественных сил, которые представляют потребности и цели, подавленные в существующем антагонистическом Целом и не могущие развиться в нем. Качественное отличие новой ступени нового общества следовало бы тогда усматривать не только в удовлетворении жизненных и духовных потребностей (которое однако же останется основой для любого развития), но и в еще большей мере в возникновении и осуществлении новых потребностей, удушенных в антагонистическом обществе. Такие новые потребности нашли бы свое выражение в радикально изменившихся отношениях между людьми и в радикально иной социальной и природной окружающей среде: солидарности вместо конкурентной борьбы, чувственности вместо подавления, исчезновении жестокости, вульгарности и их языка, мире как длительном состоянии.

Я говорю здесь не о ценностях и целях, а о потребностях. Ведь до тех пор, пока эти цели и ценности не станут реальными потребностями, качественное различие между старым и новым обществом не сможет развернуться. Но этот гуманизм может стать конкретной общественной силой лишь тогда, когда он будет претворяться уже существующими новыми социально-политическими силами, вставшими и встающими против старого, репрессивного Целого.

В той мере, в какой антагонистической общество включается в чудовищную репрессивную целостность, общественное место отрицания, если можно так выразиться, переносится. Сила отрицания вырастает извне этой репрессивной целостности, из сил и движений, которые еще не охвачены агрессивной и репрессивной производительностью так называемого «общества изобилия» или уже освободились от его развития и потому имеют исторический шанс пойти иным путем индустриализации и модернизации, гуманными путем прогресса. И этому шансу соответствует сила отрицания внутри «общества изобилия», которая поднимает бунт против этой системы как Целого. Сила отрицания, как нам известно, сегодня не сконцентрирована в каком-либо классе. Она на сегодня является все еще хаотичной, анархичной оппозицией, политической и этической, рациональной и инстинктивной: это отказ подыгрывать, отвращение к любому процветанию, тяга к протесту. Эта оппозиция слаба и неорганизованна, но, как я полагаю, она основывается на влечениях и целях, которые находятся в непримиримом противоречии с существующим Целым.

1966

Перевод: В. Дамье

Herbert Marcuse. Zum Begriff der Negation in der Dialektik // H.Marcuse. Ideen zu einer kritischen Theorie der Gesellschaft. Frankfurt a.M., 1969. S.185–190